Про нее один поэт даже стихотворение написал. Его звали Сергей Есенин…

Я не успела дочитать стихотворение до конца. Рон заснул примерно на середине второго четверостишия. Несколько минут я молча сидела рядом, а потом осторожно высвободила руки и пригладила растрепанные медные волосы. Как хорошо, что я старалась не отходить далеко от палатки. И когда Рон проснулся и выбросил мощную волну магии, оказалась рядом. Страшно даже подумать, как бы он себе навредил, продолжая колдовать или попытавшись двигаться. Я не обманывала волшебника. Его сущность только-только притиралась к другому телу. Если бы я использовала клон первоначального Рона, как это описывалось в подаренной Лефроэлем книге, все прошло бы быстрее и безболезненнее. Но для создания клона нужны были кровь, волосы и кусочек кости, кстати — взятый из живого тела. У Верховного волшебника все это было. Но явиться к нему домой и попросить образцы…

Спасибо, мне еще жизнь не надоела.

То же самое относилось и к краже. Чисто теоретически я могла провернуть операцию в духе Лары Крофт. Расхитить личный мавзолей Орланды ан-Криталь, передавить врагов, поцеловать друзей, походить на голове, одновременно стреляя с обеих рук…

Я могла попробовать.

Но жизнь — не голливудский боевик. И до сих пор мне просто свински везло. Мне не сожрали, не утопили, не пристрелили и не повесили просто потому, что считали безобидной дурой. Верховный волшебник меня такой не считал. Дурой — да. Наверняка. Но не безобидной. И наверняка понаставил на меня ловушек. А умирать мне рановато, у меня еще в жизни дела…

Вот и пришлось сидеть рядом с Роном Джетлиссом уже пятый день. Осторожно выправлять разорванные связи между душой и телом, поить с ложечки, обтирать холодной водой, держать за руку и всячески изображать из себя заботливую мамочку.

Но не надо считать меня доброй, белой и пушистой. Я была уверена, что после заточения Рон любит верховного волшебника, как я — касторку. И поможет мне в ма-аленькой такой войне. И не только.

У меня уже сложился план действий. Думаю, для Рона не будет очень сложным изобразить ко мне ну если и не безумную любовь, то хотя бы видимость ее. Тогда я и с Орландой расквитаюсь. И с муженьком тоже. Одно дело — гордо уйти прочь, стискивая зубы и шипя: «И вовсе мне даже никто не нужен… НЕ НУЖЕН, Я СКАЗАЛА!!!»

И совсем другое, когда я заявляю, что Ник и Орланда могут подавиться друг другом, а я им только спасибо скажу, потому что благодаря ним я нашла единственного человека, который что-то значит для меня. И это как раз Рон Джетлисс. Зная Ника… Он просто взбесится от того, что я предпочла ему другого. Зная Орланду…

Она тоже будет в бешенстве, потому что я выкинула на помойку мужчину, за которым она гонялась долго и упорно. А то, что Ник к ней не вернется, я даже не сомневалась. Еще не родился такой мужчина, который стерпит подобное обращение с собой. Даже подкаблучник дядя Паша с нашей кафедры, который лет двадцать сидит под каблуком у жены — и тот взбесился бы.

Я решительно выбросила из головы все лишние мысли, поднялась — и отправилась на рыбалку. У меня были с собой кое-какие припасы от эльфов, но Рону их лучше было пока не давать. Эльфы так же легко добавляли в свои продукты магию, как и поедали их. А если мне удастся поймать пару рыбешек, я сварю неплохую уху. Для Рона это будет полезнее эльфийских галет.

Когда Рон второй раз открыл глаза — он действительно смог их открыть. И тут же огляделся вокруг, получая огромное удовольствие от самых простых вещей, над которыми люди и не задумываются. Думать, видеть, слышать, дышать. Чувствовать запахи земли, ночного ветра, травы, цветов…

— Мы никогда не задумываемся над такими простыми вещами, пока не лишимся их.

Тихий голос прозвучал рядом так неожиданно, что Рон едва не подскочил на метр в высоту. Рука сама сложилась в позицию для атакующего заклинания.

— Спокойно, Рон. Это я, Тина. Вы помните мой голос?

