Дмитрий Лазаревич очнулся от мрачных мыслей, когда в правом нижнем углу монитора высветилось уведомление о новом сообщении в электронной почте. Щелкнул на него, допивая уже остывший кофе и раздумывая, заказать ли Ирине еще один. А уже через несколько секунд крошечная чашка с шумом упала на пол, забрызгав блестящие чистотой туфли адвоката коричневыми брызгами.

Откинувшись на спинку стула, Дмитрий Лазаревич лихорадочно пытался расстегнуть непослушными пальцами воротник рубашки, ощущая острую нехватку кислорода. На мониторе в полноэкранном режиме двое мужчин занимались любовью прямо на том столе, за которым он сейчас сидел. Смазливый блондин открывал и закрывал в беззвучном крике рот, цепляясь тонкими пальцами за гладкую поверхность, но Белозеров смотрел не на него, а на темноволосого брюнета со взъерошенными волосами, стиснувшего челюсти и ожесточенно вбивавшегося в него сзади.

Зазвонил телефон и истерический голос Котова ворвался ему в уши, приводя в сознание:

— Дима, это конец. Дима, что делать? Это конец всему, Димааааа…

Вы когда-нибудь летали? Нет, не на самолете, не с парашюта, а по-настоящему, чтобы крылья за спиной шелестели, рассекая волны океана из счастья? Мне казалось, я летаю. Он подарил мне крылья. Пришил их ржавыми медицинскими скобками чуть ниже лопаток, так, чтоб чувствовала каждый взмах натяжением кожи. Болезненное счастье. Такое же хрупкое, как и полет по грозовому небу. Приезжать к нему из офиса и бросаться в объятия, чтобы снова взлететь к его дну. Утопая в черных глазах, в омуте бешеной страсти и невероятной нежности. Бешеное сочетание. Но только он умел так смотреть на меня, слегка прикрыв веки и облизывая чувственные губы.

Писать ему на работе смску, сжимая колени и поглядывая на Никиту через плечо. Это непередаваемо. С отголосками тех самых фантазий, но уже в полной уверенности, что они воплотятся. Каждая из них. И новые, невыносимые, яркие, сумасшедшие. Нет никаких пределов безумию, разделенному на двоих. Где мы оба упиваемся нашей реальностью, непонятной никому. И перешептывания коллег за спиной. Невозможно удержать в тайне то, что разлетается огненными искрами по воздуху. Взгляд через стеклянную дверь на то, как он что-то отбивает пальцами по клавиатуре и сосредоточенно смотрит на монитор.

— Белозерова, ты хоть бы нас постеснялась. О вас весь офис судачит.

— О ком? — все еще завороженно глядя, как Джокер стучит длинными пальцами по клавиатуре, а у меня от движения его пальцев глаза закатываются. Я их представляю на своем теле.

— О вас с Гордеевым.

"Я тааак соскучилась, Джокер".

Не удержалась. Отправила с сотового и увидела, как оторвался от монитора. На меня смотрит.

"Мы не нуждаемся в рецензии нашего фильма.

То, что ощущаем мы, другим не видно.

Сегодня молния и гром, завтра — мир.

Но мы по сторону экрана, что закрытый ширмой.

Мы вдвоем и нас давно уже накрыли волны.

Но мы живем, мы любим в этом мире огромном.

Миллионы глаз смотрят на нас.

Делят на Венеру и на Марс.

Мы наденем солнцезащитные.

Мы с тобой внеорбитные".

© Юлианна Караулова — "Внеорбитные"

И потом где-то на лестнице офиса, прижатая им к стене, с папками в руках, чьи-то голоса доносятся сквозь ватное безумие возбуждения только от его взгляда.

"— Так значит, скучала по мне? — и по телу ураган адреналиновых мурашек.

— Сумасшедший. Отпусти

— Сначала скажи, что скучала. Не писать, Принцесса. Говорить, — шепчет, покусывая мочку уха и скользя ладонью по ноге.

— Скучалаааа…

— Вечером покажешь как. Работать, Белозерова. Не расслабляйся.

— Ты меня уволишь?

— Накажу".

