- Не совсем. Точнее, совсем нет, для начала я никого не ищу. Потом: с женщиной должно быть хорошо, - осторожно ответил он и включил планшет. , демонстрируя, что наш диалог закончен.

Я заерзала в кресле. Замолчать сейчас – то же самое, что оставить даму без десерта. А сладенькое я любила. Мне хватило двух минут, чтобы продолжить с того же места:

- Хорошо – это значит удобно?

- Я сказал «хорошо», не больше, не меньше. Не пытайся придумать мой ответ за меня. Общие интересы, вкусы, желание проводить время вместе, совместимость в сексе  – не улыбайся, это тоже важно. Любая мелочь играет роль, когда на кону контракт без срока.

- А любовь?

- Переоценена, - спокойно ответил он.

- Звучит как офигенная отмазка, – я последовала примеру В.Г. и тоже  разблокировала планшет, демонстрируя, что нам больше не о чем говорить.

- Ну вот ты встретила свою любовь, и что из этого вышло? – его голос звучал до опасного тихо.

Кровь хлынула к лицу.. Стало до того неловко, словно меня обвинили в чем-то стыдном, неправильным. И, главное, кто? Человек, который хочет выгодно инвестировать свои носки и пену для бриться без каких-либо обязательств!

Виталик изучающе смотрел на меня в ожидании ответа. И мне было что сказать:

- Я, по крайней мере, что-то сделала! И даже если не вышло, не у всех получается любовь, как в книжках! А ты, судя по всему, просто трус!

Несколько мучительно долгих мгновений он прожигал меня взглядом. В расширенных от гнева зрачках я ловила свое отражение: маленькая, испуганная женщина в кресле напротив. Мне не нравилось то, какой я видела себя в его глазах.

По выпяченному подбородку и напрягшимся желвакам было ясно: мой ход не последний, и Виталик обдумывает ответ. Возможно, это будет справедливо, вероятно – логично и наверняка – очень больно. Мысленно я сжалась, готовясь получить удар, но вдруг услышала, как он вздохнул и продолжил:

- Наверное, нам с тобой читали совершенно разные книжки про любовь. Моя прабабушка босиком прошла через оккупированный Ростов. Август, сухая земля стерла ей ноги до крови. Она шла за колонной машин, куда загнали ее жениха еврея. Собрали, погрузили и отвезли на курган, а там расстреляли всех до одного. Когда нашла братскую могилу и смогла найти среди нескольких сот трупов … Никто, разумеется, не выжил. Но в его кулаке был зажат медальон с ее фотографией. Это и есть любовь.  

Его тон был спокоен и даже немного бесстрастен, будто он абсолютно не переживал за судьбы героев своей истории.

- Как грустно, - тихо заметила я и отвела взгляд в сторону, в глазах стояли слезы.

- Любовь часто трагичная, - продолжил Виталик. - Или вот… Мой дедушка мечтал стать художником. Поступил в академию, рисовал случайные портреты, пока не встретил лицо, которое не смог забыть.

- Это была твоя бабушка?

- Не перебивай. Он ее, в конце концов, нашел. Бросил учебу и устроился помощником ювелира, чтобы сделать кольцо, с которым нельзя получить отказ. Невозможно. Яна, не пыхти, разумеется это была моя бабушка. Целый год он учился, работал, копил и, наконец, осуществил задуманное. Тонкое серебро – денег все равно не хватало – и несколько лепестков из золота с тремя желтыми цитринами на бутоне. Живой тюльпан из металла, потом они поженились.

- И жили долго и счастливо? – мне не терпелось узнать финал. Больше всего поражало, как спокойно Виталик рассказывал сюжеты для самых слезливых фильмов мира, если бы это можно было переложить на кинопленку. Как будто знал, что за красивым фасадом всегда прячется неприглядное содержимое.

- Счастливо, - серьезно кивнул в ответ. - Но не долго. Его рано не стало. Бабушка говорила, что у него было две любви: жена и ювелирная лавка. С первой жил – во второй умер. Сердечный приступ. Бабушка так и не смогла оправиться от горя и никогда больше не вышла замуж. Не уверен даже, что у нее кто-либо был.

- А что дальше?

