Командир экипажа Делрой Блейн и его пилот Виктор Санторелли были настоящими ветеранами: каждый из них налетал тысячи часов и имел за плечами больше двадцати лет летного стажа. В случае любого самопроизвольного изменения курса они, несомненно, попытались бы воспользоваться элеронами, обеспечивавшими плавный разворот с незначительным боковым креном. К рулю направления такой опытный экипаж прибег бы только в самом крайнем случае – при остановке двигателя во время взлета или при сильном боковом ветре во время посадки.

"Черный ящик" показал, что через восемь секунд после первого резкого рывка в сторону курс "Боинга" снова изменился самым необъяснимым образом. Нос самолета отклонился на три градуса влево, а через две секунды последовал еще более быстрый разворот на семь градусов вправо. При этом оба двигателя работали нормально и не имели никакого отношения ни к рысканию, ни к последующей катастрофе.

Когда нос самолета потянуло влево, правое крыло разворачивающегося самолета неизбежно должно было начать двигаться с большей скоростью, что привело к набору им высоты и крену. Задравшееся вверх правое крыло с силой отжало левую плоскость вниз, и за последующие фатальные двадцать две секунды бортовой крен увеличился до ста сорока шести градусов, а угол падения достиг восьмидесяти четырех градусов.

За этот неправдоподобно короткий промежуток времени "Боинг" совершил переворот через крыло и перешел из режима горизонтального полета к почти вертикальному падению.

Опытные пилоты, какими были Блейн и Сакторелли, сумели бы справиться с рысканием еще до того, как самолет перевернулся в воздухе, да и после этого у них еще был шанс спасти машину. Эксперты-дознаватели предлагали десятки различных вариантов развития событий, однако никто из них не мог объяснить, почему командир экипажа не повернул штурвал вправо и не воспользовался элеронами, чтобы выровнять накренившийся самолет. Возможно, этому помешал случайный сбой бустерной гидравлики, который по роковому стечению обстоятельств свел на нет усилия летчиков, а потом было уже поздно. "Боинг" устремился к земле, причем оба его двигателя продолжали работать, увеличивая и без того колоссальную скорость свободного падения. Машина не просто упала на луг, она врезалась в него, расплескав слежавшуюся почву с такой легкостью, словно это была вода, так что от удара о залегающий под нею базальт лопасти турбин фирмы "Пратт и Уитни" лопнули, как будто были сделаны не из крепчайшей стали, а из пробки. Грохот взрыва был таким, что он разбудил всех птиц на расстоянии десятков миль и был слышен даже у отрогов далекого Пайкс-пика.

Обойдя воронку по краю, Барбара и Джо остановились на противоположной ее стороне. Теперь их лица были обращены к черно-синим, словно надкрылья жужелицы, грозовым тучам на востоке, но ворчание близкой грозы беспокоило и пугало их в гораздо меньшей степени, чем единственный громовой удар, сотрясший округу год назад.

Через три часа после катастрофы дежурная группа Национального управления безопасности перевозок уже вылетела из вашингтонского аэропорта на реактивном "Гольфстриме", предоставленном Федеральным управлением гражданской авиации. Полиция и пожарные службы округа Пуэбло, прибывшие на место катастрофы, довольно быстро установили, что ни один человек не уцелел во взрыве, и оцепили место падения "Боинга", чтобы никто из посторонних не мог повредить останки и улики, которые могли бы помочь экспертам в определении причин гибели рейса 353.

К рассвету экспертная группа немедленного реагирования прибыла в административный центр округа Пуэбло, который был гораздо ближе к месту крушения, чем Колорадо-Спрингс. Здесь их встретили служащие Федерального управления гражданской авиации, которые уже разыскали оба "черных ящика", один из которых являлся автоматическим регистратором полетных данных, а второй записывал все разговоры между командиром экипажа и вторым пилотом. Оба устройства были сильно помяты, но продолжали подавать сигналы, благодаря которым их можно было разыскать даже в ночной темноте, довольно далеко от места гибели "Боинга", куда их отбросило взрывом.

