Ергали, знаменитый харматанский работорговец, хорошо знал свое дело: объединив несколько кочующих семей обещанием богатой добычи, он сумел разорить целый эльфийский клан. «Уберите» значило «убейте», но за мальчика неожиданно вступился другой харматанец:

— Ергали, ты сейчас не прав. Эльфеныш хорошо сложен, из него сильный мужчина вырастет. На рожу посмотри — на нас похож, чернявый какой. Жаль в расход пускать.

— Вот и забирай себе, Байрат, считай, что я подарил. С завтрашнего дня не по пути нам: я в Бефсан иду, рынок там большой, эльфы спросом пользуются.

— Пошли, переросток. Каждый глоток воды у меня отработаешь, — неласково сказал спаситель, подгоняя Ханлейта толчками в спину.

Родных и знакомых эльфов клана угнали в пустыню в то же утро. Хан так и не узнал, выжили ли его родители в ночной бойне. Возможно, они дошли через раскаленную пустошь Гнева Хармы до прибрежного оазиса и были проданы на Бефсанском рынке, но его младшие братья точно погибли… «Я даже лиц их не помню», — печально думал Ханлейт, — «за что мне выдалось такое «везение»? Хан не носил клейма, ел за общим столом вместе с семьей Байрата, у него был свой угол в шатре и конь. Эльфийский приемыш работал наравне со всеми, перегонял стада скота и помогал красть лошадей у враждующих харматанских семей. Он стал кочевником, но не получил права распоряжаться своей жизнью. Хан не раз сбегал и был пойман, его били, сажали на цепь и отпускали снова, пока однажды стоянку Байрата не настигли ассасины из ордена Хранителей. Эрендольцы вырезали клан харматанцев не с меньшей жестокостью, чем дикие жители пустынь уничтожали эльфов или друг друга. Ханлейт и поныне помнил, как визжали жены кочевника, мечась в горящем шатре. Байрата, Ханлейта и нескольких мужчин Хранители захватили с собой в Эвенберг, чтобы повесить по всем правилам и формально соблюсти букву закона. Хан попал в комнату для допросов эвенбергской тюрьмы…

— Умеешь говорить по-эймарски? Как зовут? — спросил эльф из Хранителей, глядя на юношу с недоумением.

— Да. Хан.

Хранитель брезгливо поморщился.

— Ханлейт. Меня зовут Ханлейт, — поправился пленник, вспоминая, как его имя звучит на родном языке.

— Сколько лет?

— Точно не знаю.

— Больше двадцати, — решил допрашивающий, — ума не приложу, что с ним делать!

— Нет, я моложе. Мне… пятнадцать, — сказал Хан первую попавшуюся цифру.

— Ханлейт ланн Кеннир, возможно, последний из оставшихся в живых Кенниров, не носящий клейма — вот кто он, — подал голос пожилой эльф, и остальные Хранители почтительно прислушались к Верховному советнику.

— Я возьму его себе. Ордену пригодится, — окончательно решил Айворт ланн Айдан.

Новая жизнь в ордене началась для Хана с подземелий этой тюрьмы, и здесь она закончится по приговору того же самого эльфа…

Пришла Фиона. Прислонившись головой к решетке, она молчала, не мешая раздумьям Ханлейта. В руке девушки желтела скомканная бумажка. Заметив символ орла ариев, Хан пересел поближе и вытащил листок из ее пальцев.

— Что это?

— Список мертвых.

Примерно раз в месяц Империя разражалась бумажками с перечнем казненных преступников, чтобы подданные знали, что закон всегда на страже. Мелкий оттиск букв с трудом читался в полутьме.

— Зачем он тебе, Фиона?

Она ткнула в нижний край списка.

— Хан, эльф, убийца, 3223, Гота, — прочел Ханлейт, — так это же я! А почему «Гота»?

Нет, все правильно! Банда Герванта прекратила свое существование в Морее, это наместник Готы отчитался перед начальством за проделанную работу! Имя, раса, обвинение, год и место смерти. Здесь должны быть и другие знакомые имена. Ханлейт нашел всех: Гвидо из Вишемира, человек, убийца, 3223, Гота; Гервант из Эрендола, нелюдь, главарь банды, убийца, 3223, Гота; Лето из Аквилеи, человек, вор, 3223, Гота; Мензенлир, дварф… Наместник не забыл никого, только Киндар попал в список дважды: как Златовласка, убитый в Готе в 3223 году и как Киндар ланн Инья, эльф, отравитель, 3224, Ваньяр. Имени Лиандры не было.

