"Милая Алиса, — трафаретно начала Дженни своё письмо. — По всей вероятности, завтра, когда нам прочтут завещание отца, или же на днях ты переедешь домой. Чтобы не особенно удивить тебя изменениями, которые ты найдёшь дома, пишу тебе о них.

Самой лучшей частью дома я считаю комнаты отца. Теперь они освободились, и туда перееду я. Моя комната несколько темновата, но т. к. ты проводишь свои дни за шитьём или в саду, то тебе это всё равно, а потому ты займёшь мою комнату. В твоей мы устроим туалетную и гардеробную, а мама переедет в зал. Наша жизнь, как ты, я думаю, и не сомневаешься, пойдёт теперь совершенно иначе. Мы с мамой будем принимать, наконец, тех людей, общество которых соответствует нашему положению. Ну, изредка можно будет устраивать и музыкальные вечера, т. к. всюду находятся одержимые музыкальной манией люди. Тогда можно будет позволить и тебе немного побарабанить.

Кстати, скажи пожалуйста, где ты взяла фасон ваших с графиней траурных костюмов? Он так увеличивает рост и делает всю фигуру крупнее и стройнее, что я тебе заказываю в первую голову сшить мне точно такой же костюм. Что не ты шила костюмы и сделала обе шляпы, можно обмануть кого угодно, но никак не меня. Даже такая бедненькая дурнушка, как ты, выглядела неплохо на кладбище. Вот видишь, как я справедлива. Всеми признанная красавица, я всё же считаю, что шляпка помогла-таки тебе быть интересной.

Я надеюсь, что твоя графиня подыщет себе, наконец, швею. Ты нужна нам с мамой дома. И если отец потакал твоим капризам, то теперь его нет, и всё это должно кончиться. Ты несовершеннолетняя, помни об этом. Я тебе передаю мамину волю. Завтра ты приедешь на чтение завещания и больше не покинешь нашего дома. Остаётся не так много часов до этого момента. Надеюсь, наш чудак отец не натворил каких-либо новых бед. Довольно мы натерпелись от его чудачеств при жизни, чтобы он преследовал нас и с того света.

Вели старому дурню Артуру привезти ключи от комнат. Из-за его глупости наше переселение не может совершиться немедленно, т. к. он запер их на болты. Обычно письма заканчивают приветами хозяйской семье, но я уж лучше обойдусь без этой церемонии. Твоя сестра Дженни".

Алиса, лорд Бенедикт, Артур и Мильдрей дольше всех оставались у могилы, отправив остальных спутников в деревню более ранним поездом. Только посадив цветы на могиле, Алиса и её друзья ушли с кладбища. Но вернувшись в деревню и придя в свою комнату, Алиса почувствовала такое физическое утомление, что должна была лечь в постель, так как всё кружилось у неё перед глазами. Дория сообщила об этом Наль, та сейчас же прибежала к подруге и, испуганная её бледностью и слабостью, бросилась к лорду Бенедикту.

Через несколько минут Флорентиец был у Алисы, которая впала в полубессознательное состояние. Внимательно осмотрев её. Флорентиец сказал Наль:

— Вам с Николаем придется провести ночь здесь, поскольку Дория слишком утомлена. Ничего опасного, но неделю или чуть больше Алисе придется полежать. У бедняжки много духовных сил, но пока ещё очень мало физических. Нам с тобой, Николай, придется всерьёз заняться восстановлением этого надорванного в детстве организма. Чтобы привести в полную гармонию этот проводник, придется прибегнуть ко многим физическим методам лечения и некоторым видам спорта.

Сейчас идите вниз, обедайте без меня, я побуду с Алисой. Потом вернётесь, устроитесь поудобнее и разделите дежурство пополам. Каждому дам точные указания. Не бойся, Наль. Ни воспаления мозга, ни нервной горячки здесь нет. Просто Алиса дошла до полного изнеможения, ухаживая за отцом. Но это неопасно.

Быстро покончив с обедом, за которым все только делали вид, что едят и пьют, молодожёны снова поднялись к Алисе и застали её в жару и бреду, а Флорентиец приготовлял больной лекарства и питье. Он объяснил каждому, что делать ночью, затем настрого наказал Дории и Артуру, рвавшимся ухаживать за Алисой, идти спать, потому что их очередь наступит завтра. Бессонных ночей у постели Алисы будет немало, и все должны соблюдать строгий режим, если хотят и больную выходить, и приготовиться к переезду в Лондон.

