— О, вы имеете в виду juris-consultus! Ведь Ictus — это сокращенное обозначение для juris-consultus note 78.

— Вы не правы, сударь, — продолжал настаивать Сэдлтри, — ведь сокращения употребляются только в судебных решениях. А здесь говорится о водяных каплях в соборе королевы Марии, что на Хай-стрит, то есть tillicidian note 79. Вы еще скажете, что и это не по-латыни?

— Может быть, может быть, — сказал бедный мистер Батлер, подавленный шумной настойчивостью своего гостя. — Я не в состоянии спорить с вами.

— Да почти никто не в состоянии, почти никто, мистер Батлер, хотя мне, может быть, и не подобает говорить об этом, — ответил восторженно Бартолайн. — Ну, а теперь, так как до школы у вас осталось еще целых два часа, а вам, я вижу, неможется, я посижу тут у вас, чтобы вы не скучали, и объясню вам суть слова tillicidian. Вы, как я полагаю, знаете истицу миссис Кромби, весьма почтенную женщину и моего друга к тому же. Так вот, я ей весьма удружил в одном судебном дельце и нисколько не сомневаюсь, что в положенное время она из него с честью выйдет, даже если и проиграет. Понимаете ли, наш дом стоит ниже соседнего, а потому мы должны принимать на себя tillicide, то есть естественные дождевые капли, когда они падают с небес на крышу соседнего высокого дома, а оттуда по канавам и желобам стекают на наш дом, что стоит пониже. Но недавно какая-то негодная девчонка, приехавшая с гор, выплеснула из восточного окна дома миссис Мак-Фейл, то есть из высокого дома, черт знает какую пакость. Может быть, обе старухи и помирились бы, потому что миссис Мак-Фейл прислала ту девчонку извиняться и сказать моей приятельнице миссис Кромби, что из уважения к двум джентльменам из Верхней Шотландии, стоявшим внизу под окном и говорившим по-гэльски, жидкость выплеснули из другого окна, а не оттуда, откуда полагается. Но, к счастью для миссис Кромби, я подоспел как раз вовремя, чтобы помешать соглашению, потому что просто обидно, коли такое дельце не попадет в суд. Мы вызвали миссис Мак-Фейл в суд, эта девчонка с гор пыталась вывернуться, но тут уж вмешался я и сказал…

Подробное изложение этой серьезной тяжбы заняло бы все время, отведенное мистеру Батлеру для отдыха, если бы голоса у двери не прервали Сэдлтри. Квартирная хозяйка Батлера, возвращаясь с кувшином от колодца, где она брала обычно воду для своей семьи, обнаружила у двери нашу героиню, Джини Динс, которая, не желая войти, пока не уйдет Сэдлтри, с нетерпением ждала, когда он закончит свои многословные разглагольствования.

Добрая женщина положила конец ее колебаниям, спросив:

— Вам, девушка, меня или того сударя?

— Я хотела бы поговорить с мистером Батлером, если он не занят.

— Тогда ступайте в дом, моя милая, — сказала славная женщина и, открыв дверь комнаты, доложила о новом посетителе:

— Мистер Батлер, к вам тут какая-то девушка.

Удивлению Батлера не было границ, когда после этих слов в комнату вошла Джини, не удалявшаяся обычно от дома больше чем на полмили.

— Боже мой, — проговорил он, пытаясь встать с кресла; щеки его, обескровленные болезнью, вспыхнули от волнения. — Неужели еще какое-нибудь несчастье случилось?

— Никакого, мистер Рубен, кроме того, о котором вы уже, должно быть, знаете. Но какой же у вас больной вид! — воскликнула Джини, ибо румянец, вызванный минутным возбуждением, не скрыл от любящих глаз девушки, как подкосили ее возлюбленного затянувшаяся болезнь и тревоги.

— Нет, я здоров, совсем здоров, — порывисто ответил Батлер. — Но не могу ли я помочь тебе чем-нибудь, Джини, тебе или твоему отцу?

— Совершенно верно, — вмешался Сэдлтри, — в семье их теперь только они двое и остались, бедняжку Эффи можно уже в счет не принимать. Но, Джини, голубушка, чего это ради ты пришла спозаранку в Либбертон, а больного оставила в Лакенбуте?

