Старый режиссер обнял Реффу за плечи, оставив на его одежде след грима.

— Ты придешь сегодня на наше представление? Посмотришь на то, по чему ты, как я догадываюсь, очень соскучился?

— Да, но дело не только в этом. Я надеюсь снова найти место в вашей труппе, мастер.

Темно-коричневые брови Вонга удивленно и радостно взлетели вверх.

— Ага, я снова получу талантливого актера. Что ты предпочитаешь? Комедию, лирику?

— Я предпочитаю трагедию или драму. Моя душа слишком истерзана для комедии или лирики.

— Ага. Ну что ж, Тирос, я надеюсь, что мы найдем для тебя что-нибудь подходящее.

Вонг потрепал Реффу по затылку, на этот раз шутливо испачкав белилами его выкрашенные в черный цвет волосы.

— Я очень рад, что ты опять здесь, на Жонглере. Лицо Реффы сделалось серьезным.

— Я слышал, что вы планируете новую постановку «Тени моего отца».

— Именно так! Я как раз собираюсь приступить к репетициям этого важного во всех отношениях представления. Мы еще не закончили набор исполнителей, хотя через несколько недель нам предстоит поездка на Кайтэйн. Мы будем выступать перед самим императором!

Мим был просто в восторге от такой удачи.

В глазах Реффы появилось напряженное злое выражение.

— Я бы отдал жизнь за возможность сыграть в этом спектакле роль Рафаэля Коррино.

Старый мастер-жонглер посмотрел на молодого человека и разглядел пылавший в его душе огонь.

— На эту роль мы выбрали другого актера, но ему не хватает искры, которой требует образ Коррино. Да, наверное, ты больше подходишь для этой роли.

— Я чувствую, что… родился только для того, чтобы сыграть ее.

Реффа глубоко вздохнул, но, вспомнив актерские навыки, сумел скрыть полыхавший в его душе гнев.

— Шаддам Четвертый сумел внушить мне высочайшее вдохновение.

Было что-то неподобающее в том, что уважаемый герцог и его наложница занимаются любовью в продуктовой кладовке, но времени до отъезда оставалось совсем мало, и Лето понимал, что будет отчаянно тосковать по Джессике. Лайнер, на котором она должна была лететь на Кайтэйн, уже кружил по орбите. Вылет был назначен на завтрашнее утро.

В нескольких шагах от кладовки, на кухне, повара занимались своим делом: гремели кастрюлями, раскалывали раковины, резали салаты. Каждый из поваров мог в любую минуту войти в кладовую за какой-нибудь приправой или солью. Лето принял меры предосторожности: когда они с Джессикой, держа в руках бокалы с сухим кларетом, взятым во время недавнего подобного налета на винный погреб, незаметно проскользнули в заставленную кладовку, герцог заблокировал дверь несколькими жестяными ящиками импортной ягоды. Лето ухитрился принести еще бутылку вина, которую поставил на коробку в углу.

Это сексуальное безумие началось две недели назад, после свадьбы Ромбура, и подогревалось мыслью о скором и неминуемом отъезде Джессики на Кайтэйн. Лето желал свою наложницу везде, во всех уголках замка, не считая шкафов. Хотя Джессика была беременна, она охотно откликалась на Домогательства Лето, выказывая удовольствие и восторг.

Величавая молодая женщина поставила бокал на полку, и ее зеленые глаза сверкнули.

— У тебя есть в замке подходящие девки, Лето?

— У меня уже не хватает сил на тебя. Зачем мне еще больше истощать себя? — С этими словами он извлек из рядом стоявшей коробки три пыльные банки консервированных лимонов. — Мне понадобится несколько месяцев, чтобы просто прийти в себя и восстановить силы;

— Надеюсь, что это так, но ничего, сегодня мы делаем это в последний раз. — Тон Джессики был мягким, почти укоризненным. — Я еще не собрала вещи.

— Разве супруга императора не способна обеспечить одеждой свою камеристку?

