Нет, определенно Марат не имел отношения к тому кошмару, в котором она очнулась. Кто-то другой медленно и с особым удовольствием погружал ее в него все глубже и глубже.

Этот ад начался для нее с музыки и с его голоса. Очнулась резко и сразу поняла, что не может двигаться. Как в самых страшных триллерах: кто-то привязал ее, видимо, к стулу, хотя она не была уверена, так как ее окружала полная тьма. И на горле удавка. Только пошевелится, и сразу дышать нечем. Потом она поняла, что глаза у нее завязаны, а в первый момент закричала от страха, решив, что ослепла.

А затем… он перестал петь, и она услышала его спокойный, почти бархатный голос, от которого подкосились бы колени… если бы она могла чувствовать их.

— Ты всегда была слишком громкой, Марина. Веди себя потише.

Это были первые слова, которые она от него услышала, но мурашки по телу от них появлялись даже сейчас при воспоминании. Тогда в клубе. Вот что было странным — он не сказал ей ни слова. Только когда она громко смеялась, пока он вел ее в сторону леса, закрыл ей рот ладонью, и она услышала его шепот "тсссс, не шуми". Теперь-то она знала, что это была угроза, но тогда не смогла понять этого. Выпивка в огромных количествах окончательно отключила ей мозги.

Еще сбивало с толку ощущение, что она его знает. Он достаточно ясно дал ей это понять. Она кричала, задавала вопросы, но больной ублюдок больше ничего не произнес. Он, похоже, просто молча слушал, хотя девушка не могла быть уверена — музыка мешала понять, что делает этот псих.

— Скажи "я лживая сука".

И она говорила. Она бы сказала, что угодно, если бы он приказал. Лишь бы не мучил. Лишь бы выбраться отсюда живой. Она орала эти слова, она рыдала их, пытаясь угодить своему мучителю.

Неровные буквы, наверняка выведенные кровью девушки, чей труп "сидел" на полу, прислонившись к стене. На подоле замызганного платья лежал ее собственный язык. Она смотрела на Петровича застывшим взглядом, и ее зашитый окровавленный рот, словно зловеще улыбался красными шерстяными нитками, заставляя участкового покрываться каплями холодного пота и с ужасом понимать, что между словами на стене и этими увечьями есть связь. А значит, был мотив.

Марина долго думала о том, как все это с ней случилось. Перебирала события того дня минута за минутой, размышляя, чем и кого могла спровоцировать на этот кошмар без конца и края, на этот затяжной персональный ад, и не могла понять. Ее голова была слишком тяжелой от этих мыслей и от боли, сковавшей все тело, от унижения, которое разрывало изнутри волнами панического ужаса и жалости к себе. Связанные руки давно затекли, и теперь девушке казалось, что она вообще не чувствует кисти и пальцы. И еще эта музыка, которая не прекращалась ни на минуту. Вбивалась в поры кожи надоедливыми зловещими аккордами. Монотонно, как капли воды, била по мозгам и по натянутым нервам. От нее закладывало уши, и, хотя она была очень тихой, в висках стучало болью на каждом припеве.

"В комнате темно, но я был прав

Тлеют на руках твои мечты

Если ты забыла, кто твой враг…

Я тебе напомню — это ТЫ…".

© Дарсн — Комната

Сейчас Марина даже не знала, чего хочет больше — чтобы развязали веревки, стягивающие запястья до боли в костях, или выключили проклятый проигрыватель, который стал изощренной адской пыткой и выматывал нервы. Вытягивал по одному и разрывал этой нескончаемой монотонностью, от которой девушка уже сходила с ума.

Она бы раздробила его на части, доползла до него и разгрызла зубами, если бы не короткая веревка, перекинутая через ржавую батарею под низким потолком и завязанная у несчастной на горле, как петля виселицы, затягивающаяся каждый раз, когда Марина пыталась пошевелиться. Бывали моменты, когда она все же рвалась к проигрывателю и хрипела, задыхаясь, захлебываясь слезами от бессилия.

