Минуты… Минуты… Шестаков дернулся, правильный ответ застрял в горле, а запястья снова обожгло вспышкой боли, и ужасная догадка озарила сознание. Он знал, что вырезал у него на обеих руках этот псих.

— Время… Время, — он шептал пересохшими губами, слишком обессилевший, чтобы говорить громко, но ему казалось, что тот его не слышит. И тогда он закричал так громко, насколько ему позволяли последние силы.

— Время… Я не убивал… Оно убило. — посмотрел прямо в абсолютную пустыню его взгляда, на дне которой полыхали темным огнем песчаные дюны, и добавил, уронив голову, — Ее.

Мужчина удовлетворенно улыбнулся. Несомненно, он ждал, что его узнают, иначе все это не имело смысла.

Он лишь снова пожал плечами и подошел близко, так близко к Шестакову, что у того выступили очередные слезы на глазах. В пустыне погас последний костер — палач принял решение и потерял интерес.

— Пять минут уже прошли. Ты опоздал, доктор. Снова.

Кирилл Алексеевич скривился, разглядывая обмякший в гильотине труп, не рухнувший на пол, только благодаря кандалам, удерживавшим его за руки. В этот момент прорвавшаяся в комнату женщина с криками, что она — владелица клуба, завизжала и упала в обморок, и следователь недовольно махнул рукой.

— Гребаные шлюхи, как мужиков стегать плетьми — это они крутые, и едва ли не яйцами железными между ног трясут, а как кровь увидят, так сразу валятся без чувств. Уберите ее, парни.

— Н-да, — его помощник многозначительно посмотрел на забрызганный кровью пол и опустился на корточки перед отрубленной головой, валявшейся возле его ног.

Брезгливо ткнул ее пальцем в перчатке.

Сам следователь рассматривал в этот момент своеобразные часы, вырезанные на обеих запястьях у трупа.

— Полдевятого… хм… а тут нет.

— Что? — Игорь вскинулся, и следователь обернулся к нему, дождался, пока тот подойдет. — На одной руке у него время полдевятого. А на второй тридцать пять минут девятого. Видишь? Ублюдок аккуратно каждую цифру вырезал.

Круглов достал фотоаппарат и сделал снимок. Конечно, эксперты тоже сделают это, но помощник знак, что Кирилл Алексеевич не хотел ждать. Ему нужно было время, чтобы успеть схватить мысль, возникшую сейчас в этой пропахшей смертью комнате. Мысль о том, что нужно, просто необходимо пересмотреть материалы дел, которые он вел вот уже несколько месяцев.

— Нужно поднять дела по области за последние полгода.

— Да, нет… — Игорь отрицательно качал головой, — да ну на фиг, Кирилл.

— А я задницей чую, что это все одно дело, Игорь. Остаешься допрашивать здешний персонал, а я в комитет. Ты заканчивай и пулей ко мне. Я тебе голову на отсечение даю, — кивнул в сторону отрубленной части тела убитого и как-то зло усмехнулся, — это не осечка заигравшегося любителя "пожестче". Мужичка явно наказали за что-то. И, если это не заказ жены или партнера по бизнесу, то я даже догадываюсь, в какую папку мы вложим его последние фотографии.

И снова тишина. Острая, словно лезвие ножа, она разрезает окружающее пространство, делит его на неровные части мозаичного стекла, которые падают на твою ладонь со звоном. Ты можешь сжимать ладонь сколько угодно в надежде раскрошить их, на деле выясняется, что они выкованы из металла, и ты лишь ранишь собственную руку, превращая кожу в решето, металлический запах твоей же крови наполняет темное "где-то там", в котором ты находишься… Но гребаная тишина не отступает. Лишь жалкий звук капель крови, срывающихся с твоей ладони в бездну, разбавляет ее. Но этого так мало, когда балансируешь на грани абсолютного безумия в полном одиночестве. "Где-то там".

