Он полностью утратил контроль над собой в этом поединке. Что было бы, если бы он сжег своей яростью разум женщины?

Не сжег. И благодарил за это всех богов, которых только мог вспомнить, клянясь быть осторожнее впредь. Когда они оказались в саду двенадцати дев, Рон был уверен, что его узнают. Уж он-то знал, каковы силы Двенадцати. Его и узнали. Но Миара и ее сестры свято соблюдали нейтралитет. Рон слышал, как о нем отзывались. Он пытался позвать сам, но Миара упорно не отвечала на зов, разговаривая с волшебницей.

Только чуть позже Рону пришла в голову мысль, что Миара сделала для него все возможное. Не нарушая закона и оставаясь лояльной к верховному волшебнику (кто бы посмел сомневаться в ее правоте?) она сделала все, чтобы Рон понял, с кем его связала судьба. А если можешь понять, значит, можешь и управлять. Поэтому Рон ожидал, когда темнота разорвется, и он впервые сможет говорить с другим человеком. Ожидал. Но смог выговорить всего пять или шесть слов. Только назвать себя и попросить о помощи. Потом мир вокруг него опять сомкнулся и Рон погрузился в черноту. Этот разговор отнял у него так много сил, что он фактически проспал и разговор с верховным волшебником, и перемещение волшебницы в другой мир по блуждающему вектору, и все время, которое она пробыла в городе мертвецов. Рон не знал, что волшебница собирается освободить его. И поэтому, когда он почувствовал, что чья-то воля зацепила его и потащила на поверхность, ужасно растерялся.

Первым его побуждением было — сопротивляться. Он собрал все силы, чтобы ударить по противнику, но тут же опомнился. Медальон находится у того же хозяина, это он точно знает. А значит, что бы с ним не происходило, хуже не будет. Эта девочка, Тина, не похожа на человека, которому доставляют удовольствие чужие страдания. Если она и причинит ему зло, то только неосознанно. Хотя ему от этого будет не легче. Но выбора не было. Какими-то остатками магии Рон понимал, что происходит. Женщина пыталась его вытащить. Вытащить или в другой носитель, или… в живое тело!?

Последнему он верил с трудом. Чертовски хотелось надеяться, но тысячи лет убивают любые надежды медленно, верно и болезненно. Весьма болезненно.

У Рона было два выхода. Или сопротивляться несущей его силе — и, возможно, погубить и себя и волшебницу — Рон способен был оценить затраченную ей силу. Это было очень много, буквально на пределе ее возможностей. Если она пропустит через себя еще немного силы, то просто сгорит.

Или он мог довериться этой женщине и дать ей сделать то, что она хочет.

Все существо Рона просто корчило и выворачивало от этой мысли. С некоторых пор слово «доверие» значилось в его лексиконе, как одно из самых мерзких ругательств. Но что он терял? С таким преступлением, как у него, не помилуют и через миллион лет. А Рон и так с трудом удерживал себя на грани безумия. И миллион лет заточения он не выдержит, это как два пальца об асфальт. Поэтому волшебник буквально принудил себя к спокойствию. Он расслабился и позволил женщине делать все, что она пожелает. И даже не удивился, когда его сознание рвануло когтями ослепительно-белой боли. Чего-то подобного он и ожидал. Но заранее был благодарен неизвестной женщине за любые попытки изменить его судьбу.

Меня ломало и корежило, как наркомана в последней стадии. Я никогда не думала, что это будет так больно.

Сразу, как только я дочитала заклинание, рассеянная по округе остаточная сила начала стекаться ко мне. И я только головой покачала. Как же ее было много! И как мало использовали! Без сомнения, если бы сюда не выкинуло меня с моими великими планами, все некроманты мира не справились бы с той дрянью, которая появится здесь через пару лет. Свято место пусто не бывает? Проклято место тем более пусто не будет.