— Это другой эльф, а не ты, — напомнила о себе одержимая, — ты сидишь живой.

— Мое полное имя будет в следующем списке, Фиона. Ханлейт ланн Кеннир, эльф, убийца, предатель, 3224, Эвенберг.

— Не будет, ты — благородный преступник.

— Преступники такими бывают?

— Да, если у них красивая спина.

— Ну, тогда мне крупно повезло: и в список мертвых не попаду, и девушке понравился, — усмехнулся Ханлейт, — ты умеешь читать, Фиона?

— Я умею догадываться, — сказала она, глядя на Хана черно-неподвижным взглядом зрачков, расширенных одержимостью, — ты любишь своего архонта, но она тебя не спасает. И не спасет!

— Что? Откуда ты…

— Прежде, чем подойти, я стою за углом и смотрю вот сюда, — Фиона показала осколок зеркала, — как ты достаешь ловушку, переворачиваешь и смотришь на белый огонь. Ты ждешь от него большего, чем просто свет. Ловушка не умеет говорить, а я скажу: твой архонт тебя бросил.

— Ты ошибаешься — это моему архонту нужна помощь, но я не в силах вырваться отсюда.

— Знаешь сегодняшнее число? Пятница 13 апреля. Ведьмин день.

— Значит, завтра…

Хан не договорил, поняв, что не сможет остаться спокойным, если произнесет неизбежное вслух.

— Тебя казнят в полдень, я узнала, — жестоко закончила Фиона, — я приду. Хочешь, просижу здесь всю ночь? Я могу. И хочу. А ты?

— Зачем, Фиона? Иди спать, — шепнул Ханлейт, желая остаться один.

— Это потому, что я — вот такая, да?

Одержимая чиркнула осколком зеркала себе по руке и прижала окровавленную ладонь к решетке, показывая Хану. От неожиданности он отшатнулся. Фиона вытерла кровь об юбку и снова сунула руку внутрь камеры. Порез не кровоточил. Края раны засыхали и сжимались. Не пройдет и нескольких минут, как от нее не останется даже шрама. Моран исцелялась намного медленнее…

— Фиона, я не хотел тебя обидеть.

Ругая себя за несдержанность, Ханлейт дотронулся до ее детской ручки.

— Я недавно узнала один секрет. Я — тоже живая, как и ты. Мне больно. Не тут, — Фиона стукнула ладонью по решетке, — а здесь и здесь, — она ткнула себя пальцем в грудь, а потом в голову.

— Фиа, оставайся.

— Нет. Смотри на свет своего архонта, а я пойду спать.

Одержимая ушла, а Ханлейт в отчаянии ударил кулаком по полу.

Хан проснулся утром и увидел деревянный кубок, налитый до краев мутной жидкостью. Некто неизвестный тайно просунул его сквозь решетку камеры пораньше, чтобы принятое лекарство успело подействовать. «Галар сдержал свое обещание», — вспомнил Ханлейт, — «зелье забвения отнимет у меня последние часы жизни, превратив в подобие живого трупа. Мне будет не страшно и не больно». Наверное, многие приговоренные были бы благодарны за такую милость. Хан поднес кубок к губам. Напиток был еще теплым, со сладковатым травяным запахом. «Нет, моя жизнь принадлежит мне до последней минуты» — решил Ханлейт и вылил зелье на пол.

Миновала ночь… Ловушка для архонта мерцала долго, напоминая, что в Сирионе живет любимое существо. Пусть Галар не говорит Моран, что сегодня стало на одного Хранителя меньше. Она узнает потом, когда-нибудь.

В назначенный час за ним пришли.

— Посторонись от решетки, приятель, — беззлобно сказал тюремщик-нелюдь, — довольно тебе здесь гнить. А ты брысь, рыжая ведьма! Дай эльфу помереть спокойно, — прикрикнул он на Фиону, юркнувшую из-за угла.

— Я сама! — возразила она, вцепляясь в связку ключей в руке нелюдя.

— Пусть снимет, — сказал Хан.

— Ну и странные же пожелания возникают у некоторых напоследок! Ладно, держи, если он не против.

Фиона загремела затворами наручников. Избавившись от кандалов, Ханлейт почувствовал себя почти свободным.

— Завтрак переводить не положено, но если желаешь чего немудрящего, то скажи: может, выпить? Или помолиться? По дороге храм тюремный есть. Этажом выше.

— Я ничего не хочу.

— Тогда вертайся лицом к стене, Хранитель, руки связать веревками положено.