Я озадачила его. Он вздрогнул, потом тихо засмеялся.

— Чрезмерное любопытство не украшает молоденьких девушек, — сухо ответил он. — Кроме Кавит у меня есть еще брат и сестра. — Он подал знак Кенне и отвернулся от окна, но я высунулась еще больше и окликнула его снова:

— Мастер! — Мне было стыдно за себя, но я сгорала от любопытства. — Они… они…

Он быстро оглянулся.

— Нет, Ту, — невозмутимо ответил он. — Они — нет. — И, как привидение, пошел через двор, его величественный, призрачный силуэт вскоре растворился во тьме.

— Нахальная девчонка! — прошипел Кенна и поспешил вслед за Мастером.

Я опустила занавеску и на цыпочках бросилась к постели; я подумала, что Кенна, прежде чем поступить на службу к Гуи, наверняка является надсмотрщиком над арестантами, работавшими на золотых рудниках на раскаленных просторах Нубийской пустыни. Я легко представляла, как он стегает и истязает несчастных преступников, облизывая губы от удовольствия, как они умоляют его о глотке воды, а он отказывает им.

В ту ночь мне приснилось, что я тот надсмотрщик с кнутом, а Кенна — униженный раб. Он был грязный, изможденный, объятый ужасом. И совершенно голый. Я проснулась от внезапного прилива жара, который не был связан с появлением Ра над восточным горизонтом, мои соски затвердели и чресла были влажные; я впервые явилась на утренние занятия в бассейн раньше Небнефера. Меня переполняла энергия.

Там, в другом мире, были засеяны поля, взошли и созрели посевы и были собраны урожаи. Начался шему. В Египте наступила засуха, как всегда в этот сезон. Земля потрескалась и обратилась в пыль. Все живое старалось заползти в тень, какую только могло найти, и лежало, иссохшее и беззащитное, под яростным натиском свирепого солнца.

По крайней мере так всегда было в Асвате. Здесь, в Дельте, в имении Гуи, конечно, тоже было очень жарко и воздух был сухим. Но орошаемые сады оставались пышными и зелеными, густая листва на деревьях все так же благоухала. Время бежало месяц за месяцем. Пахон уступил место паини, потом пришел эпифи, а с ним — мои именины. Мне исполнялось четырнадцать лет.

День начался с раннего подъема и прогулки к бассейну в утреннем воздухе, который уже успел потерять свою мимолетную свежесть, потому что Ра приоткрыл уста и дохнул на землю своим огнем. Небнефер был странно не в духе. Стоя по пояс в воде, он сжимал кулаки и все время покрикивал, понукая меня двигаться энергичней и плыть быстрее; к тому времени, как я вскарабкалась на край бассейна и приступила к упражнениям на растяжение, я думала только о том, что лучше бы мне было не родиться вовсе. Правда, мне было очень себя жаль. Дома мои именины начались бы с того, что мне бы дали выспаться всласть, а во время утренней трапезы у моей тарелки лежали бы какие-нибудь незамысловатые подарки. Потом мы всей семьей отправились бы в храм, чтобы возблагодарить богов за мою жизнь и здоровье. Я бы положила несколько дорогих для меня вещиц к ногам верховного жреца Вепвавета — любимую игрушку или бутылочки с маслами, которые приготовила сама, — а вечером друзья нашей семьи собрались бы выпить вина и полакомиться особыми засахаренными фруктами, что мать готовила для меня раз в году. Не то чтобы я особенно радовалась приходу друзей. В те немногие случаи, когда несколько деревенских девчонок переступали порог нашего дома, меня ужасно возмущало, как они сметали угощение и истощали скудный запас дорогого отцовского вина.

А здесь, размышляла я уныло, плетясь к дому в сопровождении раба, что нес надо мной балдахин, — здесь вообще никакого праздника. И никому нет дела, что сегодня мне исполняется четырнадцать лет, в селении это уже возраст помолвки, возраст наступления женственности. Я угрюмо покорилась ежеутренним процедурам: массажу, одеванию и нанесению краски на лицо, — обычно все это доставляло мне удовольствие; остановившись за дверью своей комнаты, я беспощадно разорвала шов на платье и живо пошлепала в своих прелестных сандалиях к кабинету Кахи на первый урок. Дисенк ждет сюрприз. Нитки держались крепко, но ткань, такая тонкая, такая прозрачная и мягкая, с треском разорвалась вдоль шва. Я забыла, как еще год назад подобная ткань вызывала во мне трепет, как я прикасалась к ней с кротким благоговением. Теперь я сбежала вниз по ступенькам, прошагала но коридору и постучала в дверь Кахи, злорадно думая лишь о том, что вечером Дисенк проведет много времени за шитьем. Или мне выдадут новое платье. Возможно, на этот раз желтое. Я надеялась.