Честно говоря, если бы от меня потребовалось что-то сложное, я бы не выдержала. Но мне очень повезло. Когда сила начала стекаться в меня, я протянула обе руки в сторону медальона. И отстраненно, сквозь выступившие на глазах слезы, наблюдала, как мои ни в чем не повинные конечности расплываются, удлиняются — и погружаются в саму сущность медальона. Медальон виделся мне тоже по-другому. Невероятно сложным хитросплетением нитей ярко-зеленого цвета. А где-то внутри этого клубка находился черный комочек, который и был сущностью Рона Джетлисса. А мне нужно было как-то добраться до него. И я отлично знала, что стоит мне оборвать хотя бы одну ниточку — и Рона уже не спасти. Да и меня, наверное, тоже. Но я же недаром в свое время занималась макраме! Чем я только не занималась, хватая по кусочкам и там и сям, стараясь завести как можно больше друзей и знакомых. Душа любой компании, страдающая от одиночества…

А на стене, дома, у меня до сих пор висит сова, сплетенная из серых, желтых и зеленых ниток…

Очень сложно расплетать узлы, когда у тебя почти что судороги по всему телу и пальцы сводит. Но я справилась. И аккуратно потянула за одну ниточку, за вторую, за третью…

Они обжигали пальцы, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что я уже испытывала. Поэтому я просто закусила губы — и взялась за дело.

Мне же не требовалось расплетать клубок до конца, мне нужно было только освободить себе проход.

Да, эту клетку можно было разрушить только снаружи и только с такой силой, как у меня. Не моей силой, заемной, но разве это суть важно? Важным было только то, что я все-таки проложила для себя дорогу. И рванула, вытащила, почти выцарапала из клетки маленький угольно-черный клубочек. Он покоился в моих туманных ладонях, как новорожденный котенок, и мне ужасно хотелось погладить его пальцами. Но я сдержалась. Рон и так должен был испытывать дьявольскую боль, когда я проходила мимо запечатывающих его заклятий. Кто знает, что ощутит его сущность от моего прикосновения?

Я осторожно протянула руки к телу юноши. И черный клубок мягко опустился ему прямо на сердце, растекся по поверхности тела так, словно хотел закрыть его от посторонних взглядов. На миг так и произошло. Черное пятно обволокло распростертое на земле тело — и начало впитываться внутрь. Впиталось — и исчезло.

Я внимательно посмотрела на него. Да. Теперь сущность Рона Джетлисса обрела новое тело. Я видела последние энергетические всплески, пробегающие по нему. Волшебник устраивался в новом доме. Но это будет ненадолго, если я не сделаю кое-что еще.

Я с усилием свела руки перед собой — и развела их в характерном жесте. Крест-накрест, в стороны и вниз.

— Амэнно!

Забавной была перекличка этого слова с привычным мне «аминь». Возможно, христианство имело какое-то отношение к волшебникам, или кто-то из волшебников развлекался, насаждая новую религию в новом мире…

Я отбросила все посторонние мысли. Мне было решительно не до того. Сейчас наступал очень сложный момент. Если я прерву заклятие, мне придется начинать все сначала. Если я его не прерву — я не смогу довести до конца сложное дело оживления Рона Джетлисса. И все опять пойдет насмарку.

Можно было разделить свою проблему на два этапа, но пропускать эту гадость через себя второй раз мне просто не хотелось. Это вам не ромашковое поле, а сила, полученная путем пыток, путем боли и страданий, путем полного уничтожения души.

Отвратительно.

А что делать?

Я мягко двинула глазами.

Руками двигать я попросту боялась. Но глаз оказалось достаточно. Телекинез мне давался не просто легко, а очень легко. Фактически, сейчас я могла передвинуть на пару метров даже груженый самосвал. Что уж говорить о прочих мелочах? Чашка с живой водой, стоящая на подставке почти рядом с головой Рона Джетлисса (теперь уже Рона) опрокинулась так, что ее содержимое вылилось прямо в рот лежащему мужчине.

Он проглотил. Наверняка проглотил часть. Иначе так быстро не подействовало бы. Или просто сказалось количество? Обычно трех капель достаточно, чтобы оживить мертвеца, это я по Вышеславу знала. А я угрохала почти половину своего запаса. Этого хватило бы человек на двадцать. Но какая разница?