Простившись со своим линкольнширским Гаюсом, Джини отправилась дальше одна и была несколько встревожена, когда сумерки и вечер застали ее в открытом поле, простиравшемся до подножия Ханбери-хилл и пересекаемом кое-где рощицами и болотистыми участками. Благодаря обширным пустырям, окаймлявшим тогда северную дорогу (теперь они огорожены), и попустительству полиции путешественникам в те времена всегда грозило нападение грабителей; в наше время мы почти не знаем подобной опасности, а если и сталкиваемся с ней, то лишь в местах, расположенных вблизи столицы. Обеспокоенная Джини ускорила шаги, но, услышав неожиданно позади себя стук копыт, отступила инстинктивно в сторону, словно стараясь предоставить всаднику как можно больше места. Когда лошадь настигла ее, Джини увидела, что на ней сидели две женщины: одна — в седле, а другая — позади нее на седельной подушке из тех, что и сейчас еще бывают в ходу.

— Добрый тебе вечер, Джини Динс, — сказала женщина, сидевшая впереди, когда лошадь поравнялась с нашей героиней. — По вкусу ли тебе вон тот холм, что тянется к самой луне? Небось не считаешь его за ворота к небесам, которые ты так почитаешь, а? Может быть, мы к ночи туда и доберемся, помоги нам бог, хоть наша кобыла в гору едва ползет.

Разговаривая, она все время оборачивалась и, повернувшись в седле, почти остановила лошадь, но женщина, которая сидела позади нее на седельной подушке, очевидно, уговаривала всадницу ехать дальше, хотя слова ее почти не доносились до Джини.

— Попридержи язык, ты, полуночная! .. Тебе-то что за дело до… неба, или, уж коли на то пошло, преисподней!

— И верно, мать, до неба мне дела нет, раз позади меня ты сидишь, а уж до преисподней дело как-нибудь дойдет, это я точно знаю. А ну-ка, кобылка, приналяжь, словно ты метла, — как-никак на тебе ведь ведьма сидит!

Стук копыт и расстояние заглушили остальную часть песни, но бессвязные звуки некоторое время еще доносились с пустынного поля.

Неописуемый ужас сковал Джини. Это непонятное обращение к ней по имени, без всяких объяснений или попыток завязать беседу, какого-то дикого существа, мчавшегося вперед и исчезнувшего так таинственно, да еще в чужой стране, было похоже на сверхъестественные явления, описанные в «Комусе»:

И хотя Джини Динс совершенно не походила чертами, осанкой и положением в обществе на героиню этой очаровательной маски, все же последующие строки могли вполне относиться и к растерявшейся от неожиданности Джини:

И действительно, Джини старалась внушить себе, что, осуществляя столь благородное и самоотверженное решение, она вправе, если можно так выразиться, рассчитывать на неприкосновенность. Успокоив себя этими мыслями, она продвигалась понемногу вперед, как вдруг была остановлена новым и еще более ужасным явлением. Двое мужчин, прятавшихся, очевидно, в роще, выскочили на дорогу и с угрожающим видом преградили ей путь.

— Стой и давай сюда деньги! — воскликнул один из них, низкорослый крепкий парень в кафтане, какой носят извозчики.

— Эта женщина, — сказал другой, высокий и худощавый, — не понимает, что от нее требуется. Или деньги, радость моя, или жизнь!

— У меня очень мало денег, джентльмены, — ответила бедная Джини, протягивая им монеты, отделенные ею от своего основного запаса на такой именно случай. — Но если вы решили обязательно забрать их у меня, то вот они.

— Ну, это тебе не сойдет! Черт меня побери, ежели ты так отделаешься, — сказал тот из грабителей, который был пониже ростом. — Ты что думаешь, джентльмены будут рисковать своей жизнью из-за этих жалких грошей? Нет уж, отдавай все, до последнего фартинга, или мы с тебя шкуру живьем спустим, провалиться мне на этом месте!

