А в моей новой жизни тем человеком, с которым я могла поделиться своими мыслями и чувствами, стал Каха. Я думала, что мы подружимся с Дисенк, но наши отношения не вписывались в четкие рамки. Она была моей личной служанкой, следовательно, должна была мне подчиняться. Но она также была и моей учительницей, и моей тюремщицей, непосредственно выполнявшей указания Харширы, и меня обижало, что я могла командовать ею по мелочам, но в главном она мне не подчинялась. Полагаю, что для нее эта ситуация тоже была трудным испытанием; ей, с ее утонченностью и даже некоторым снобизмом, наверное, было непросто кланяться невежественной крестьянке из затерянного в пустыне селения. Я ждала, что она, в свою очередь, хоть иногда будет выказывать недовольство, но, как всякая хорошая служанка, она умело скрывала свои чувства.

Поведение Дисенк я заносчиво считала мелочно угодливым, и мужская прямота Кахи была мне больше по сердцу. Я знала, как говорить с Кахой и даже с Харширой. Но я не умела поддерживать вежливую беседу с Дисенк. Конечно, я всегда была склонна слишком пренебрежительно относиться к женщинам, но однажды Дисенк удивила меня. Я спросила, откуда она. Она неправильно поняла мой вопрос.

— Я была в услужении в доме Узермааренахта, верховного жреца Амона, — ответила она, к моему большому удивлению.

В этот момент я валялась на подушках на полу своей комнаты, а она чинила одно из моих платьев, умышленно порванное мною по шву в борьбе за свободу движений. Я делала это как само собой разумеющееся, когда одевалась, и Дисенк так же систематически зашивала платья снова. Это превратилось в наше негласное противостояние. — Я также была главной личной служанкой его жены, — добавила она. Потом замолчала.

Тут уж я приподнялась:

— Ну? — Меня распирало от любопытства. — Продолжай, Дисенк! Какой дом у Первого пророка? Что он за человек? И почему ты стала работать у Мастера?

Дошив, она уверенным движением маленького острого ножичка отрезала нитку и потянулась за другой. Дисенк сидела за низеньким столиком у окна, так чтобы свет падал на работу; когда она склонялась ниже, послеполуденное солнце освещало ее блестящие, туго стянутые полосы.

— Жена Первого пророка была подругой детства госпожи Кавит, сестры Мастера, — объяснила она, протягивая нить между пальцами. — В то время они со школьными подругами каждый месяц устраивали праздники. Мне полагалось присутствовать там, чтобы иногда, если нужно, подправлять им краску на лицах. Госпожа Кавит хвалила мою работу и в конце концов убедила меня оставить службу у верховного жреца и пойти служить к ней в дом. — Она продела нитку в иголку и подцепила ткань платья. — Это было выгодное предложение. Но когда Мастер привез тебя, он попросил сестру отказаться от моих услуг. И вот теперь я служу у него. — Она старалась не смотреть на меня, и у меня сложилось впечатление, будто она сочла, что сказала слишком много.

— Ты говоришь, что Гуи одолжил тебя у сестры исключительно для того, чтобы ты заботилась обо мне? — Я была озадачена. — А что его сестра? Где она живет?

— Госпожа Кавит и ее муж живут в поместье недалеко от городской черты, — спокойно ответила Дисенк.

Я ждала продолжения, но она, сжав искусно накрашенные губы, усердно орудовала иглой.

— Скажи, а тебе здесь нравится? — поинтересовалась я. — Или ты сердишься, что тебе приходится мне прислуживать? А как скоро ты должна вернуться обратно к госпоже Кавит?

Она улыбнулась, разгадав подвох в моем невинном вопросе.

— Теперь я служу у Мастера, Ту, — повторила она, послушная долгу, и я поняла, что мне больше не удастся вытянуть из нее ничего на эту тему.

— Ты была счастлива в доме верховного жреца? — не унималась я.

Ее тонко вырезанные ноздри слегка дрогнули. Она положила платье на стол и расправила его, придирчиво осматривая свои стежки; я подумала, что она снова откажется отвечать. Она бросила на меня быстрый взгляд и возобновила работу. Я заметила, что она стала проходить шов но второму разу. Дисенк расстроилась или же твердо решила сделать шов прочнее самого платья, чтобы ткань порвалась прежде, чем мне удастся раздергать шов.