Человек привыкает ко всему, и ты тоже привыкаешь к этой твари — безмолвию. Даже если ненавидишь его остатками своей души. Ты делаешь шаг, потом второй, уже не удивляясь тому, что не проваливаешься в черную дыру под ногами. Черта с два ты бы испугался этого. Сейчас ты согласился бы сорваться в эту пропасть даже по частям, и чтобы вдребезги. И навечно. Может, уже не придется тогда идти туда, где горит тусклая полоска света. Ты бы никогда не пошел в ту сторону, будь у тебя выбор. Но ведь тебя лишили права выбора много лет назад. Сначала люди. Потом ОНО. Твое персональное ЗЛО. Трансформация самого любимого существа в нечто, ввергающее в панический ужас. То, что ждет тебя за дверью. Нет, ты конечно, давно уже не видишь этой двери. Ты просто знаешь, что она там есть. Как и пол под твоими ногами, которого на самом деле не существует и на который ты, скорее, по привычке ступаешь слишком осторожно. Ведь ты уже не веришь, что ОНО не услышит. Ты уверен, что ОНО узнало о твоем присутствии сразу, как ты здесь появился. ОНО всегда ждет тебя тут. В этом месте. И ты не можешь не прийти. Ненавидя ЭТО всей душой, ты идешь на ЕГО беззвучный зов под стук собственного сердца, колотящегося в груди, будто разбивающего грудную клетку на части.

Ты пересекаешь последний рубеж, нет, ты его не видишь. Здесь темно, хоть глаз выколи. Но ты помнишь, что он тут есть. Потому что сперва ты оказывался здесь при абсолютном свете, ярком, слепящем глаза. Но свет со временем поглотила твоя собственная тьма. И он становился все слабее, пока однажды не исчез, оставив свой след слабым лучом, освещающим только ЕЕ. Маленькую тонкую фигурку, стоящую к тебе спиной. ЗЛО всегда встречает тебя именно так. ОНО наслаждается предвкушением твоего ужаса. И пока ты делаешь очередной шаг вперед, оно начинает медленно разворачиваться в твою сторону. Обычно ты начинаешь кричать раньше, чем увидишь ЕГО оскал.

Вам, может быть, одна из падающих звезд,

Может быть, для вас, прочь от этих слез,

От жизни над землей принесет наш поцелуй домой.

И, может, на крови вырастет тот дом,

Чистый для любви… Может быть, потом

Наших падших душ не коснется больше зло.

© Кукрыниксы — Звезда

Ты бы благодарно выдохнул, если бы эта музыка за пределами твоего сознания появилась раньше. Хотя бы на долю секунды. Может, тогда ты проснулся бы раньше… Но пока ЗЛО сильнее. И пока ты видишь ЕГО, ты не можешь ни отвести взгляд, ни проснуться. Только продолжать глотать воздух открытым ртом. В ожидании, чтобы потом закричать. Снова. Кричать как сотни, тысячи раз до того. Потому что ЭТО — единственное, чего ты боишься. Ты — убийца и давно уже сдохший труп. До сих пор боишься оскала на окровавленном лице изрезанного призрака своей сестры.

"Мне страшно никогда так не будет уже,

Я — раненое сердце на рваной душе.

Изломанная жизнь — бесполезный сюжет.

Я так хочу забыть свою смерть в парандже".

© Кукрыниксы — Звезда

И пока ОНО смотрит на тебя пустыми глазницами лысого, склоненного набок черепа с улыбкой сумасшедшего на изрезанном лезвиями подобии лица, ты продолжаешь кричать, все равно не смея отступить от него назад. ОНО подходит так близко, подволакивая правую ногу и истекая черной кровью, от вони которой закладывает нос, поднимает безжизненно висевшую руку и упирается костлявым пальцем прямо в твою грудь. Проходит сквозь твое тело, и ты знаешь, что ОНО там ищет. Твое сердце, которое беснуется сейчас уже где-то в районе желудка.

— Очнись… Мать твою, Джокер, очнись.

Ты выныриваешь из кошмара, наконец, вдыхая спертый воздух своей комнаты и тут же бежишь к окну, чтобы распахнуть его настежь, чтобы отогнать вонь ЕГО крови.

— Я же просил не закрывать окна. Даже когда я сплю.