– "Черные ящики" погрузили в "Гольфстрим" и отправили обратно в Вашингтон, в нашу лабораторию, – пояснила Барбара. – Толстые стальные кожухи приборов оказались сильно деформированы, даже пробиты в нескольких местах, но мы надеялись, что информация на записывающих устройствах сохранилась и ее можно будет извлечь.

В Пуэбло группа немедленного реагирования, к которой присоединились сотрудники местного отдела НУБП, пересела на вездеходы и в сопровождении представителей властей двинулась к месту гибели "Боинга" для первого, поверхностного осмотра района катастрофы. Оцепленный участок начинался от шоссе No115, на котором стояли в ожидании полицейские, пожарные машины, машины "Скорой помощи", серые седаны федеральных и местных агентств и специальных служб, "труповозки" коронерской службы, а также десятки легковушек и пикапов, принадлежащие искренне обеспокоенным местным жителям или любопытствующим зевакам.

– Подобное столпотворение почти всегда сопровождает любую авиакатастрофу, которая происходит в мало-мальски населенном районе страны, – прибавила Барбара с грустью. – Повсюду натыкаешься на фургоны телевизионщиков со спутниковыми "тарелками" на крышах или на репортеров, которые начинают десятками осаждать нас, когда видят наши машины. В тот раз они тоже потребовали сделать заявление, но нам еще нечего было сказать, поэтому мы не стали задерживаться на шоссе и проследовали прямо сюда…

Голос ее неожиданно надломился, и Барбара замолчала, засунув руки в карманы джинсов. Ветра не было, и ни одна пчела не оживляла басовитым гудением редкую россыпь желтых полевых цветов. Близкие деревья стояли неподвижно и тихо, словно монахи, давшие обет молчания.

Оторвав взгляд от низких грозовых облаков, изредка разражавшихся сдавленным, гортанным рычанием, Джо посмотрел на воронку, на самом дне которой под слоем битого камня было похоронено воспоминание о громовом эхе давнего взрыва.

– Со мной все в порядке, – промолвил он спокойно, хотя слова давались ему с трудом. – Рассказывайте дальше, Барбара. Я должен знать, как это все было.

Почти полминуты Барбара собиралась с мыслями, видимо решая, как много она может ему открыть. Наконец она сказала:

– Когда прибываешь на место катастрофы, первое впечатление всегда одно и то же. Запах… Этот жуткий запах невозможно забыть, Джо. Даже за сто лет. При некоторых условиях горят даже современные термостойкие пластики и негорючие пластмассы на фенольной основе, а тут еще топливо, вонь от горящего винила, изоляции и паленой резины… не говоря уже о запахе горелого мяса и органических отходов из сливных цистерн бытовой системы. Из туалетов, попросту говоря…

Джо заставил себя снова заглянуть в яму, ибо знал, что ему нужно будет уйти с этого места не ослабленным и уничтоженным, а накопившим достаточно сил, чтобы искать справедливость вопреки всему, и в первую очередь – вопреки неограниченному могуществу его предполагаемых врагов.

– Обычно, – продолжала Барбара, – даже после самых страшных катастроф остаются достаточно большие обломки, глядя на которые можно представить самолет таким, каким он когда-то был. Например, крыло, часть фюзеляжа или хвостовое оперение… Иногда, в зависимости от угла падения, на месте катастрофы можно найти отломившийся целиком нос или почти не поврежденную кабину.

– Но в данном случае все было не так? – спросил Джо.

– Да, – решительно кивнула Барбара. – Обломки были словно пропущены через мясорубку. Все, что уцелело, оказалось настолько деформировано, перекручено, смято, что с первого взгляда невозможно было определить даже тип самолета. На виду оставалось слишком мало обломков, и нам показалось, что это не мог быть "Боинг"… И все же он весь был тут; просто самый большой обломок был не больше автомобильной дверцы. Единственным, что я сумела опознать с первого взгляда, оказалась часть турбины и встроенное пассажирское сиденье. Все остальное разбросало по всему лугу и даже рассеяло в лесу, на холмах к северу и западу.