С этим Дикон не мог не согласиться. Куда же катится общество, если сумасшедшие оставлены на попечение лишь бездомных нищих?

— Билли никогда не намекал, что обращался в больницу?

Терри отрицательно покачал головой:

— Он вообще никогда не распространялся о своем прошлом.

— Ну, хорошо. А как насчет тюрьмы? В какую именно он попадал за свои кражи?

Терри кивнул в сторону старика в вязаном шлеме:

— Том однажды сидел вместе с Билли целый месяц в Брикстоне.

— И где его держали? — обратился Дикон к старику. — В больничном крыле или в общем?

— В обычной камере, как и меня.

— Ему давали лекарства?

— Что-то не припомню.

— Значит, диагноз «шизофрения» ему официально не был поставлен?

Том печально покачал головой:

— У тюремщиков нет ни времени ни желания заботиться о заключенном, попавшем к ним всего на четыре недели. Если Билли и принимался орать так, что у всех лопались барабанные перепонки, то надзиратели принимали это за проявление белой горячки или еще чего.

— Получается, что в тюрьме он вел себя так же, как на свободе?

Том неопределенно помотал рукой:

— То так то сяк. Перепады настроения. Депрессия. А в общем, ничего особенного. На воле то же самое. Билли ходил в церковь и вел себя как добропорядочный человек, пока не напивался. Трезвый он мало чем отличался от нас с вами.

Дикон пустил пачку сигарет по второму кругу, а затем, зябко подняв воротник плаща, закурил сам:

— Значит, никто из вас не знает, откуда он родом и кем был до того, как превратился в Билли Блейка?

— Откуда тебе известно, что это не настоящее его имя? — удивился Терри. На этот раз он решил закурить и вытащил из костра головешку.

Дикон пожал плечами:

— Я просто высказываю предположение. — Он глубоко затянулся. — А как он говорил? Никакого акцента не чувствовалось?

— Нет, как-то не обращал внимания. Правда, один раз я спросил его, не актер ли он. Когда Билли напивался, из него так и сыпались фразы из классической литературы. Но он тогда ответил, что нет.

— И о чем он говорил в своем пьяном бреду?

— Да обо всем, что в голову приходило. Иногда он изъяснялся даже стихами, но я не знаю, сам ли он их сочинил, или это просто какие-то отрывки. Правда, кое-что я запомнил, особенно одно четверостишие, которое Билли повторял довольно часто. Что-то жуткое: типа, «отец и мать орали, а демоны летали».

— А наизусть не вспомнишь?

Терри обвел взглядом своих компаньонов, как бы ища у них поддержки. Не ощутив ее, он неуверенно произнес:

— Даже не знаю… Начиналось, кажется, так: «Ревя, как дьявол, скрывшийся во мгле…», а вот что дальше, я уже не помню.

Дикон прикрыл руками сигарету, напряг память и забормотал:

— Да, — кивнул молодой человек и посмотрел на журналиста с уважением. — Откуда, черт возьми, ты это знаешь?

— Это стихотворение называется «Скорбь младенца», а написал его известный поэт Уильям Блейк. Много лет назад я делал по его творчеству курсовую работу. Блейк жил в восемнадцатом веке и, кроме всего прочего, был неплохим художником. Однако многие современники его не понимали и не признавали. В основном из-за того, что он уверял окружающих, будто его посещают видения. — Дикон едва заметно улыбнулся. — Уильям написал немало хороших стихотворений, но жил и скончался в нищете из-за того, что его талант был признан только после смерти. Мне кажется, ваш друг был хорошо знаком с творчеством этого поэта.

— Да, — кивнул Терри, и лицо его просветлело. — Уильям Блейк, Билли Блейк. А что еще сочинил тот парень?

— Тигр! Тигр! Ты сверкаешь. В тьме лесной нам угрожаешь… — Дикон замолчал, словно приглашая Терри продолжить четверостишие. — Глаз бессмертный и рука ли…

— Тебя таким нам создавали! — победно закончил юноша. — Да, Билли частенько это повторял. Я ему еще говорил, что две последние строчки какие-то нескладные, а он всякий раз убеждал меня, что если читать с выражением, то все получится.

Дикон кивнул. «Уж не был ли Билли учителем?» — подумалось ему.

— А дальше там говорится вот о чем: «Огонь схватить рука посмела». Как ты считаешь, уж не это ли вспоминал Билли, когда совал пальцы в костер?

— Не знаю. Все зависит от того, что именно означает эта строка.

— Тигр является воплощением силы, энергии и жестокости. В стихотворении говорится о том, как в огне было создано это прекрасное, но неконтролируемое существо. А потом поэт задается вопросом: почему создатель решился породить такого опасного зверя? — Дикон вгляделся в лица присутствующих и понял, что эти люди бесконечно далеки от поэзии. Правда, в глазах Терри все еще светился интерес. — Так вот, это рука создателя «посмела» схватить огонь. Уж не думал ли Билли о том, что он совершил нечто такое, что вышло из-под его контроля?

— Может быть. — Терри уставился куда-то вдаль, в сторону реки. — А создатель — это и есть Бог?

— Любой из богов. Блейк не уточняет, какой именно.

— Билли считал, что существуют целые сонмы разных богов. Есть боги войны, любви, боги рек и вообще черт-знает-чего. Он всегда кричал на них. «Это все вы виноваты, скоты! Оставьте меня, дайте хоть умереть спокойно!» Я убеждал его в том, что никаких богов рядом с ним нет, и поэтому не стоит их так ненавидеть. Правда ведь, в этом есть какой-то смысл? — И юноша снова повернулся к огню.

— Так в чем же, как считал Билли, боги были виноваты?

— Он не считал, что они виноваты, а просто был в этом уверен, — нажимая на последнее слово, заявил Терри. Неожиданно юноша вытянул руку и сделал в воздухе хватательное движение. — Билли задушил кого-то, потому что боги заранее записали это в книгу его судьбы. Вот почему он и совал руку в огонь. Он называл ее «жутким инструментом». А еще Билли говорил, что «подобные жертвы необходимы, если хочешь направить гнев богов в какое-нибудь другое русло». Бедняга! Правда, в основном он напивался так, что и рассуждать-то толком не мог.