— У меня поручение от отца к мистеру Батлеру, — ответила смущенная Джини, но, устыдившись лжи, к которой прибегла, сейчас же поправилась, ибо любила и почитала правду почти с квакерской страстностью: — То есть я хочу поговорить с мистером Батлером об одном деле, которое касается моего отца и бедной Эффи.

— Не юридическое ли это дело? — спросил Бартолайн. — Потому что по юридическим вопросам тебе лучше обратиться ко мне, чем к нему.

— Это не юридическое дело, — сказала Джини, которая не сомневалась, что если посвятить мистера Сэдлтри в истинную цель ее путешествия, то возникнет целый ряд осложнений. — Я хочу, чтобы мистер Батлер написал для меня письмо.

— Вот и хорошо, — сказал мистер Сэдлтри, — расскажи-ка мне, о чем надо писать, а я продиктую все, что потребуется, мистеру Батлеру, вроде как мистер Кроссмайлуф диктует своему клерку. Живо давайте сюда перо и чернила in initialibus note 80, мистер Батлер.

Джини посмотрела на Батлера, ломая руки от нетерпения и досады.

— Я думаю, мистер Сэдлтри, — промолвил Батлер, поняв, что от него надо избавиться во что бы то ни стало, — мистер Уэкберн будет до некоторой степени обижен, если вы не послушаете, как ваши мальчики отвечают на уроках.

— И верно, мистер Батлер, ваша правда, я ведь пообещал ребятишкам взять их на полдня из школы, чтобы они посмотрели, как станут вешать. Для их молодых умишек это будет весьма поучительное зрелище, — ведь кто знает, что с ними самими в дальнейшем может стрястись! Фу ты, я и забыл о твоем присутствии, Джини Динс… Ну, да тебе уже пора привыкать к таким разговорам. Мистер Батлер, пусть Джини подождет, пока я вернусь, я там не задержусь и десяти минут.

И, уверив собеседников в скором возвращении, совсем для них нежелательном, он избавил молодых людей от своего стеснительного присутствия.

— Рубен, — сказала Джини, торопясь воспользоваться уходом Сэдлтри, чтобы рассказать о причинах, приведших ее в Либбертон, — я отправляюсь в дальний путь: я иду в Лондон, чтобы просить короля и королеву спасти Эффи.

— Джини! Ты не отдаешь себе отчета в своих словах, — ответил пораженный Батлер. — Ты идешь в Лондон, ты хочешь обратиться к королю и королеве!

— А что ж тут такого, Рубен? — спросила Джини со свойственной ей спокойной уверенностью. — Ведь если подумать, то они такие же смертные, как и все. И сердца у них из плоти и крови, как и у других людей, а ведь история Эффи смягчила бы и каменное сердце! И потом я слышала, что они вовсе не такие дурные люди, как эти якобиты говорят про них.

— Все это так, Джини, — сказал Батлер, — но их великолепие, их свита, трудность получения аудиенции?

— Я все обдумала, Рубен, и меня это не страшит. Конечно, у них великолепная одежда, на головах короны, а в руках скипетры — совсем как у великого царя Агасфера из Священного писания, когда он сидит на своем царском троне перед вратами замка. Но цель, ради которой я иду, поддержит меня, и я почти уверена, что найду в себе силы рассказать обо всем.

— Увы, увы! — воскликнул Батлер. — В наши дни короли не сидят у врат замка, творя справедливость, как в патриархальные времена. Мой личный опыт в отношении придворных обычаев так же ограничен, как и твой, Джини, но из книг и по слухам я знаю, что король Англии решает дела только через министров.

— Если эти министры честные и богобоязненные люди, — ответила Джини, — то тем лучше для Эффи и для меня.

— Но ты же не знаешь даже самых обычных слов, употребляемых при дворе, — сказал Батлер. — Ведь министры — это не священники, а придворные слуги короля.

— Ну, конечно, — возразила Джини, — у него, наверно, очень много слуг, думаю, что даже больше, чем у герцогини в Далкейте. А слуги важных господ всегда заносчивее своих хозяев. Но я оденусь поприличней и предложу им немного серебра, словно пришла посмотреть дворец. А если они все-таки не пустят меня, я скажу им, что пришла по такому делу, от которого зависит жизнь человека, и тогда они уж наверняка разрешат мне увидеть короля и королеву.