Тут уже и ложки замерли. У кого-то, вообще, кусок в горле застрял. Сразу не до еды стало. А если взводный, и правда, к комбату пойдёт? Полный амбиции тогда! Вообще, продыху не станет.

— … Э-ээ, товарищ командир, — с дальнего края стола нерешительно вытянулась нескладная фигура. Длинный, как каланча, боец с опаской глядел, но взгляда не отводил. — Я это смеялся. Не сдержался, по своей глупости. Не надо про других…

Остальные бойцы, что сидели за столом, на него, как на живого покойника, глядели. Считай, у каждого в глазах читалось: ну, ты братец и попал, как кур во щи, достанется теперь тебе.

— Мы ведь… Э-э, товарищ командир, просто не понимаем, зачем всё это? Ну, брёвна, камни, и другое… — осмелевший боец, похоже, решил с головой в капкан залезть. Ведь, всё эти упражнения многие считали ненужной придурью. И кто знает, как взводный отреагирует на этот вопрос. Вдруг решит, что над ним решили посмеятся? — Мы ведь к бою готовимся. Мы же бойцы Красной Армии. Будем с оружием в руках с немцем сражаться. Нам бы на фронт скорее попасть, а там мы всём покажем. Возьмём винтовку, применения штыки, и в атаку. А тут такое — брёвна, палки и камни какие-то.

У сидевших за столом челюсти медленно вниз поползли. Похоже, уже с товарищем мысленно попращались. На их памяти никто ещё так с этим спятившим взводным не разговаривал.

Удивился и взводный. Обычно бойцы, вообще, на него старались не смотреть. При его приближении просто вытягивались по стойке смирна и дальше, от греха подальше, бежали. Этот же вопросы задаёт.

— Интересно, значит, спрашиваешь… Хорошо, — командир довольно прищурился, тут заставив бойца напрячься. — На войну хочешь — хорошо… Убивать врагов — хорошо… Убивать много врагов — очень хорошо.

От каждого этого «хорошо», произносимого со странным придыханием, боец аж вздрагивал. И остальные тоже сидели, как на иголках.

— Только это все не про тебя, — взводный ткнул прямым, как нож, пальцем в стоявшего перед ним бойца. Затем показал на одного из сидевших. — И не про тебя. И, вообще, ни про кого из вас. Никакие вы не воины. Вы всё просто мясо, гниющие трупы.

Взводный говорил размеренно, едва не печатая каждое слово. Словно гвозди забивал в… голову.

— Большую часть, если не всех, убьют в первом же бою. А мои может ещё и поживут немного, а может и убьют кого-то. Что глазами хлопаешь, не так разве?

Стоявший боец покраснел, как помидор, и уже собрался возразить. Только не успел — к горлу уже прижали нож. Осторо заточенное лезвие медленно скользило по коже, оставляя мерзкое, просто отвратительное ощущение.

— Вот ты и труп! — буквально в ухо выдохнул взводный. — Что не ждал, не думал? А враг не будет ждать. Он ударит именно тогда, когда никто не будет ждать. Начнешь перекусывать, сядишь по нужде, начнёшь смывать грязь, а враг тут как тут… Я бы именно так и сделал. Вот, как сейчас, например. Залёг вон в тех кустах, подождал. Всё бы наелись от пуза, осоловели, и завалились спать. А через пару часов, как всё уснут, я бы пошёл по палаткам. Дальше, совсем просто. Зажимаешь рот рукой, чтобы не было слышно хрипов, и вскрываешь горло. Раз, и нет одного. Раз, и нет второго. Главное, потом не подскользнуться…

Взводный чуть сильнее надавил ножом, скользнула струйка крови.

— А то крови много бывает… Горячая, пряная, течёт прямо под ноги… Режешь кожу, плоть, а она течёт, брызжет во все стороны. Если же нож тупой, то совсем плохо. Враг верещать начинает, как поросёнок. Визжит, хрипит. Кровь в лицо брызжет, на руки, ноги. Весь в крови, всё мокрое, липкое, а прямо под ногами враг трепыхается: ножками и ручками дрыгает, головкой мотает. Хоррошо…

Вдруг раздался сдавленный то ли вскрик, то ли стон. Здоровый бугай, сидевший за столом в самой середке, сильно побледнел, пошатнулся и свалился без чувств.

— Всё вы трупы, а мои люди ещё поживут, — с ухмылкой закончил взводный, пряча нож в рукаве. — Поживут чуть дольше… Может быть поживут… И поднимите этого вояку, в чувство приведите. Чувствую, боец из него ещё тот выйдет. Может его, пока не поздно, на кухню определить?

