Как мы уже говорили, вера в колдунов, ведьм и нечистую силу была в ту пору чрезвычайно распространена во всех сословиях общества, но особенно среди строгих пресвитериан, которые во время своего пребывания у власти запятнали себя преследованиями этих мнимых преступлений. В этом отношении утесы Сент-Леонарда и прилегавшая к ним роща также пользовались дурной славой. Некогда ведьмы справляли здесь свой шабаш, а еще совсем недавно фантазер или шарлатан, упоминаемый в «Пандемониуме» Ричарда Бовета, джентльмена, отыскал в этих романтических скалах расселину, через которую проник в подземное обиталище фей.

Со всеми этими поверьями Джини Динс была так хорошо знакома, что они оставили глубокий след в ее воображении. Она знала их с детства, ибо они были единственной темой, которой отец ее разнообразил богословские споры и мрачные повествования о непреклонности и бесстрашии, о поимках и побегах, пытках и казнях мучеников ковенанта, чьей дружбой он так гордился. В горных ущельях, пещерах и лесных чащобах, где приверженцы ковенанта спасались от безжалостных гонителей, им часто являлся в зримом образе враг рода человеческого, с которым им приходилось биться, как в городах они бились с войсками правительства. Кто-то из этих праведников, пробыв некоторое время один в пещере Сорн в Гэллоуэе, сказал подоспевшему спутнику своих скитаний: «Трудно жить на этом свете. Дьяволы в образе человеческом преследуют нас на земле, и дьяволы — под землею. Сейчас здесь побывал сам сатана, но я от него отбился. Сегодня он нас больше не потревожит». Об этой и о многих других победах над духом тьмы Дэвид рассказывал со слов ансаров, учеников изгнанных пророков. Сам он этого помнить не мог. Но он часто рассказывал, с должным трепетом и вместе с явным снисхождением к неопытности слушателей, о другом случае, которого сам был очевидцем: как однажды во время молитвенного собрания в Крохмейде, происходившего на лугу, какой-то высокий черномазый человек захотел перейти реку вброд, по-видимому, чтобы присоединиться к молящимся, но оступился и был увлечен течением. Все кинулись к нему на помощь, но — удивительное дело — десяток дюжих мужчин, тянувших за веревку, которую они бросили утопающему, сами едва не свалились в воду. «Тут славный Джон Семпл из Карсфарна, — восторженно рассказывал Дэвид, — разгадал в чем дело. „Отпустите веревку! — крикнул он нам (я тогда был мальчишкой, но тоже тянул вместе с другими). — Ведь это враг рода человеческого! Он горит, а в воде не тонет. Это он хочет смутить вас и отвлечь от молитвы“. Мы отпустили веревку, и черномазый поплыл по течению и при этом ревел, точно бык васанский, как он назван в Святом писании».

Наслушавшись подобных рассказов, Джини со смутным страхом думала теперь не только о демонах, которые могли преградить ей путь, но и о том, кто назначил ей свидание в столь страшном месте, в таинственный ночной час, да еще в ту пору, когда она предавалась греховной печали и отчаянию, — а это, как ей было известно, всегда на руку искусителю. Если даже просвещенный ум Батлера был на мгновение смущен подобной мыслью, то Джини она овладела совершенно. Но даже твердо веря в возможность ужасной встречи, Джини продолжала свой путь с отвагой, которую в наш скептический век трудно оценить по достоинству; она решила сделать все возможное для спасения сестры, хотя бы ей пришлось при этом подвергнуться всем опасностям, устрашавшим ее воображение. Подобно Христиане в «Странствиях паломника», которая, преодолевая страх, решительными шагами пересекала ужасную долину смертных теней, она шла мимо утесов, порой скрываясь в тени, порой выходя в полосу лунного света, и боролась со своими страхами, вызывая в воображении страдания сестры и свой долг в отношении нее, а чаще — моля о защите того, для кого ночь светлее ясного дня.