Еще бы Рон его не помнил!

— Тина?

На этот раз говорить было почти не больно. Для того, кто знал боль в самых разных ее проявлениях, вообще сущие пустяки.

— Вот именно. Я рада, что вы, наконец, проснулись. А теперь закройте глаза и полежите смирно пару минут. Я хочу считать вашу ауру.

— Мою ауру? Вы медик?

— Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик… Вы послушаетесь — или мне прибегнуть к силе?

— Не надо.

Рон послушно закрыл глаза — и сильные пальцы легли ему на виски. Он почувствовал мягкое прикосновение чужой магии. Разум его протестовал против любого вмешательства, но Тина и не пыталась воздействовать. Она просто проводила осмотр. И через несколько секунд убрала руки.

— Можете открыть глаза. Я помогу вам сесть.

— Можно, доктор?

Рон пытался острить, но получалось плохо. Наверное, потому, что волшебница действительно была для него авторитетом в вопросах лечения. Сам Рон был поразительно бездарен в этой области. Убить? Пожалуйста! А вот вылечить…

Это было гораздо сложнее.

Вместо ответа теплая рука обхватила его за плечи и приподняла. Рон почувствовал, что ему что-то подсунули под спину. И осознал, что сидит.

— Если бы мы были снаружи, вы бы могли увидеть звезды. Они такие красивые в этом мире.

Звезды?

На миг перед глазами Рона вспыхнуло небо, усыпанное крупными — с вишню, сияющими

звездами. Их было так много.… И они были прекрасны. Они смотрели на мир с огромной высоты, а Рон смотрел на них в ответ — и чувствовал, что если потребуется отдать всю кровь, до последней капельки, если потребуется отдать жизнь, душу и посмертие, чтобы только его народ жил, смотрел на эти звезды, любил — и радовался жизни — он бы с радостью пошел на это. Но небо часто бывает жестоко. И смерть одного человека его не удовлетворит. Оно всегда требует жертв…

Рон невольно дернулся и тряхнул головой. Да что это с ним такое!? Когда он последний раз думал о звездах!? Или это просто потому, что он выбрался из заточения?

— Что-то не так? — тихо спросила женщина.

— Нет, все в порядке.

— Первое слово было правильным.

Рон внимательно посмотрел в темноту.

— Ты меня видишь?

— Вижу. Подожди, сейчас я кое-что сделаю.

Несколько секунд она чем-то шуршала в темноте, а потом по палатке разлился неяркий свет. И Рон жадно впился взглядом в свою спасительницу. Да, он видел ее раньше, из медальона, но это было другое. Тогда все люди представлялись ему смесью ауры и материи. Совсем не так, как сейчас.

Она была довольно молода. Хотя возраст для волшебников понятие растяжимое. Но Рон не дал бы ей больше двадцати пяти. Красива? Он не употребил бы и этого слова. Тину нельзя было назвать красавицей в общепринятом смысле слова, как ту же Орланду ан-Криталь, но в ней было что-то такое… Искра души. Искра живой человеческой души, которая освещала и ее и все вокруг нее. И еще бешеная, детская и потому неистовая любовь к жизни. Растрепанные недлинные волосы, кривая улыбка, исказившая широкий рот, пушистые ресницы, прикрывшие темные глаза.

— Это мой фонарик. Хотя я не знаю, на сколько хватит батареек.

Рон подумал, что разозлил ее своим разглядыванием. Но внешне это никак не выразилось. Просто короткая реплика совсем о другом. Как будто королева прощает конюху невольную грубость. Ну да, он нахамил. Но он же не знает, как поступать правильно! За что же его карать? И Рон неожиданно подумал, что не хочет такого отношения к себе. Ему неожиданно захотелось, чтобы кривая гримаска превратилась в искреннюю и широкую улыбку, без всяких там аристократических «Зубов не показывать». И чтобы волшебница разговаривала с ним не как врач с пациентом, а как подруга. Как с теми ребятами, с которыми она путешествовала.

— Фонарик?

Рон ожидал, что она воспользуется магией. Смешно обладать силой — и не использовать ее. Женщина покачала головой.

— Если я попробую зажечь магический огонь, здесь ничего не останется в радиусе километра. Я пока еще неумеха.