Сегодня, в первый день, который Вы прожили без отца, — чем занимались Вы, Дженни? В честь его, так много любившего, так много ласкавшего Вас, так усердно учившего Вас всему прекрасному, — какой прекрасный памятник вашего духа Вы создали для людей? Какой дар красоты Вы дали людям сегодня? Кому стало легче и проще жить сегодня именно потому, что он получил от Вас в память отца утешение? Быть может, хоть для единственной сестры у Вас нашлось ласковое слово, которое Вы послали ей, как старшая, как более сильная, желая утешить и ободрить маленькую сестрёнку, с таким усердием служившую Вам всю жизнь?

Быть может, из того капитала, что завещал Вам дед после смерти отца. Вы решили наградить пенсией старого слугу Артура, как ближайшего друга почившего отца? Быть может.

Вы решили трудиться и привести в систему рукописи отца, значение которого для науки Вы поняли из произнесённых у гроба речей? Быть может, теперь не только словечко «чудак» подарит Ваше сердце ушедшему? И вы захотите отдать миру его идеи, приложив и свой труд?

Оглянитесь на себя, Дженни, есть ещё много возможностей начать новую жизнь. В Вас ещё могут засиять творческие силы. Но если Вы остановитесь, если дух Ваш не будет двигаться вперёд, освобождаясь от предрассудков, если лень и безделье, вечная праздность и поиски развлечений станут систематическими, — зло не только подкрадётся к Вам, оно охватит Вас таким кольцом шипящих змей, что уже никто не будет в силах подать Вам руку помощи, если бы даже Вы сами просили об этом.

Перевернуть страницу жизни и легкомысленно сказать: «Баста», — это самое простое из возможностей ленивого существования. Перевернуть, сказав: «Твори», — для этого требуется полное самообладание. Человек, не умеющий быть господином самому себе и постоянно переживающий пароксизмы раздражения, приступы бешенства и муки зависти, — это не человек. Это ещё только преддверие человеческой стадии, двуногое животное.

Вы желали поговорить со мной, а когда к этому представился случай, поняли, чти это не истинное желание сердца, но только лицемерие перед самой собой. В данную минуту Вам хочется пересилить жестокое и эгоистическое окружение, в котором живёте. Но упрямая и завистливая струйка яда мешает осуществиться этим благородным порывам.

Нет большей скорби в мире, чем страдания раскаявшегося человека. Не теряйте драгоценных дней, Дженни, в той пустоте, куда Вас сейчас увлекают. Тщеславие, блеск, которыми Вас искушают, — Вы заплатите за всё раздвоением сердца.

Вы не прожили ни дня своей сознательной жизни цельно, но в постоянном компромиссе, с чем так боролся Ваш великий и мудрый отец. И это сделало из Вас легкодостижимую добычу для каждого злого и достаточно упорного существа. Вы не научились ничего добиваться до конца. А вместе с тем легко отдаёте частички воли и сил, которыми могут завладеть настойчивые злые. Представьте себе, что стен нет и Вы стоите одна посреди Вселенной, сознавая себя частицей, её дочерью, её мгновением вечности, заключённой в Вашем образе.

Что же из привычных ценностей — домов, стен, улиц — Вы хотели бы удержать посреди моря звёзд, эфира, стихий? Если в собственном сердце, в мыслях, своём сознании Вы не унесёте гармонии любви, — с чем Вы войдёте в общую мировую жизнь Вселенной? Мне ясен Ваш путь. Я повторяю, с чего начал: у меня нет надежды пробиться к лучшему в Вас, ибо оно не чисто и не имеет цельности. Все благие порывы, подобно куче сломанных карандашей и перьев, валяются у Ваших ног. Но я обещал моему другу, Вашему отцу, сделать для вашего спасения всё от меня зависящее. Я зову Вас приехать сюда, в деревню, и пожить здесь несколько дней в атмосфере чести и мира. И, быть может, хоть что-то изменится в Вас, а значит, в судьбе вашей внешней и внутренней.

Я не надеюсь, что лучшее в Вас пробудится сейчас и Вы, по моему зову, круто измените курс. Но я — старинный должник Вашего отца. Долг платежом красен. А потому я даю Вам право обратиться ко мне в самую тяжёлую минуту. Дай Бог, чтобы я был в силах служить Вам тогда и уберечь от окончательного падения".