Она поцеловала Лето в щеку и сняла с него черный китель. Аккуратно свернув его, Джессика положила китель так, чтобы был виден ястреб Атрейдесов. Потом она медленным движением начала снимать с Лето рубашку, не спеша стягивая ее с плеч и открывая грудь.

— Позвольте мне приготовить достойное ложе, леди.

Лето достал из коробки полотно пузырчатого плаза, который использовали для упаковки хрупких предметов. Герцог постелил это полотно прямо на пол.

— Ты обеспечил мне потрясающий комфорт.

На всякий случай отставив бокал с вином подальше, она показала Лето, на что способна даже в кладовке на подстеленном упаковочном материале…

Придя в себя после бурных ласк, Лето заговорил:

— Все было бы по-другому, если бы я не родился герцогом. Иногда мне хочется, чтобы мы с тобой просто могли… — Он не закончил фразу.

Глядя в его серые глаза, Джессика видела в них невысказанную любовь, трещину в броне этого гордого, а подчас и высокомерного человека. Она протянула Лето бокал и пригубила из своего.

— Я ничего от тебя не требую.

Она вспомнила, какие страсти раздирали его первую наложницу Кайлею, которая никогда не ценила то, что делал для нее герцог.

Лето начал неуклюже одеваться.

— Мне надо так много тебе сказать, Джессика. Я… я прошу простить меня за то, что я когда-то приставил нож к твоему горлу, во время нашей первой встречи. Я только хотел показать Общине Сестер, что не позволю собой манипулировать. Но я бы ни за что не поднял на тебя оружие.

— Я знаю. — Она поцеловала его в губы. Даже тогда, много лет назад, чувствуя приставленное к горлу острие ножа, Джессика не ощущала реальной угрозы. — Твое извинение для меня дороже, чем все драгоценности и безделушки, которые ты мог бы мне подарить.

Лето провел пальцами по длинным бронзовым волосам Джессики. Внимательно разглядывая ее совершенный маленький нос, благородный рот и изящную фигуру, он не мог поверить, что эта женщина не благородного происхождения.

Он вздохнул, понимая, что никогда не женится на ней. Его отец выразил эту мысль твердо и недвусмысленно. Никогда не женись по любви, мой мальчик. В первую очередь ты должен думать о своем Доме и его положении в империи. Думай о своем народе. Он будет одновременно с тобой переживать все твои взлеты и падения.

Но, правда, Джессика носит его ребенка, и Лето поклялся себе, что он унаследует имя и достояние Атрейдесов, независимо от других династических соображений. Он всей душой надеялся, что Джессика родит ему сына.

Словно прочитав его мысли, она прижала палец к губам Лето. Она поняла, что, несмотря на боль и переживания. Лето еще не готов принять решение. Но она испытывала воодушевление, видя его внутреннюю борьбу, точно такую же, какую она вела с собой. На ум ей пришла аксиома Бене Гессерит. Страсть затемняет разум.

Ей были ненавистны путы этого ограничения. Ее наставница Мохиам, верная и суровая, воспитывала Джессику по строгим правилам Общины Сестер, время от времени преподавая своей воспитаннице жестокие, а иногда и оскорбительные уроки. Но несмотря на это, Джессика любила старую учительницу и гордилась тем, чего сумела достичь в ее воспитании Преподобная Мать Мохиам. Больше всего на свете Джессике е хотелось разочаровать старуху. Но… надо было соблюдать верность и самой себе. Она многое сделала во имя своей любви, во имя Лето.

Он погладил наложницу по животу, который еще не округлился от беременности. Он улыбнулся, барьеры пали, и сейчас Лето не стыдился своей любви, открыв Джессике свои сокровенные надежды.

— Прежде чем ты уедешь, Джессика, скажи мне — это мальчик?

В ответ она молча поиграла его темными волосами, но отвернулась, желая быть рядом с ним, но боясь, что может непроизвольно слишком многое ему открыть.

— Я не позволила доктору Юэху провести анализ, мой герцог. Община Сестер не допускает таких вещей.

Серые глаза Лето затуманились дымкой, он принялся укорять Джессику: