Я взял у него из рук один поводок, вслед за Жмыхиным вошёл в вольер. В колени мне ткнулся упругий шерстяной ком. Я наклонился, поймал собачью голову и почувствовал, как горячий мокрый язык лижет мою ладонь. Застегнул ошейник на крутой холке, с трудом продев язычок в отверстие грубого толстого ремня.

— Ну, идём!

Оказавшись на свободе, пёс рванул так, что чуть не сбил меня с ног. С трудом удерживая в руках поводок, я повёл его вслед за Жмыхиным к озеру. Собака забежала в воду и, энергично молотя лапами, проплыла, сколько позволял поводок, а потом повернула обратно к берегу. На воде закачались клочья серой шерсти.

Вдоволь наплававшись, пёс принялся жадно лакать озёрную воду длинным красным языком.

Баня у Дмитрия Константиновича была основательная. Срубленная из осинового бревна, на летнем солнце она отливала мягким серебром. Просторная, с большим предбанником, в котором мог свободно разместиться десяток человек. Внутри квадратная печь с большой каменкой, сваренная из стали толщиной в четыре миллиметра и покрытая чёрной огнеупорной краской. В огромную топку запросто могли влезть расколотые пополам берёзовые чурбаки.

Выше каменки обнимал стальную трубу бак для горячей воды. На глаз, в него помещалось не меньше двухсот литров. Под холодную воду хозяин использовал три дубовые бочки, рядком стоявшие вдоль стены.

— Видал, Андрей Иваныч? — похвастался мне Жмыхин. — Сейчас затопим, воду накачаем из озера. Через два часа уже париться можно.

Я сам вызвался помочь Жмыхину с баней. Хотелось получше узнать, как живёт этот человек, чем дышит.

Насколько я мог видеть, весь свой быт он подстроил под удобство гостей базы. Ничего плохого в этом не было — любит человек свою работу, вот и старается. И охотникам в радость приезжать на хорошо обустроенное место.

Но с большим хозяйством и расходов больше. Взять хоть баню. Протопить такое строение — дров нужно куда больше, чем для иного дома. Может быть, дрова в лесу — не проблема. Но всё равно их надо выписать, напилить, привезти. Да и сама баня явно построена не на взносы в охотобщество. А Дмитрий Константинович её не жалеет, гостеприимно пускает париться всех.

Эти мысли вызывали во мне смешанную реакцию. Приятно было видеть крепко стоящее на ногах, обустроенное хозяйство. И самому хотелось сделать в Черёмуховке не хуже. В конце концов, нельзя же запретить человеку жить хорошо?

С другой стороны, я ясно понимал, что на зарплату егеря так не развернуться. Но — это уже с третьей стороны — у работящего человека в деревне всегда есть возможность заработать.

И ещё внутри копошился странный стыд. Уж не зависть ли это к человеку, который нашёл своё место в жизни и крепко стоит на ногах?

Пока я растапливал печь, Дмитрий Константинович протянул от озера длинный резиновый шланг и провод с вилкой. Со стороны причала послышалось негромкое жужжание насоса. В бак с бульканьем полилась струя воды.

Жмыхин придавил шланг тяжёлой стальной крышкой, чтобы не выскользнул и с улыбкой повернулся ко мне.

— Приглядишь за шлангом, Андрей Иваныч? Главное, чтобы бак не перелился, а то потом в сырой бане париться тяжело. Как наполнится — ты перекинь шланг в бочки, ладно?

— Хорошо, Дмитрий Константинович, — кивнул я.

— А я пока пойду, помогу супруге стол накрыть. Проголодались мужики. Хоть в парилку на полный желудок и не ходят, но червячка заморить надо.

Он, пригнувшись, исчез за низкой дверью.

Жмыхин вернулся минут через сорок. К тому времени горячий бак, и все бочки были полны водой, а в бане стало жарко до пота.

Я сообразил выдернуть провод насоса из розетки, и жужжание умолкло.

Жмыхин приоткрыл дверь в парную. Пощупал горячий бак, брызнул водой на лениво зашипевшие камни. Удовлетворённо кивнул:

— Ну, ещё часик, и готово! Можно париться. А первый пар гостям. Не взыщи, Андрей Иваныч — мы с тобой последними пойдём. Потерпишь?

— Потерплю, — кивнул я.

Жмыхин, видно, слегка выпил с охотниками. Его тянуло поговорить.

— В бане, как и в жизни, всё должно быть устроено разумно. Вот смотри, Андрей Иваныч!

Он похлопал ладонью по бревнам стены.

— Осина! От неё дух лёгкий, и не гниёт она совсем. Но не в этом дело. Осина смолу не выделяет в тепле, вот что ценно! Потому у меня всё из осины — о стены, и пол, и потолок. А на пол взгляни!

Жмыхин наклонился и приподнял толстую доску пола.

— Видишь? Доски не приколочены. Всегда можно поднять, просушить. И внизу под досками не земля — чёрный пол с утеплителем и гидроизоляция. Сам делал!

Пол под осиновыми досками, и впрямь, был приколочен под наклоном и плотно закрыт промышленным линолеумом. В дальнем углу был виден слив для воды.

— Сюда хоть из шланга поливай — ничего этому полу не будет! Вода утечёт, а пол просохнет. И зимой через щели холодом не тянет. А то видал, небось, такие бани — голове жарко, а ноги мёрзнут? А у меня не так.

Он опустил доску на место, встал на неё.

— Теперь печь и бак. Сделай бак маленьким — и воды всем не хватит, и кипеть будет. Воздух в бане сырой получится, париться тяжело. А слишком большой сделаешь — лишний расход дров. У меня же всё посчитано — только баня истопилась, а уже и вода горячая, и камни накалились.

Жмыхин принялся сматывать шланг. Делал он это аккуратно, основательно.

— Ты иди пока в дом, Андрей Иваныч. Пообедай. Спасибо, что присмотрел за баней.

На обед была огромная кастрюля наваристой ухи и тушёная картошка с курицей. Жмыхины расстарались — наготовили на всю большую компанию. Мало того — на столе стояла трёхлитровая банка домашнего самогона.

— Андрей Иваныч, а ты где пропадал? — встретил меня вопросом Тимофеев.

— Набирался опыта, — улыбнулся я. — У Дмитрия Константиновича хозяйство поставлено на славу.

— Это да, — согласился Тимофеев. — База у него в идеальном порядке, и угодья не заброшены. Лучший егерь хозяйства, можно сказать.

Довольная жена Жмыхина хлопотала у стола.

— Кушайте, не стесняйтесь! Кому добавочки положить?

Тимофеев хвалил Жмыхина, а сам цепко поглядывал на меня. Проверял, какую реакцию вызывают его слова.

Я с удовольствием съел тарелку ухи и поддержал Тимофеева:

— Порядок в хозяйстве — это замечательно. Считаю, что и другим работникам необходимо перенимать передовой опыт.

— Это верно, — хитро улыбнулся Тимофеев. — А что ты, Андрей Иванович, думаешь о предложении Жмыхина передать новую базу ему?

— Знаете, я думаю, что правлению охотничьего общества виднее, — ответил я Тимофееву. — Это решать не мне.

Я отдал хозяйке тарелку, поблагодарил за угощение и вышел на улицу.

Баня затянулась до позднего вечера. В предбаннике накрыли стол и долго сидели, периодически возвращаясь в парилку.

Я попросил у хозяина удочку и отошёл подальше по берегу. Хотелось спокойно посидеть, привести в порядок мысли.

Насадил на крючок шарик из хлебного мякиша и забросил снасть в воду. Поплавок покачался на зеркальной глади и замер неподвижно. В воде отражалось алое небо с тёмной полоской леса над ним.

Я сидел и думал, что Дмитрий Константинович ловко расставил мне ловушку. Не пойти к нему в гости я не мог, чтобы не противопоставлять себя коллективу. А придя сюда, невольно попадал в некоторую зависимость от хозяина.

Поплавок дрогнул и неторопливо пошёл в сторону. Я выждал, пока он окончательно нырнёт в воду, и сделал короткую подсечку. На крючке забился толстый золотой карась шириной с ладонь.

— С почином, Андрей Иваныч!

Жмыхин незаметно подошёл ко мне. От него сильно пахло самогоном, но он твёрдо стоял на ногах и не был пьян. Видно, Дмитрий Константинович умел держать себя в руках.

— Разрешишь?

Жмыхин присел рядом со мной.

— Андрей Иваныч, хочу поговорить с тобой откровенно.

— Давай попробуем, Дмитрий Константиныч, — подумав, ответил я.