Каха открыл дверь, но, вместо того чтобы пригласить меня войти, он вышел из комнаты и взял меня за руку. Он улыбался.

— Пойдем, — сказал он и повел меня по коридору. — Школа для тебя закончилась, моя маленькая царевна либу. Закончились твои уроки с Кахой.

Мы быстро прошли в конец коридора и остановились перед массивными двойными дверями. От них исходил изысканный аромат кедра. Каха легко постучал дважды, потом наклонился и поцеловал меня в щеку.

— Я поздравляю тебя. — Он расплылся в улыбке. — Полагаю, теперь ты попадешь в руки намного более сурового учителя, я с готовностью передаю тебя ему и отправляюсь до конца дня бродить по городским рынкам. Да улыбнутся тебе боги, Ту.

Он развернулся на месте и зашагал обратно по коридору. Я была слишком ошарашена, чтобы окликнуть его; тут створки дверей плавно открылись. Я обернулась. Ани с поклоном пригласил меня войти. Довольно неуверенно я проследовала в комнату, и он закрыл за мной дверь. Я оглянулась. Ани и след простыл.

— Не стой здесь на одной ноге, как удивленная цапля, — услышала я раздраженный голос. — Разве ты ничему не научилась за прошедший год? Иди сюда.

Сердце глухо колотилось о ребра, ладони вдруг сделались влажными. Я повиновалась. Гуи поднялся из-за стола. На нем была свободная белая туника, многочисленными гофрированными складками спадавшая с плеч, такая же юбка до колен.

На бледном теле никаких украшений, хотя его красные, пугающие демонические глаза были обведены черной краской. Пугающее и привлекательное зрелище. Его совершенно белые волосы были откинуты с лица и заплетены в одну толстую косу, спускавшуюся между лопаток. Он медленно положил ладони на стол.

— Вернись наверх, — холодно сказал он, — и смени платье. Если ты еще будешь разрывать швы, станешь зашивать их сама. Тебе понятно? — (Я молча кивнула.) — Хорошо. Я не хочу каждое утро видеть тебя здесь неопрятной. Иди.

Я поспешила исполнить приказание. Он сказал: каждое утро. Каждое утро! Моя жизнь снова менялась. Я взбежала по лестнице и ворвалась в свою комнату, мои глаза сняли.

— Свежее платье, скорее! — крикнула я Дисенк. — И обещаю, что с сегодняшнего дня буду вести себя как госпожа! Я буду работать с Мастером!

Она улыбнулась, совершенно не удивившись, и, подойдя к сундуку, вытащила новое одеяние. Я едва не сорвалась с места, пока она снимала с меня порванное платье. Я была безрассудно счастлива.

Перед его дверью я еще раз разгладила на боках свежее платье, расправила по плечам концы красной ленты. Руки у меня были чистые и кожа на пятках гладкая. Я глубоко вдохнула и, постучав, вошла. На этот раз он улыбнулся.

— Намного лучше, — сказал он. — Садись, Ту. Я знаю, что сегодня твои именины. Поэтому у меня есть кое-что для тебя.

Он встал из-за стола и подошел к полкам, тянувшимся вдоль степ; у меня появилась возможность осмотреться. Не знаю, что я ожидала здесь увидеть, может, какие-нибудь внешние проявления богатства или власти, мебель, инкрустированную золотом, сундуки с драгоценностями, но увиденное слегка разочаровало меня. Обстановка в кабинете Гуи была очень простой и мало чем отличалась от кабинетов Ани и Харширы. Хотя окно здесь было меньше и выше. На рабочем столе Гуи, большом и массивном, но совершенно пустом, стояла только красивая белая алебастровая лампа, изображавшая Нут, богиню неба. Камень был ошлифован так тонко, что звездный узор с внутренней стороны было видно, даже когда лампа не горела. У другой двери, справа от него, вплотную к стене стоял столик намного меньшего размера. Половина полок пустовала. На остальных стояли ящики, но, судя по их простоте, я решила, что вряд ли в них хранятся сокровища этого дома.