Возвратившись в столовую, лорд Бенедикт отказался от обеда, но выпил с Сандрой и Мильдреем чёрный кофе. Пригласив их к себе в кабинет, он сказал:

— У меня к вам обоим, друзья, большая просьба. Завтра, в двенадцать часов, будет оглашено завещание. Я думал присутствовать вместе с Алисой при этом юридическом акте. Но её болезнь помешала моему плану. Теперь нужны два свидетеля, которые могли бы нас заменить. Если вы согласны, я напишу доверенности. Здесь и письмо Алисы, которое вы тоже огласите завтра, после прочтения завещания. Вас не затруднит моя просьба? В частности, ты, Сандра, только-только выздоровел.

— Как вы можете спрашивать об этом, лорд Бенедикт? — со свойственной ему горячностью ответил индус за обоих. — Я совершенно здоров.

Сказав, что экипаж будет ждать их на вокзале в Лондоне, лорд Бенедикт отпустил друзей, попросив Сандру прислать к нему Артура. Когда старый слуга вошёл к Флорентийцу, тот держал в руке письмо и портрет.

— Пастор просил передать вам, Артур, его детский портрет. А в этом письме его последний вам завет.

Флорентиец подошёл к Артуру, положил ему руки на плечи и, глядя в глаза, ласково продолжал:

— Если что-нибудь вам будет неясно, спрашивайте. Чудес в жизни нет, Артур. Есть только знание. И тот, кто знает, что жизнь вечна, — не боится смерти. Нет смерти, — есть только труд, великий труд вечного совершенствования. Каждый человек живёт много раз, и каждая его жизнь — труд, труд из века в век.

Исключительная верность и любовь — залог исключительной жизни. Так, ваша безмерная и бесстрашная верность и любовь к пастору сделали так, что вы и впредь не разлучитесь. Вы станете его братом. Будете снова жить с ним в одной семье, но теперь он станет опекать вас. Храните спокойствие, живите при нас с Алисой, и постепенно мы объясним всё, что будет вам казаться странным и непонятным. Будьте счастливы, Артур, берегите силы. Вам надо прожить ещё много лет.

Флорентиец обнял плакавшего Артура и проводил его до дверей. Оставшись один, лорд Бенедикт сел за письменный стол и взял лист бумаги для письма. Глаза его сделались огромны, взгляд, казалось, прожигал пространство. Вся его фигура, точно скульптура, замерла в напряжённом внимании и сосредоточенности. Окружающий мир словно перестал существовать. Вся его воля влилась в какую-то одну мысль. Он не двигался и всё же был действием, осуществлял активнейшее духовное единение с кем-то, кому посылал свою мысль. Наконец он взял перо и написал:

"Дженни, я обещал Вашему отцу, что после его смерти постараюсь сделать для Вас всё, что будет в моих силах. Но для того чтобы сделать что-нибудь для человека, надо не только самому иметь для этого силы. Надо, чтобы и человек желал принять помощь и умел владеть собой, своим сердцем и мыслями, умел хранить их в чистоте и гармонии. Нельзя и думать оказать помощь людям, которые не знают радости, не понимают ценности своей жизни как духовного творчества, но считают жизнью бытовые удобства и величие среди себе подобных, которые можно приобрести за деньги.

Нет людей абсолютно плохих. Никто не рождается разбойником, предателем, убийцей. Но те, в ком их светлые мысли и чистые сердца разъедаются язвами зависти и ревности, жадности и скупости, те скатываются в яму зла, куда влекут их собственные страсти. Разложение духа совершается медленно и почти незаметно. Вначале ревность и зависть, как ржавчина, покрывают отношения с людьми. Потом в каком-нибудь одном месте сердца образуется дыра. Над ней скапливаются зловонные отбросы разлагающегося духа, — и там начинается капель гноя. Потом он потечёт струей. И всё, что прикасается к такому заживо разлагающемуся человеку, понижается в своей ценности, если не умеет охранить себя от заразы. Если же сердце уже носит в себе зловоние зависти, страха и ревности, — встречаясь с более сильным злом, оно всецело подпадает под его власть. И уже не может освободиться.