Она ненавидела его так же люто, как и того, кто швырнул ее сюда, в этот вонючий подвал, где воняло плесенью, сыростью, ее собственной мочой и чем-то еще. Она не могла определить, чем именно, но этот запах заставлял ее леденеть от ужаса. Наверное, так воняет сама смерть. Она витает здесь между стенами. Марина ее чувствовала кожей. Слышала в скрипе половиц где-то неподалеку, в завывании ветра по ту сторону двери. Она там. Ждет, когда ОН придет и отдаст ей растерзанную жертву. Страшнее всего не сама смерть, а ее ожидание. И девушка прислушивалась к каждому шороху.

А потом… Потом она поняла, что даже когда Марат избивал ее, и она валялась у его ног и боялась, что забьет до смерти — то не испытывала и толики того страха, который сковал ее, когда ЭТОТ психопат вдруг подошел и оттянул ее голову назад, надавил на щеки, заставляя открыть рот. Марина даже в какой-то момент обрадовалась, перестала сопротивляться — решила, что он хочет просто использовать ее. Мало ли какие извращенцы обитали в этой глуши. Но вместо твердого горячего члена в ее рот проникли сильные пальцы и рванули на себя язык. Марина затрепыхалась… и закричала от резкой боли, вспоровшей все тело и беспощадно вывернувшей все внутренности наружу. Она захлебывалась собственной горячей кровью, которая обжигала рот. Девушка пыталась выплюнуть ее, но у нее не получалось. И отчаяние резкой волной обрушилось на сознание, кромсая его на куски… Иногда ей все же удавалось ненадолго отключиться, провалиться в тревожный сон, наполненный кошмарами… А иногда она лихорадочно вспоминала каждое мгновение до того момента, как оказалась в этом аду. Несчастная почему-то надеялась, что если вспомнит, то это спасет ее, даст шанс остаться в живых. Ведь у нее осталось не так много времени до следующей встречи с НИМ. ОН пообещал, что эта будет последней.

И, наверное, сейчас уже она слишком сильно ждала и боялась ЕГО прихода, потому что, когда повернулся ключ в замке, девушка вздрогнула и, вдруг вспомнив о том, что должна подпевать, активно замычала, чувствуя, как снова покатились слезы ужаса из глаз. Начала быстро моргать, чтобы наконец увидеть своего мучителя, и уже через секунду беззвучно заорала, пока он холодно улыбался одними губами ее беспомощному безмолвию. Она его узнала.

В комнате темно, но я был прав…

Стежок — и от боли темнеет перед глазами.

Тлеют на руках твои мечты

Еще стежок — и она мычит, глядя на своего мучителя сквозь пелену бесполезных слез.

Если ты забыла, кто твой враг…

Вспомнила. Так отчетливо, так ярко. И поняла, что никто ее не пощадит. Это конец.

Я тебе напомню — это ТЫ…

Пока Старков звонил в районное управление для вызова судмедэксперта, Иван Петрович осторожно исследовал убитую. Умерла не от кровопотери однозначно. Потому что ее руки были аккуратно забинтованы, писала она явно кровью из вен. Похоже, садист, отрезавший ей язык, предпринял меры, чтобы у нее оставалось достаточно сил на это… "творчество", а потом, после того, как на живую зашил ей рот, попросту воткнул нож точно в сердце.

И у Никифорова появилось мерзкое ощущение, что это какой-то чудовищный акт возмездия, а еще и паршивое предчувствие, что они вряд ли найдут того, кто это сделал.

"И я все время сижу и спрашиваю:

Почему я осмелилась, ох?

И все время, когда я вспоминаю,

Мне становится стыдно, о да.

Ты не можешь доверять хладнокровному любовнику,

Ты не можешь доверять хладнокровному рабу,