- Дэн! - крикнул он стремительно удалявшемуся другу, - Дэн!
И отчаянно замахал рукой, чтобы тот вернулся.
- Смотри, это случайно не твоя бабка? - показывал Семен в стекло.
- Купчиха? - удивился Дэн, присматриваюсь, - Вроде она. И Волошинская с ней, - Черт! Заперто!
Дэн дергал изо всех сил, но дверь не поддавалась.
- А здесь открыто, - потянул его Арсений в соседнюю дверь, - Они же рядом. Вдруг связаны?
И исчез.
- О, папенька у меня был человеком продуманным, - сказала Евдокия Николаевна, сидящим за столом двум старушкам и деду, - Он всем своим дочкам имена так давал, чтобы они с одной буквы начинались. Вот и были мы у него Екатерина, Елизавета, да Евдокия.
- Это ж для чего так? - спросил дед.
- Это для приданого. Он на всей посуде, мебели, даже постельном белье, что заказывали, велел одинаковые инициалы делать "Е" и "К". Чтобы, какая дочка в замуж не пошла, а всем бы все сгодилось.
- Так, а еж ли бы у жениха фамилия не на "К" была, а на другую букву начиналась? Приданое-то за невестой жениху дают, - осведомилась одна из старушек.
- Это папенька посчитал второстепенным. Пусть, говорит, нашу фамилию берет. А за таким приданым редкий жених откажется. Но самое интересное, что большая часть всего с инициалами "ЕК" ему как раз с матушкиного приданого и досталось. А матушка моя была Евлампией. Вот папенька и решил и дочерей так называть, чтобы и маменькино приданое не пропадало.
- Да, хитрый был мужик. Домовитый, - согласился дед.
- Далеко бы пошел, кабы не советская власть, - сказала Евдокия Николаевна, - А ты чего Вера стоишь? Иди присядь с нами.
Сказала она стоящей в дверях Волошинской.
- Скажи, Дуся, - сказала Вера Павловна, ставя стул на освобожденное подвинувшимися старухами место, - А ты не того ли Купцова дочка, что в Елабуге завод свой мукомольный держал?
- Что ты Вера, да отродясь в нашей Елабуге ни про какой завод не слыхали, - удивился дед.
- У нас и не с чего ту муку то было молоть. Разве что с кедрового ореха. Одна тайга вокруг, - подала голос одна из старух.
Но Вера Павловна не сводила глаз с Купчихи.
- Не наша то Елабуга, а западная. Вятского уезда.
- Что-то ты Вера путаешь все, - не моргнув глазом, сказала Купчиха, - Вятский уезд он при городе Вятка был, а при Елабуге свой Елабужский уезд. Только не было ни в Вятке, ни в Елабуге Купцовых, хотя заводов мукомольных было полно. В прочем, Вятская губерния обширной была, всех то и не упомнишь. А мы, Вера, Вологодские, - сказала она, намеренно четко произнеся каждую букву "О", изображая характерный для тех мест говор.
- Поди вот по карте то посмотри где Вологда, а где кто, - продолжая намеренно окать, сказала она Вере Павловне.
- Купцова, мы ж вас обыскались, - появившаяся в дверях женщина в белом халате, недовольно покачала головой, - Здесь она, Анатолий Платоныч!
Приятный молодой мужчина при галстуке и тоже в белом халате поверх строгого костюма появился в дверном проеме. Купцова помрачнела и его радушной улыбке не только не обрадовалась, а скривилась, словно блеск его белоснежных зубов вызвал у нее зубную боль.
- Здравствуйте! - обратился ко всем присутствующим белозубый доктор, - Евдокия Николаевна, позвольте пригласить Вас на прием.
- Опять этот мозгоправ, - заворчала, вставая Купцова, но так чтобы он не слышал, а потом уже громче - Иду, иду!
И они ушли. А Волошинская осталась.
- Говорят, отец ее был купцом первой гильдии, - сказала она, - Богатства баснословные здесь нажил. Возил сюда сначала с запада муку, ткани, керосин, табак. Потом с Шанхая стал возить. А здесь построил завод пивоваренный, что потом в Сосновке в бумажную фабрику переделали.
- А дочка его свой век в богадельне доживает. Вот она судьба-то, - покачала головой одна из старушек за столом.