Шлепок по ягодице, подмигнул и в свой отдел, а я отдышаться не могу. Домой. Нет не к себе. К нему. В его квартиру с ужасными обоями, с вонючим подъездом. А для меня — Рай на земле. Ведь там есть ОН. Там пахнет нами на простынях, в ванной, на подоконнике и столе, на старом ковре. Там хочется спать по ночам, ходить босиком в его рубашке, пить даже его невкусный чай и смотреть, как он рисует свои ужасные рисунки, запоминая каждую черту его лица, взмах руки.

Сущее безумие. Джокер, что же ты сделал со мной? Я помешана на тебе. Божееее, я люблю в тебе абсолютно все. Так не бывает.

Мчусь домой, бросая машину на обочине. Бегом по лестнице. От предвкушения сводит скулы. Не успела нажать на звонок, и он уже открыл дверь. Сегодня тьма в его глазах такая мягкая, бархатная с поволокой, вязкая до изнеможения. Не острая, как обычно… а такая нежно-удивленная. Весь в красках, даже рубашку вымазал.

— Белозерова? — приподнял одну бровь.

— Не ожидал? Я сегодня раньше. Занят?

— Да так. Рисую. Заходи.

Юркнуть в квартиру, сбросить туфли. Смотреть, как он вернулся к холсту. Молчит. Мазки ставит на белом полотне, а меня в дрожь бросает от того, как он кистью водит. Нырнуть под его руку, глядя в глаза.

— Ты чего, Белозерова? — усмехнулся. Красивыыый. Какой же он красивый.

Хочу дышать им. Чувствую, как грудная клетка бешено вздымается и легкие наконец — то наполняются ядовитым наркотиком. Я уже под кайфом только от того, что вижу его. Напротив. Блеск глаз, и я теряю себя в его расширенных зрачках.

Сердце колотится, словно сумасшедшее, с того момента как увидела его. Захотелось зажмуриться от радости, прижаться к его груди, почувствовать вкус губ. Как же я скучала по ним, Джокер… Но я стою на месте, просто глядя ему в глаза. Чертова покорность, въевшаяся в мозг, когда я с ним. Только с ним.

"Наши корабли то вверх, то опять тонут.

И пусть никто нас не поймет, кроме этих комнат.

Пусть никто нас не заметит, кроме этих окон.

Не дадим смотреть на нас, под микроскопом.

Мы вдвоем и нас давно уже убило током.

Но мы живем, мы любим среди бетонных блоков".

© Юлианна Караулова — "Внеорбитные"

— Какие картины рисует в своем воображении мой художник? — Опереться о холст, чувствуя, как ослабели колени под вспыхнувшим голодом взглядом. Он невольно облизал пересохшие губы. Неверие в глазах и лихорадочный блеск. — Такие? — Расстегнула пуговицы блузки. Медленно, забывая дышать. Очертила указательным пальцем кромку бюстгальтера и спустилась к возбужденному соску. Сжала его, прикусив губу, представив, что это он так дразнит меня. — Или такие? — Опустила вторую ладонь, задирая юбку и расставляя ноги. — Рисуй на мне. Какие цвета ты используешь сегодня? Красные? Я хочу красные и черные.

Пальцем под тонкую ткань белья, едва касаясь обнаженной кожи. Не позволяя себе закрыть глаза.

— Вот так я скучала, Джокер. — Надавливая ладонью между ног и начиная ласкать себя пальцами, откинув голову назад, но продолжая наблюдать за ним. За тем, как грязно выругался и вспыхнул безумием взгляд. Снял с меня блузку, лифчик. Медленно расстегнул юбку. Стянул трусики. Не торопясь, растягивая каждую секунду. Так не похоже на него, всегда резкого, порывистого, бешеного.

Я следила за тем, как он макнул кисточку в красную краску и медленно провел ею по моей шее. Опускаясь к груди. И вот я уже извиваюсь от касаний жестких волосков кисти. Разводы алого по моему телу и его сосредоточенный взгляд, когда с особой тщательностью обводит соски.

Безумное таинство смотреть, как он снова собирает краску на палитре, чтобы рисовать на мне. Сумасшедший, заразивший этим безумием меня.

Кисточкой надавливает на кожу, и я выдыхаю, изогнувшись, подставляя ему грудь, ощущая, как болью расходится по телу наслаждение. Позволяя закрашивать мое тело хаотичными штрихами. Одержимость на другом уровне возбуждения, оно новой волной захлестывает сознание, заставляя вскрикивать, когда Джокер проводит кистью между ног. Осторожно. Дразнит, вынуждая всхлипывать в ожидании большего.