Итак, в декабре 1989 года после 15 лет отсутствия я прилетел в СССР. Результатом моих впечатлений, того что я увидел за три недели, явилась книга «Иностранец в смутное время», написанная в 1990 году, она была издана Омским областным издательством общим тиражом не менее 300 тысяч экземпляров, но прошла мимо столичного читателя и критиков. А жаль, там содержалось множество оригинальных наблюдений. Многое я увидел свежим взглядом свалившегося с Луны, ведь за 15 лет я полностью отвык от страны и населения. Сейчас я вновь привык к соотечественникам и многое уже не вижу. Тогда я обратил внимание на распущенное своеволие соотечественников, на волчьи лица в Шереметьево, когда вдруг выходишь из внутренних помещений аэропорта в толпу. Покойный Юлиан Семёнов, это ему я обязан этим первым поучительным визитом, поселил меня в гигантской гостинице «Украина». «Украину» я увидел старинным осыпающимся германским храмом, а себя археологом Индианой (исходя из фильма об Индиане Джонсе, его отлично играет актер Харрисон Форд).

Среди прочего я тогда разглядел, как много в русских — турецкого, как много в России от Турции. Повсюду в русских квартирах, в том числе и в квартире моих родителей в Харькове, было неумеренное обилие ковров. Ну ладно, ковры лежали на полу, но они висели и на стенах, придавая квартирам безошибочно мусульманский колорит. Квартиры же оказались очень тёмными, ибо население завешивало свои окна плотными шторами, даже двумя рядами штор — лёгкими и толстыми. Добрая половина квартир имела перестроенные под комнатёнки-пеналы, — бывшие лоджии и балконы. И на окнах этих пеналов были шторы, так что солнце и небо напрочь отсутствовали в квартирах. В русских квартирах царил мусульманский полумрак, как в гаремах. Отсутствие света безусловно негативно сказывается на росте детей, на настроении детей и родителей, на количестве жизненной энергии в квартире.

Другим несомненным атрибутом Турции были бесчисленные тусклые абажуры с кистями. Чаще всего кофейного, оранжевого или даже красного цвета. А ещё — по большей части молчаливые женщины, подававшие еду и не ввязывающиеся в разговоры мужчин. Женщины-тени. Подобное патриархальное общество я увидел позднее в Абхазии в 1992 году. Не нужно думать, что Россия далеко ушла от Абхазии, только потому, что у нас поют Алла Пугачёва, Ветлицкая или Земфира. Турецкость моих соотечественников проявлялась и в том, как охотно они были облачены все в шаровары — турецкого производства спортивные штаны. У гостиницы «Украина» молодые парни сидели на корточках возле своих автомобилей. Позднее на вокзалах, на перрoнах, на остановках автобусов я лицезрел тысячи этих рассевшихся очень мусульманских птице-человеков. (Впрочем, отчасти это и тюремная привычка.) Сограждане оказались турками.

Германии в России оказалось ничуть не меньше. Низкие, приземистые, казарменные здания, обыкновенно жёлтые или охровые, зелёные крыши — узнаваемо немецкие. У Владислава Ходасевича есть строки:

Не ручаюсь за точность всей цитаты, но за «мачеху российских городов» ручаюсь. Ходасевич подметил верно. Когда едешь из Франции в южную Германию на поезде, то вдруг перед границей поезд ныряет в длинный тоннель и появляется на свет уже на совсем другом пейзаже. Романтическая Франция, её круглые деревья, её двускатные крыши красноватой черепицы, остаётся сзади за горой, а здесь обнаруживается плоская и прямоугольная страна жёлтых стен, казарменного типа зданий. Поэты всё это подмечали острым глазом. Мандельштам:

Это о Санкт-Петербурге, построенном Петром и Екатериной с германских образцов.

А вот что писал тот же Мандельштам о Франции:

Отметив, что строфа эта похожа на беглый взгляд на страницу журнала «Нейшнл Джеографик», скажу что, в пейзаже Франции бросается в глаза обилие деталей, отсюда точно применённые сложные буквы «ж», «круглые» слова: «горлинок», «карликовых» и реалистическая деталь марлевых повязок. Пейзаж же Германии категорически иной, он более общий, более пустой, он светлее, здания — жёлтые, крыши — зелёно-салатные. (В то время как во Франции сельские крыши краснокирпичные. И французские деревья острижены кругло.) Интересно, что Бисмарк, я только что прочёл в тюремной библиотеке книгу о нём, будучи послом в России, восхищался зеленью российских крыш. Они напоминали ему родину — Пруссию, Берлин.

