Прежде всего, и партия, и я, основываясь на опыте нескольких избирательных компаний глубоко презирали тотально телеуправляемого избирателя, и как следствие — всю систему якобы демократических выборов. Было ясно видно, как, оправившись от испуга 1991—1993 годов, старая номенклатура быстро научилась манипулировать выборами. Поэтому дурным нонсенсом выглядела выборная Палата Парламента (практически это было сохранение ГосДумы) в программе НБП. Выбирать мы никого не собирались. Правда, я вставил в программу НБП Палату Представителей из 900 человек, не выбираемую, но назначаемую народом каждого региона — десяток самых достойных людей региона. Так что получалась смесь демократии с государством в стиле Петэна, это в военной Франции была Палата Представителей. Привнесённая Дугиным лепта: мы перенесли в нашу Программу экономическую модель югославского социализма. Когда предприятие является частным, если в нём не более 5 рабочих, кооперативным, когда рабочих до 55; в собственности рабочего коллектива — до 555; и государственным, если рабочих свыше 5555. Если я не ошибаюсь. Вся эта мелкая арифметика так и стоит в нашей программе, и мне за неё стыдно, признаюсь, за эту арифметику.
Что касается брошюры «Цели и задачи нашей революции», то уже после того, как Дугин покинул нас в апреле 1998 года, я внимательно прочёл это произведение и схватился за голову. Несмотря на всегда авангардные и самые модные идеологические одёжки Александра Гельевича, я обнаружил в брошюре никакое не революционное, а типично старое поповское православное мировоззрение, по прихоти автора завязанное в одно целое с понятием «отчуждения», позаимствованным у экзистенциалиста Сартра. Поповство плюс Сартр! Счастье ещё наше, что нигде не было сказано, что это идеология НБП. Практичный Гельич предлагал брошюру как идеологию вообще оппозиции. Появилось произведение году в 1995 и всегда считалось якобы нашей идеологией. Стиль этой, в высшей степени нелепой и старомодной брошюры заставляет предположить, что Дугин написал её даже до 1993 года, но очевидно он очень торопился застолбить себя как идеолога, потому не имея тогда нового проекта, просто издал старьё.
В наше оправдание, и моей легкомысленности, и дугинской халтуры, может быть представлен тот факт, что собственно идеологией НБП была вся газета «Лимонка» и в особенности её рубрика «Легенда». Мы экспроприировали героев равно национальных и красных движений начала века, скрестили успешно Ленина с Гитлером, Савинкова с Че Геварой, Муссолини с Махно и Дзержинским плюс добавили эстетического экстремизма Пазолини, Мисимы, Берроуза, Жене, скрестили Боба Денара с RAFовцами и «Красными бригадами». Короче собрали в одно успешное целое всех героических врагов Системы. Объединив их отвращением и ненавистью к Системе. Именно это было ново, разительно, интересно, а главное — правильно, ибо всех этих героических людей разгромил тупой, животный, тоскливый, скушный и мёртвый капитализм. Так что «Лимонка» и, прежде всего, её рубрика «Легенда» была нашей идеологией. Мы хотели всё: и брать Ургу с Унгерном в Монголии, и пережить с Гитлером Пивной Путч, и брать с Лениным Петроград, и воевать с Че в Сьерра Маэстре. Только идиот мог упрекнуть нас за это, за то, что нашей идеологией стал героический порыв, протест, бунт, революция! Нам нужна была сама революция! Мы ненавидели Систему. А программа, ну что программа, это бумага… Гитлер не изменял свои 26 пунктов со времени, когда они были сформулированы в самом начале 20-х годов. Однако сплошь и рядом противоречил пунктам своей программы. Муссолини несколько раз менял программу фашистской партии. Так же поступал и Ленин. Программа не важна.
Мы писали, конечно, в «Лимонке» и о том, чего хотим после нашей победы. Конечно отомстить тем, кто нас обидел в те годы, когда мы не могли отомстить за себя. Конечно, мы хотели построить новое общество, но наш якобы главный идеолог Дугин ограничивался общими праздничными зажигательными словами. Да и я сам стал думать об этом позднее. А вот как конкретно будет: будут ли по-прежнему мёрзлые города, какие будут жилища, будет ли семья, какой станет семья будущего, — об этом мы не писали или писали мало. Цель этой книги, собранной из задуманных для членов НБП лекций, именно дать очертания будущего. В тюрьме появилось для этого время. Пока следователи роют мне яму, я вырою яму цивилизации следователей.