Взводный пнул растянувшегося у лавки. Тот ответил стоном, но так и не оччнулся.

— А сейчас живо по палаткам! — рыкнул командир, сделав бешенное лицо. И переход от насмешливой до звериной маски был столь быстрым, неожиданным, что всё прыснули, как тараканы, во всё стороны. — Живо, я сказал. А ты чего встал?

Рядом с опустевшим столом остался стоять лишь один боец — тот самый длинный, нескладный, что единственный из всех признался в смехе.

— Чего надо? Оглох что ли?

— Я, товарищ командир,… э-э к вам хочу. Возьмите, не пожалеете. Не смотрите на то, что худой. Зато я сильный, выносливый и жилистый. Многое вытяну.

Уже уходивший было, взводный развернулся и посмотрел на бойца, как учёный на очень редкое, а может и неизвестное насекомое.

— Зачем тебе это?

— Жить хочу, товарищ командир. До вас ведь у нас не занятия, а один смех был. Считая, за неделю только два раза и стрелялили. Остальное время хоз работы по обустройству лагеря и рытье траншей. А я не хочу так, товарищ командир. Возьмите, Христом Богом прошу. И матушке напишу, чтобы за вас Бога молила.

У взводного нехорошо сузились глаза, став похожими на две щелки.

— Не трогай, богов, — тихо проговорил он. — Никогда не знаешь, чего они попросят за свою помощь. Может твою жизнь…

И так это было сказано жутко, что боец вздрогнул и непроизвольно сделал шаг назад.

— Ладно, боец, поговорю о тебе со старшим. Только не пожалей потом о своей просьбе.

— Никак нет, товарищ командир, — обрадовался парень. — Как можно? Не пожалею. Слова от меня не услышите.

Взводный же недоверчиво покачал головой.

— Пожалеешь, обязательно, пожалеешь… Ну, тогда беги в лес. Чего стоишь? Бегом в лес за грибами!

Уже глубоко за полночь. Измотавшиеся за день призывники дрыхли в палатках без задних ног. Заботливо укрытые попонами, спали лошади в расположении санитарного взвода. Бдили лишь часовые, мерно вышагивая к от поста к посту по пертметру полевого лагеря.

— Хумансы… — презрительно прошептал дроу, проскальзывая в нескольких шагах от задумавшегося часового. Несколько мгновений дроу даже боролся с внезапно возникшей «жаждой» крови. Нож из его рукава то выглядывал, то вновь прятался, словно смертоносная гадюка. Он уже представлял, как отправляет этого неуча за Край. — С такой охраной все войско вырезать можно… Вырвать бы тебе горло, чтобы другим неповадно было. Только к чему Госпоже жалкое подношение… Тьфу.

Щуплый солдатик с куриной шей и винтовкой в свой рост, ковырявшийся в носу, и правда, выглядел беззащитным. Жалкая добыча для настоящего Охотника, и оскорбление Тёмной госпожи. Такими подношениями Ллос никак не вернуть из-за Края. Подачка, не более того.

— Живи, пока что…

Сверкнув напоследок красными глазами, Риивал растворился между деревьями. Ноги, обутые в самодельные ичиги-сапоги из мягкой кожи, легко касались земли, почти не оставляя следов. Ветки деревьев, кустарников едва колыхались, словно огибая его фигуру. Лес, родная стихия, где дроу чувствовал себя, как рыба в воде.

— Почти, как дома…

Он с наслаждением вдыхал запах прелых листьев, застоявшейся болотной воды, до боли напоминавшие висевшую в воздухе сырость его родных подземелий. Не раз останавливался и замирал, боясь спугнуть накрывавшее его ощущение. Риивал осторожно касался влажной коры деревьев, погружал руки в густой мох, едва не дурея от этих ощущений. Словно вновь оказывался в священых чертогах своей Богини и преклонял колени у её алтаря. Судорога скручивала его тело, погружая его в священный трепет. Перед глазами всплывали уже забытые образы.

— Благословенная Ллос, я верну тебя… Обязательно верну… Клянусь… Если нужно, я вырежу под корень…

Эти брожения по окрестным лесам и примыкавшему к ним обширному болоту для него стало уже потребностью и воспринимались, как ритуал. Каждую ночь Риивал пробирался мимо постов лагеря и до самого утра бродил между деревьями, погружаясь в воспоминания. Пожалуй, это и помогало ему держать себя в руках и следовать своему Пути.