Кутузовский проспект, в самом начале его у Москвы-реки стоит крепость «Украины», весь в снегу предстал передо мною парадным, германским, тогда в 1989. «Иностранец в Смутное время» начинается со сцены, когда тринадцать снегоуборочных бульдозеров идут свиноголовым германским строем по ночному Кутузовскому.

В русских, кажется, равно существуют эти два элемента: германскость и турецкость. Тотально правы новые ревизионисты, блестящие учёные Фоменко и Носовский. Никакому набегу слаборазвитых монголов XIII века Русь не подвергалась, она испокон веков была смешанной тюркско-славянской державой. Мы родились в шароварах, — потому у нас висят наши ковры, абажуры, известна лень наших мужчин (всегда валяются на койках), прожорливость наших пухлых женщин, потому близки по значению слова «терем» и «гарем». Фоменко/Носовский ещё утверждают, что Орда была постоянным войском Восточной Руси, что «Оттомания» — оттоманская Турция — всего лишь отколовшаяся от нас поздно южная Русь — «Атамания», что Батый всего лишь — «Батько», а «Мамай» — мамкин; но суть видна, мы родились в шароварах. Глупо это отрицать. А уж потом пришёл Пётр Великий и насильно привил нам немецкую шинель. Так что перефразируя Виктора Шкловского, литературоведа («Все мы вышли из „Шинели“ Гоголя») с полным правом нужно утверждать, что все мы вышли из шаровар и из шинели.

Тогда, в декабре 1989 года я ежедневно видел десятки доказательств того, что мы смесь Турции с Германией. Сегодня мне это меньше бросается в глаза. Однако тюремный замок Лефортово — германской модели и производства XVIII века. Я сижу, положив на дубок тетрадь, и пишу, политический заключённый, эти строки, внутри здания, той его части что составляет букву «К» в имени немецкой принцессы. Привет Германии! Дойчланд убер аллес! И Оттомания, Атамания — моя другая рука!

Когда германскость прибыла в Россию? Несомненно, что с Петром I. Во всяком случае государственная германскость, во всяком случае организация государства, его администрация, шинели военных и чиновников. Однако, разве не приходила она уже с поляками, опосредованная, в Смутное время? Не приходила ли она уже ещё раньше, со шведами? Ведь мы воевали с ними так рано как в XIII веке, ведь Ледовое побоище (НБП празднует его как День Нации с 1996 года) случилось в седой древности 5 апреля 1242 года. Приходило, конечно. Более того, ранние, IX и X веков белые храмы в городе Владимире, я их лично осматривал, как две капли воды похожи на подобные аскетические сооружения в Великобритании, оставленные саксами, я их лично осматривал в 1980 году. Объясняется эта идентичность храмов не норманской теорией, но чрезвычайным сходством славянских и германских племён. Великий англичанин Чемберлен, нет не премьер-министр, отдавший Гитлеру Чехословакию, но тот Чемберлен, который ещё в 1923 году предсказал Гитлеру Великую судьбу, Чемберлен — германофил, исследователь судеб народов, историк, утверждал сходство славян и германцев и называл их Великими расами. Внешнее сходство также несомненно. Но я хочу сказать, что возможно германскость — есть естественное свойство русских (или по меньшей мере части русских), доставшееся нам генетически. Ведь на самом деле русские вовсе не холерики и истерики, какими их видят западные режиссёры, постановщики спектаклей по романам Достоевского. Мы — довольно угрюмый, северный народ, из нас слова не вытянешь, и нас потому так всегда тянуло к цыганам, что они наша полная противоположность — жгуче южные как перец. Русский в натуральном виде необщителен и угрюм. Не так уж мы далеки от скандинавов и их прославленной в анекдотах о «горячих парнях» — флегматичности. А если вспомнить, что многие славянские племена на восток за Эльбой были онемечены и стали пруссами, то вообще можно поставить знак равенства между нами. Русские = Германцы.