За что же бороться? За какое конкретно общество будущего? За какую конкретно программу?
На меня, помню, произвела большое впечатление книга Бориса Савинкова «Воспоминания террориста». Незабываемые образы Поэта «Янека» (Ивана) Каляева, Егора Созонова, и даже мрачного провокатора Явно Азефа. И сам железный человек Савинков, в 23 года от роду посылающий своих друзей боевиков-эсеров на героическую смерть — замечательный персонаж. Свою собственную смерть он нашёл четверть века спустя в Лубянской тюрьме. Егор Созонов взорвал самодельным снарядом министра Плеве, за что получил пожизненную каторгу, Янек Каляев — великого князя Сергея Александровича, и был повешен.
Напрашивается вопрос: «А за что боролись конкретно эти сверхлюди?» Самой значительной, известной даже из учебников для средней школы целью партии социалистов-революционеров было требование земельной реформы. Впоследствии большевики вооружились этой — выигрышной — эсеровской идеей (Выигрышной в стране, где большинство населения были крестьяне!) о наделении крестьян землёй, и гениально просто формулировали её: «Землю — крестьянам!» А фабрики предполагалось отдать рабочим. «Фабрики — рабочим!» — декларировали большевики.
То есть эсеры боевой организации разносили в клочья тела министров самодержавия и членов семьи царя, дабы земля досталась крестьянам. (В остальных вопросах у эсеров были между собой разногласия. Были те, которые авангардом борьбы называли интеллигенцию. Немногие из эсеров называли своим союзником пролетариат.) Что до большевиков, то они держались своей двойной формулы: «Фабрики — рабочим! Земля — крестьянам!» К концу войны, поняв как устали народы от войны, Ленин гениально прибавил к лозунгам третий: «Мир — народам!»
Суммировав всё это, приходим к выводу, что две самые крупные революционные партии России начала века боролись за устранение несправедливости в распределении недвижимого имущества и средств производства, то есть национального богатства. За что ещё боролись? Считалось, что самодержавие — форма правления, при которой страной правит единоличный правитель, получивший власть по наследству — крайне реакционная и несовременная форма правления.
Под знамёна союзников: большевиков и эсеров — стекались массы, и в неслабом количестве. И благодаря гениальной тройной формуле большевики и победили. Так? Представляется, что именно так.
А за что бороться сегодня? Сегодня землёй никого с места не сдвинешь. За неё волнений не будет. Вопросы собственности предприятий и земли не являются сегодня революционными, подымающими массы. Почему? Фабрики и заводы не нужны рабочим, потому что наладить равномерное и постоянное капание прибыли в карманы каждого из 12 тысяч рабочих Красноярского алюминиевого завода плохо возможно, или невозможно. Проще отдавать часть прибыли владельцам завода и администрации, получая за возможность аренды оборудованья, средств производства — машин, и за работу производства алюминия из сырья владельца — фиксированную заработную плату. Так удобнее, каждому рабочему не нужно возиться с заводом.
Земля нужна сегодня крестьянам? Очень незначительному меньшинству. Тем, кого не пугает не только борьба с землей, с почвой, но и не пугает борьба с бумагами и чиновниками. Тем, кто согласен добывать кредиты на тракторы, отбиваться от злобы и зависти неимущих соседей. А таких героев на всё российское крестьянство ничтожно мало. Даже точнее сказать — на всё российское население. Потому что класс мелких сельскохозяйственных собственников у нас в России давно исчез, теснимый насильственной коллективизацией. Насильственной она была, да, но несомненно, что способ производства сельскохозяйственной продукции отраслевыми гигантами — колхозами и совхозами — всё равно является более прогрессивным. На Западе не насильственная коллективизация упразднила единичные мелкие хозяйства, а жестокая конкуренция. Специализировавшиеся на пшенице или кукурузе или выращивании свиней лучше управлялись с делом, чем жалкий фермер с тремя тракторами. Потому индивидуальная собственность на землю, предполагающая начало с нуля: выделение государством лоскута земли и пары тракторов — никому не улыбается. Точнее, улыбается очень немногим. Чтобы достичь благосостояния, крестьянин должен несколько поколений живот надрывать, а не надорвет — разорится.