- А откуда ее в нашу богадельню то привезли? - спросила другая.
- Так с той Сосновки и привезли, - ответил дед, - и всего богатства при ней было один комод резной. Тяжеленный, как свинцом залитый. Еле его доперли. Но с ним бабка расставаться ни в какую не хотела.
- Так в нем может богатства бабкины и попрятаны? - снова спросила первая.
- Может и попрятаны. Говорят, у Дуси на шее и ключ от того комода висит, она с ним не расстается, - ответила вторая, - только не богатства там припрятаны, а карта, где папаша ее добро нажитое в тайге зарыл. Самого-то его, говорят, за те богатства пытали, да он ничего не сказал. Так ничего и не нашли.
- Да не нашли, потому что не прятал он ничего, а в Китай все вывез, не зря ж он с китайцами все путался, - сказал дед, - И не его пытали, а приказчика его, а сам Купцов в тот Китай со всей семьей и сбежал. Одна только младшая ехать не захотела, потому как в приказчика того влюблена была. С ним и осталась.
- Ой, горе то горе! - запричитала первая, - А приказчика того до смерти видать замучили?
- Понятно до смерти. Да и ее, говорят, изрядно помучили. Не зря ж к ней все этот мозгоправ ходит. Она его хоть не любит, а помогает он ей. Видишь, с людями общаться начала.
- Да не лечит ее тот мозгоправ, - внезапно вмешалась еще одна подошедшая к ним старушка и присев на свободное место продолжила.
- Пытает он ее. Вводит в гипноз, а сам все про ожерелье какое-то спрашивает. Я своими ушами слышала.
- Господи помилуй! - перекрестилась первая, - Сколько лет прошло, а не дает людям покоя ее прежнее богатство. Зачем она только вернулася?
- Затем и вернулась, что было за чем возвращаться, видимо, - многозначительно поджала губы Волошинская.
И все молча покачали головами. И потом разговор пошел совсем о другом, а Вера Павловна тихонько встала и вышла. И Дэн подумал, что на этом все и закончиться, но Арсений пошел за ней и на этот раз ему легко это удалось. Поспешил за ними и Дэн, потому что Волошинская чуть не бежала по коридору, а затем вверх по лестнице. Даже не успев отдышаться, она открыла своим ключом туалет для персонала и зашла. Арсений в растерянности застыл перед дверью.
- Ох уж мне эта твоя деликатность! - сказал ему запыхавшийся Дэн, решительно берясь за ручку, - Хотела бы облегчиться, не стала бы тащиться в такую даль!
И в пустых кабинках ее действительно не было. Оказалось, в этот туалет дверь была не только с коридора, но еще и из внутреннего помещения, которое было процедурным кабинетом. Вот в той процедурной, прижимаясь ухом к замочной скважине, и стояла любопытная бабка. Дэн с Арсением покрутились вокруг ее оттопыренного зада, но не отталкивать же ее? Пришлось просто прижаться ухом к двери. Хотя это было и не обязательно. Все что говорили в соседнем приемном кабинете, было прекрасно слышно и так. Это же было бабкино воспоминание, поэтому все, что слышала она, слышали и парни.
- Сара, ты слышишь меня? - произнес доктор своим елейным голосом, - Ну, здравствуй, Сара! Признаюсь, заставила ты меня побегать, заставила!
Впрочем, это было и все, что они услышали внятно. А потом доктор стал говорить все тише и тише, и из его вкрадчивого шепота были понятны только отдельные слова. Стекло, ожерелье, молодость - все те слова, выводы из которых бабка сделала сама, и то, до чего она додумалась, Дэн уже слышал буквально несколькими часами раньше.
Они уныло побрели к выходу. Арсений ожидал большего, поэтому расстроился, а Дэн просто устал. Он даже не успел еще поделиться друг с другом своими предположениями, когда Дэн сначала услышал мягкий бархатистый голос Шейна, а потом непонятный шум из-за спины. Не сговариваясь, они побежали на шум.
- Второе сентября одна тысяча девятьсот девяносто девятого года, - сказал Шейн. Голос его словно шел из рупора у них над головами, и надпись "1999 год. Дом престарелых" тут же сменилась на "2 сентября".
- Чудесный теплый солнечный день.
Сидевшая до этого за столом Волошинская как была в очках и белом халате подошла к окну.