— Не подобает служанке сплетничать о своем хозяине, — сдержанно сказала она.

— Но разве две служанки не могут немного посплетничать? — быстро нашлась я. — Меня ведь тоже готовят в служанки, просто я буду выполнять другую работу! И потом, я же не прошу тебя сплетничать, а спрашиваю о том, что ты чувствуешь.

Она вздохнула:

— Ты гиппопотам, Ту. Ты катишь по мне, словно боевая колесница. Нет, я не была счастлива в том доме. Мне было больно и обидно.

— Они забывали пользоваться чашей для омовения пальцев при смене блюд? — подколола я.

Выщипанные брови сошлись на переносице.

— О нет, — сказала она. — Они очень богаты, очень образованны. Отец верховного жреца Мерибаст — главный сборщик налогов и надсмотрщик над всеми пророками Хмуна. Сам верховный жрец имеет очень влиятельных друзей, и в доме всегда было полно важных гостей. — Нож опять сверкнул на солнце, Дисенк отрезала нитку, сложила платье и начала убирать свои швейные принадлежности. Я улыбнулась про себя и подумала, как, наверное, ей приятно было такое общество, но она серьезно посмотрела на меня. — Но это все были люди не того сорта, — продолжала она. — Первый, Второй и Третий пророки Амона, и Монту, и Некхбета, и Гора, танцовщицы, и храмовые певицы, и погонщики их скота, и хранители их сокровищ. Среди них не было ни одного царевича, ни одного человека истинно знатного рода. Но верховный жрец и его жена вели себя как особы царской крови. Дом их был полон необыкновенных и прекрасных вещей. Сами они носили серебро и электрум.[56] Они позволяли себе пренебрежительно говорить о царской семье. Власть можно унаследовать, — назидательно закончила она, — но властью не может быть дарована благородная кровь. Кто-то рождается аристократом, кто-то нет. Верховный жрец был не знатного происхождения. Я только благодарна богам, что фараон не внял уговорам и не разрешил своей знати заключать браки с теми, кто ниже по происхождению.

Так, подумала я, она говорит то же, что и Каха.

— Должно быть, тебе ненавистно прислуживать мне, — сухо сказала я, и она подскочила, взмахнув руками.

— Нет, Ту, нет! — горячо заверила она. — Вовсе нет. Я счастлива повиноваться Мастеру, поэтому прислуживать тебе — для меня удовольствие.

— А Мастер — он принадлежит к знати? — язвительно спросила я.

Она удивленно взглянула на меня:

— Ну конечно!

Она дала мне богатую пищу для размышлений. Я была молода, но далеко не глупа. Сознательно ли Гуи собрал всех этих мятежников под своей крышей, или дом любого аристократа также полон недовольства? У меня не было возможности узнать это, и, кроме того, все это мало меня касалось. В конечном счете я собиралась заниматься тем, к чему меня готовили, а важные дела пусть решают важные люди.

Меня больше заинтриговала информация о семье Гуи. Несколько месяцев назад я слышала, что у него есть родственники, но забыла об этом. Он всегда казался мне единственным в своем роде, отчужденным, одиноким и как бы сам себя воспроизводящим, а у него, оказывается, есть сестра, госпожа Кавит. Интересно, какая она? Тоже серебряно-бледная, как сама луна? Дисенк этого не сказала, но Дисенк всегда строго держалась в рамках приличий.

Иногда во время ночных бдений я видела Мастера, проходившего почти под самым моим окном. Как всегда закутанный в полотно, он направлялся в бассейн на ночное купание, за ним следом всегда тащился Кенна. Я лишь однажды окликнула его, в ту ночь, когда Дисенк рассказала немного о себе. Это был порыв, я высунулась из окна и тихо окликнула его, не надеясь, что он услышит, но он остановился и посмотрел наверх. Луны не было, и лицо его казалось неразличимым пятном.

— Это ты, Ту? — тихо отозвался он. — Ты здорова? Счастлива?

— Да, — ответила я, зная, что говорю правду. — Но скажи мне, Мастер, у тебя есть родственники, кроме госпожи Кавит?