- Ничего особенного. Быт, работа, чтобы поднять дочь, а потом и внука. Постепенно она продала все украшения, которые создал мой дед, кроме того кольца. Именно с ним я сделаю предложение своей невесте, - неожиданно мягко закончил Виталик. Я с интересом посмотрела в его черные глаза, чтобы понять, шутит ли он. Не шутил.

- Когда решишь выгодно для себя жениться? – не знаю почему, но мне хотелось разозлить его, поругаться, отвернуться к окну и, наконец, заснуть, чтобы больше ни о чем не думать.

- Если тебе так удобно думать, то да.

Ну вот, какая ссора, когда с тобой так быстро соглашаются? Я уж было настроилась на затяжную перепалку, а теперь обиженно шмыгнула носом, понимая, что говорить нам дальше не о чем.

- Расчет не отрицает чувств. Будем надеяться, что я полюблю ту, с которой мне по-настоящему хорошо и комфортно

- И вы вместе ускачете на единороге в свою Нарнию, - едва слышно отозвалась я, ощущая нечеловеческую усталость.

Игнатов задвинул наши столики обратно и твердо сказал:

- Яна, ложись спать, если сможешь. Тебя ждет долгий день.

Я хотела спросить еще что-то, но почувствовала, как мои веки тяжелеют, как свет становится рассеянным и мутным и все вокруг, наконец, поглощает прекрасная, спасительная тьма. Голова откинулась на спинку кресла, но через мгновение я ощутила, что уперлась виском во что-то мягкое. Свитер Виталика. Он заправил выбившуюся прядь обратно мне за ухо и также опустил свое сиденье, чтобы было удобнее опираться на него. Сквозь сон я поймала странное ощущение тепла, будто снова оказалась дома.

Впервые за долгое время мне стало хорошо.

Я не понимала, что происходит.

Немцы почему-то говорили на английском, переводчик фирмы посредника выдавал свою версию на русском, а Игнатов, тихими рваными репликами, обращенными ко мне, превращал эту тарабарщину в человеческий язык. Через полчаса мой мозг отключился, и я стала смотреть в окно.

Офис агентства находился на двадцать седьмом этаже и все, что я могла разглядеть со своего места – серое безжизненное небо с редкими воронами. Как говорится, похорошела Москва при Собянине. Так хотелось подойти к панораме и насладиться видом раскинувшегося под твоими ногами города, но вместо этого вслушивалась в косноязычные термины и лексические костыли. Через час почувствовала голодное урчание в животе, после подписания контракта нам подготовили экскурсию, и праздничный банкет на завтра. Если меня не покормят прямо сейчас, то вся дальнейшая программа рискует сорваться, а вместо банкета проведут поминки.

Я с опаской посмотрела на контракт в руках Игнатова. Толстенький. Мы застряли на третьей странице и не двигались с места. Представители, через которых работала Мельница вели себя по-хозяйски, иногда переходя границы вежливости. Формулировки, взгляды, неудобные вопросы и то, как Виталику не давали ответить – все указывало на то, что нас ткнули носом в наше место где-то на задворках бизнеса.

Я благоразумно молчала даже в те моменты, когда директор – долговязый блондин с цепким сканирующим взглядом – обращался непосредственно ко мне. Не знаю, насколько это было правильно, Виталик быстро принял правила игры и отдувался за нас обоих, используя обезличенное «Наша фирма».

Наша фирма придумала идею рекламы.

Наша фирма подготовила сценарий.

Наша фирма отсняла пробы.

Я кивала, внутренне сжимаясь под тяжелым взглядом того долговязого. Игнатов злился, тембр его голоса налился свинцом, он использовал все более сложные обороты, которые даже я понимала с трудом, что говорить о бедных немцах. Те натянуто улыбались в попытках подстроиться под вечно меняющуюся тональность нашей песни.

- Кажется, мы зашли в тупик, - долговязый вскинул брови и, растопырив длинные пальцы, упер ладони в стол. Вылитый богомол.

- Очевидно, - спокойно ответил Виталик. Меня не мог обмануть лишенный эмоций взгляд начальника. Глаза чернее ночи, плотно сжатые губы, напрягшаяся фигура и жар, волнами исходивший от его тела – Игнатов был в бешенстве и едва сдерживал себя.