На конверте и бумаге была изображена корона, письмо было подписано полным именем лорда Бенедикта. Окончив письмо, он надписал конверт и отнёс его в почтовый ящик комнаты Мильдрея, присовокупив в маленькой записке просьбу передать письмо после прочтения завещания и письма Алисы.

Затем он прошёл к Алисе, где Наль, уже отдежурившая половину ночи, спала, а Николай менял припарки и компрессы. Больная всё ещё дышала прерывисто, но жар снизился. Лицо всё так же горело, и лёгкая судорога пробегала иногда по телу.

— Можешь менять компрессы реже, Николай. А припарки к ногам и вовсе уже не нужны. Всё острое миновало, но это не значит, что болезнь ушла. Полежать Алисе придется немало, и это отчасти сохранит её надорванный организм.

Кстати, пока нам никто не мешает, поговорим о тебе. Испытания, которым подвергал тебя Али, ты проходил или очень легко, что казалось, ты и вовсе их не замечаешь, или так сурово, сосредоточенно, в таком беспрекословном повиновении, ни разу не задав суетного или любопытного вопроса, что у тебя не было затруднений, которые обычно создают себе в пути ученики. Наиболее трудное поручение, — Флорентиец указал на Наль, — когда любой задал бы не один, а несколько вопросов, ты выполнил, не возразив ни слова. Но ни Али, ни я не обманывались в тех муках, какие ты пережил, приняв беспрекословно этот урок.

Тебе казалось, что ты сворачиваешь с прямого пути ученичества. Тебе казалось, что только в строгом целомудрии истинный путь ученика. Но ты был верен Али до конца, ты ни разу не запротестовал, даже в мыслях.

Мой дорогой друг и сын, в той семье, что вы с Наль создадите, воплотится великий человек. Он долго ждал появления абсолютно чистых людей, в общении с которыми и с их помощью он мог бы вырасти, усвоить новую для себя современность, чтобы пройти путь служения людям в новом воплощении. Он придёт к вам третьим ребёнком, когда и ты, и Наль уже совсем созреете как воспитатели и мощные духовные единицы. Перед ним придут сын и дочь, связанные с каждым из вас крепкой, радостной кармой.

Получив приказ Али, ты сказал себе: "Я забуду о своём желании быть учеником Учителя. Очевидно, я ещё не вырос в ту духовную силу, которая Ему нужна. Буду трудиться в полном смирении, простым семьянином. Быть может, настанет время моего освобождения от тесных обязанностей в быту, и я найду когда-нибудь свой путь и стану достойным жизни подле Учителя. Понесу теперь ношу, что Он мне дал. Понесу радостно, и как бы она ни была тяжела сама по себе, легко мне нести её, раз Учитель так хочет. Я буду силён и добр в простых делах моего серого дня. Я буду оберегать всех, кто мне будет встречаться в этой жизни. Я буду стремиться внести как можно больше радости и мира в мою семью и в сердца окружающих". Это сказал ты себе и пошёл, как велел тебе Али, стараясь скрыть от всех печаль разлуки с Ним. Ты ещё не знал, что будешь жить подле меня. Ты шёл, ни разу не повернув головы назад. Туда, где, как ты думал, оставил свои духовные сокровища и достижения, а также единственное близкое существо — брата-сына, отдав его на наше попечение.

Тот, кто имел силы верности, бесстрашия и любви поступить так, — прошёл свою огненную стену и встал рядом с Учителем навсегда. Настал твой час самостоятельных действий. Ты будешь ещё несколько лет жить со мной, и я буду помогать тебе и Алисе. Но ты уже вышел из руководимых и станешь руководящим.

Твой брат тоже проходит свои духовные крепости, и в его жизни всё теперь не так, как ты предполагал. Но встреча ваша произойдёт, когда и он выйдет из руководимых, так как его верность равна твоей. Он мчится, как ураган, по своему пути, ломая себе ребра и ноги. А ты двигался, как тяжёлое орудие, и всегда смотрел, какова дорога. Пути ваши разные, но вы оба дойдёте до полного освобождения. Только не думай, что освобожденный всегда свободен от внешней суеты, от её кажущихся пут, от быта и его условностей.

Лучше всего служит тот, кто не замечает тягот суеты, потому, что понял основной смысл жизни: нести Свет именно в суету будней. Умирая личностью в виде конгломерата страстей, желаний, тщеславия, можно быть идеальным мужем и отцом. Видеть свою миссию в помощи Учителю своим самоотвержением…