Ужас, отразившийся на лице Джини при этих словах, вызвал, очевидно, что-то вроде сочувствия у его товарища, потому что тот сказал:

— Нет, нет, она такая симпатичная девчоночка, что мы поверим ей на слово и не станем раздевать ее. Послушай-ка, девушка, если ты посмотришь на небо и поклянешься, что у тебя других денег нет, тогда ладно, так и быть, убирайся к чертям.

— Я не вправе, — ответила Джини, — говорить о том, что при мне есть, джентльмены, потому что я иду по такому делу, которое касается жизни и смерти; но если вы оставите мне столько, чтобы хватило на хлеб и воду, мне больше ничего не надо, я и на том скажу вам спасибо и буду молиться за вас.

— К черту твои молитвы, — сказал тот, что был поменьше ростом, — эта монета у нас не в ходу. — И он сделал движение, чтобы схватить ее.

— Подождите, джентльмены! — воскликнула Джини, вспомнив о записке Рэтклифа. — Может быть, вам знакома эта бумага?

— Что еще за чертовщину она порет, Фрэнк? — спросил более свирепый грабитель. — Посмотри на бумагу, мне хоть все грехи отпусти — все равно в писанине ни дьявола не смыслю.

— Это грамотка от Джима Рэтклифа, — ответил его товарищ, посмотрев на бумагу. — По нашему закону девчонку надо пропустить.

— А я говорю — не надо, — сказал другой. — Говорят, Рэт слегавил и стал ищейкой.

— Все равно он нам еще может пригодиться, — возразил высокий.

— Что ж тогда прикажешь делать? Ты же сам знаешь: мы пообещали содрать с девчонки все, что на ней есть, и голодранкой отправить назад, в ее нищую страну. Пусть побирается по дороге! А теперь ты хочешь отпустить ее.

— Я этого вовсе не говорю, — ответил высокий и прошептал что-то на ухо своему товарищу, который ответил:

— Тогда поторапливайся, а то будешь тут молоть языком, пока какие-нибудь путешественники подоспеют да и зацапают нас.

— Сворачивай с дороги и иди за нами, — сказал высокий, обращаясь к Джини.

— Ради всего святого, умоляю вас, сжальтесь надо мной и не уводите меня с дороги! Лучше возьмите все, что у меня есть!

— Чего эта девка боится? — спросил другой. — Говорят тебе, иди за нами, и ничего с тобой не стрясется, но ежели ты не свернешь вместе с нами с дороги, черт возьми, я расшибу твою башку сейчас же!

— Ты прямо сущий медведь, Том! — сказал его товарищ. — А ну-ка дотронься до нее, и я так тряхну тебя за шиворот, что кишки у тебя ходуном заходят. Плюнь на него, девушка, я ему и пальцем не дам тебя коснуться, коли ты только спокойненько пойдешь за нами. Но ежели ты станешь ныть да хныкать, тогда, черт возьми, он тебя отделает как следует.

Эта угроза, исходившая от того, кто казался Джини помягче и в ком она видела единственное спасение от бесчеловечного обращения, наполнила ее ужасом. Поэтому она не только последовала за ним, но еще и держалась за его рукав, чтобы он не убежал от нее, и тот, тронутый, несмотря на свое бездушие, этим доверием, все время убеждал Джини, что не даст ее никому в обиду.

Они уводили свою пленницу все дальше от главной дороги, но опасения Джини, боявшейся, что ее заведут неизвестно куда, несколько развеялись, так как она заметила, что грабители следуют по какой-то тропинке в определенном, очевидно, им известном направлении. Пройдя в полном молчании с полчаса, они приблизились к возделанному полю, вблизи которого не виднелось никаких признаков жилья, кроме ветхой хибарки на самом краю его. Однако в хибарке, по-видимому, кто-то находился, так как окна ее были освещены.

Один из грабителей провел ногтем по двери, какая-то женщина открыла ее, и бродяги вошли внутрь, ведя за собой бедную пленницу. Старуха, занятая стряпней у коптившего очага, спросила их, какого дьявола они приволокли сюда эту девку, вместо того чтобы обобрать ее дочиста и пустить в чем мать родила восвояси.