Итак, то заглушая свой страх мыслями о том, что сейчас было для нее самым важным предметом, то успокаивая себя надеждами на покровительство неба, она добралась наконец до места таинственной встречи.

Оно находилось в глубине долины, позади Солсберийских утесов, у северо-западного склона горы, называемой Артуровым Седлом, на которой еще сохранились развалины часовни или обители, воздвигнутой в честь святого Антония Пустынника. Трудно было бы найти лучшее место для этой цели: среди суровых и неприступных скал обитель стояла, точно в пустыне, несмотря на близкое соседство богатой, многолюдной и шумной столицы; гул столичной суеты мог доноситься до монахов, но значил для них не более, чем дальний шум океанского прибоя. Под крутым обрывом, над которым виднеются развалины часовни, приезжим показывали, а может быть, показывают и до сих пор, место, где уже упоминавшийся нами злодей Никол Мусхет зверски убил свою несчастную жену, которую перед тем долго истязал. Всеобщее отвращение к этому злодеянию распространилось и на место, где оно было совершено; место это было отмечено небольшим кэрном, то есть грудой камней, образовавшейся оттого, что каждый прохожий в знак своего негодования бросал сюда камень. Недаром существует старинное английское проклятие: «Чтоб тебе лежать под кэрном!»

Подойдя к этому зловещему месту, наша героиня остановилась и взглянула на луну, которая уже высоко поднялась на северо-западе и светила теперь ярче, чем когда Джини отправилась в путь. Наконец отважилась она медленно и робко перевести взгляд на кэрн. В первую минуту она была разочарована: около серого каменного холмика, озаренного луной, никого не было видно. Множество сомнений тотчас овладело ею. Что, если автор письма обманул ее и не придет на свидание? Или опоздал? Или на пути его встало какое-нибудь роковое препятствие? Или, как она втайне опасалась, это действительно адский дух, заманивший ее сюда тщетными надеждами, подвергший напрасным страхам и терзаниям, как это любят делать демоны? Что, если он хочет поразить ее ужасом и внезапно предстанет перед ней в каком-нибудь чудовищном обличье, когда она подойдет ближе к месту встречи? Эти тревожные размышления не помешали ей медленным, но решительным шагом подойти к кэрну.

Не дойдя ярдов двух до каменного холмика, Джини увидела, как из-за него поднялась человеческая фигура, и едва не вскрикнула от ужаса при этом осуществлении ее худших опасений. Однако она сдержалась и молча стала ждать, чтобы он заговорил первым. Неизвестный так и сделал, спросив прерывающимся и глухим от волнения голосом:

— Ты сестра этой несчастной девушки?

— Да, я сестра Эффи Динс, — ответила Джини. — Научи меня, если можешь, как спасти ее, и Господь тебя не оставит, когда ты сам будешь иметь в этом нужду.

— Господь меня давно оставил, — послышался неожиданный ответ. — Я заслужил это и ничего иного от него не жду.

Эти отчаянные слова незнакомец произнес более спокойно. Очевидно, ему труднее всего дались первые слова, обращенные к ней. Джини оцепенела от ужаса, услышав речи, столь непривычные для нее, что они показались ей скорее словами злого духа, чем человека. Не замечая ее ужаса, незнакомец продолжал:

— Ты видишь перед собою несчастного, обреченного адским мукам и на том и на этом свете.

— Ради Господа, который нас видит и слышит, — сказала Джини, — не произноси этих отчаянных слов. Евангелие обещает милосердие и прощение даже худшему грешнику — последнему из последних.

— Если последнему — тогда, пожалуй, останется и на мою долю, — сказал незнакомец. — Я погубил родную мать, погубил своего лучшего друга, погубил девушку, которая мне доверилась, и невинного ребенка, которого она мне родила. Это ли не грехи? А остаться в живых после всего этого — это ли не худшее из несчастий?

— Так это ты погубил мою сестру? — вырвалось с негодованием у Джини.

— Можешь проклясть меня, — сказал незнакомец. — Я это заслужил.