На следующий день в Рознит приехал герцог Аргайл, и вскоре после этого он изъявил желание поохотиться в тех краях, а потом переночевать в пасторате: в прошлом он уже дважды оказывал эту честь его обитателям.

Опасения Эффи полностью подтвердились. Не успел герцог сесть по правую руку от миссис Батлер и приступить к разрезыванию великолепной жареной утки, приготовленной по особому рецепту к его приезду, как он стал рассказывать о леди Стонтон из линкольнширского Уиллингэма и о шумном успехе, вызванном ее красотой и остроумием в Лондоне. Многое в его рассказе не явилось неожиданностью для Джини, но остроумие Эффи! Этого уж она никак не могла себе представить, ибо в неведении своем не подозревала, что замечания, считающиеся остроумными в светском кругу, означают в более низком обществе лишь проявление легкомыслия.

— Она была царицей всех балов, самой яркой звездой, кумиром этого сезона, — говорил герцог. — И действительно, своей красотой она затмила всех женщин при дворе во время празднования дня рождения короля.

День рождения! При дворе! Джини была совершенно уничтожена, вспомнив свое собственное представление ко двору, все сопутствовавшие ему необычайные происшествия и главным образом причину его.

— Я рассказываю именно вам об этой леди, миссис Батлер, — сказал герцог, — потому, что звук ее голоса и тип лица напоминали мне чем-то вас, правда, когда вы не так бледны, как сейчас; вы, наверно, очень устали сегодня? Прошу вас выпить со мной немного вина.

Она подчинилась, а Батлер заметил:

— Это опасный комплимент, ваша светлость, сказать жене скромного пастора, что она похожа на светскую красавицу.

— Ого! Я вижу, мистер Батлер, вы ревнуете, — сказал герцог. — Но вы поздно спохватились, я уже давно поклонник вашей жены. Но, честное слово, в выражении их лиц, чертами совершенно различных, есть какое-то необъяснимое сходство.

«Такой комплимент уже менее опасен», — подумал мистер Батлер.

Жена его, чувствуя неловкость наступившего молчания, принудила себя сказать, что, возможно, эта леди ее соотечественница и поэтому в их разговоре, может быть, есть что-то общее.

— Вы совершенно правы, — ответил герцог. — Она шотландка и говорит с шотландским акцентом, причем иногда даже вставляет провинциальные слова, похожие на наш родной диалект, но у нее это получается очень мило.

— А мне казалось, — сказал мистер Батлер, — что в большом городе они должны звучать вульгарно.

— Совсем нет. Вы, наверно, думаете, что я имею в виду тот грубый и резкий шотландский акцент, с которым говорят жители Эдинбурга или Горбалса. Эта леди прожила очень недолго в Шотландии и была воспитана в монастыре за границей. Она говорит на том чистом шотландском языке, на котором в дни моей юности говорили при дворе, но теперь он настолько не в ходу, что звучит совсем как чужой диалект, не имеющий ничего общего с нашим современным говором.

Несмотря на свое беспокойство, Джини не могла про себя не удивляться тому, что даже самые тонкие знатоки жизни и нравов могут быть подчас введены в заблуждение их собственным предвзятым мнением. А герцог тем временем продолжал:

— Она, по-моему, родом из этого злополучного дома Уинтонов; но так как она выросла за границей, то не имела возможности узнать о своей родословной и выразила мне свою признательность, когда я сказал ей, что она, по всей вероятности, является представительницей рода Сьютонов из Уиндигаула. Хотел бы я, чтобы вы видели, как она мило покраснела, стыдясь за свою неосведомленность. Несмотря на ее благородные и утонченные манеры, в ней время от времени чувствуется какая-то робость и, если я могу так выразиться, чисто монастырская простота, которые придают ей особую прелесть. Вы сразу видите, что перед вами нетронутая роза, распустившаяся на целомудренной почве монастырского уединения.

Мистер Батлер поспешил поддержать столь поэтическое высказывание стихами:

Ut flos in septis secretus nascitur hortis… note 106 -

в то время как его жена с трудом верила, что все это говорится об Эффи, да еще таким компетентным судьей, как герцог Аргайл; и будь она знакома с творчеством Катулла, то подумала бы, что судьба ее сестры является как раз полнейшим опровержением прочитанного отрывка.

Все же она решила разузнать поподробней об Эффи, чтобы вознаградить себя за тревоги этих минут, и задала герцогу несколько вопросов о муже знатной дамы, вызвавшей такое восхищение его светлости.

— Он очень богат, — ответил герцог, — обладает прекрасными манерами и происходит из старинного рода. Но он не пользуется таким успехом, как его жена. Некоторые говорят, что он может быть очень любезным, но я его таким никогда не видел; я скорее сказал бы, что он скрытен, мрачен и своеволен. Говорят, молодость его была очень бурной, и здоровье его теперь пошатнулось; но все же он еще довольно красив и большой друг верховного комиссара, который бывает на съездах вашей церкви, мистер Батлер.

— Значит, он друг в высшей степени достойного и порядочного дворянина, — сказал Батлер.

— Так ли он восхищается своей супругой, как посторонние? — тихо спросила Джини.

— Кто? Сэр Джордж? Говорят, он ее очень любит, — ответил герцог. — Но я заметил, что она слегка дрожит, когда он устремляет на нее свой взгляд, а это дурной знак. Но как странно, что у меня из головы не выходит ваше сходство с леди Стонтон: тот же голос, тот же взгляд. Честное слово, можно просто подумать, что вы сестры.

При этих словах Джини так разволновалась, что уже не могла совладать с собой. Герцог Аргайл очень встревожился и по доброте душевной приписал состояние миссис Батлер своим неосторожным словам, напомнившим ей о прошлых семейных несчастьях. Он был слишком хорошо воспитан, чтобы начать оправдываться, но поспешил переменить тему разговора, перейдя на обсуждение какого-то спорного вопроса, возникшего между пастором и капитаном Нокдандером, причем герцог признал, что его достойный заместитель бывает иногда слишком упрям и настойчив в исполнении своих административных обязанностей.

Мистер Батлер отозвался с похвалой о некоторых его качествах, но заметил, что к этому достойному джентльмену вполне применимы слова поэта, обращенные к Маруцинусу Азиниусу:

Manu -

Non belle uteris in joco atque vino.note 107

И собеседники перешли к обсуждению различных приходских дел, не представляющих интереса для читателя.

После этого сестры обменивались письмами примерно дважды в год, тщательно следя за тем, чтобы никто не узнал об их переписке. Леди Стонтон жаловалась на все ухудшающееся здоровье и настроение своего мужа; ее собственное душевное состояние казалось тоже безрадостным, и она часто сетовала на отсутствие у них детей. Сэр Джордж Стонтон, всегда необузданный в своих порывах, воспылал ненавистью к ближайшему наследнику, которого он подозревал в распространении дурных слухов о нем во время его отсутствия, и объявил, что скорее завещает Уиллингэм со всеми его землями больницам, чем отдаст хоть один акр этому болтуну и сплетнику.

«Если бы у нас были дети, — писала несчастная женщина, — или если бы тот злополучный младенец остался в живых, жизнь обрела бы для него смысл и появился бы интерес к какой-нибудь деятельности. Но небо отказало нам в благословении, которого мы не заслуживаем».

Такого рода жалобы, различные по форме, но всегда возвращавшиеся к одной и той же теме, заполняли страницы, приходившие из обширных, но мрачных покоев Уиллингэма в скромный и счастливый дом пастора Ноктарлити.