Улицы Парижа заполнились оживленными толпами: буржуа и простолюдины покинули свои дома, женщины тащили за руки ребятишек, торговцы с лотков предлагали гулявшим прохладительные напитки, вафли, пирожные, горячие булочки и всякие вкусные вещи, которые моментально расхватывались.
Крики, смех, радостные восклицания летели над толпой, создавая праздничное настроение. Но было в криках что-то недоброжелательное, что-то угрожающее чувствовалось в улыбках.
Стоило внимательно приглядеться к толпе, и эта скрытая угроза чувствовалась еще больше: многие горожане почему-то нарядились не в праздничные суконные костюмы, а предпочли кожаные или металлические латы, кое-кто нес протазаны, у других на плече были аркебузы.
В это утро в соборе Парижской Богоматери должно было состояться венчание Генриха Беарнского и Маргариты Французской, которую ее брат, король Карл IX уже окрестил королевой Марго.
Четыре роты солдат еще с ночи окружили портал собора и преграждали толпе доступ к ступеням широкой лестницы, ведущей к главному входу. Двойной ряд солдат, ощетинившийся аркебузами и алебардами, тянулся от паперти до самого Лувра.
Народ стекался к паперти, у которой уже скопились толпы, задние давили на впереди стоящих, пытаясь пройти, их отпихивали, вспыхивали ссоры, стычки, слышались ругань и крики.
Но иногда толпа успокаивалась и неожиданная тишина тяжело нависала над людским морем. Потом вдруг, ни с того ни с сего, опять начинались волнения и раздавались угрозы. Конечно, были кумушки, оживленно обсуждавшие наряд, в котором должна была появиться мадам Маргарита: дескать, платье неописуемой роскоши, а уж парадные кареты до чего хороши… но большинство интересовалось совсем другим. Один вопрос не давал покоя парижанам.
Спорили яростно, крестясь и божась, спорили о том, войдут ли король Наваррский и его слуги, проклятые гугеноты, в собор. Кто-то говорил, что королю войти придется, ведь он женится, но большинство клялись, что еретик не осмелится появиться в святой церкви. А раз так, силой его надо затащить в собор, пусть искупит там свои грехи. Вот таково было настроение толпы, когда загремели дворцовые пушки в Лувре. И тогда словно вихрь прокатился по людскому морю от самой паперти до соседних улиц: все вытянули шеи, истошно завопила какая-то женщина, и грозный рокот вылился в мощный клич:
— Да здравствует месса! Гугенотов долой!
Тотчас же солдаты сплотили ряды, подошли новые роты, так что с каждой стороны уже четыре ряда вооруженных людей охраняли проход.
А толпа надрывалась в крике, хотя было ясно, что гугеноты надежно защищены. Но ясно было также, что ярость толпы, если ее умело взвинтить, способна превратить собравшихся в страшную силу, и не дай Бог, если эта сила вырвется на свободу.
Действия солдат, благодаря которым гугеноты оказались в безопасности, взбесили толпу, и вот уже послышались ропот и проклятья королю, защищающему еретиков:
— Вождь! Нам нужен вождь!
И вооруженные горожане подхватили этот крик, передавая его из уст в уста.
— Гиз! Гиза — вождем! Да здравствует месса! Долой гугенотов!
Внезапно крики пошли на убыль: двадцать четыре герольда в роскошных одеждах, расшитых золотом, с вышитым королевским гербом на груди, на конях, наряженных в развевающиеся длинные попоны, выехали в шесть рядов к собору и, высоко подняв локоть, торжественно протрубили в фанфары.
— Вон они! Едут! Едут! — этот крик заглушил все: казалось, ненависть уступила место любопытству.
Появление королевского кортежа, необычайно торжественное и пышное, вызвало даже аплодисменты.
За герольдами появилась рота верховых гвардейцев под командованием де Коссена: все всадники, как на подбор высокого роста, на крупных нормандских лошадях, сияли блеском лат и богатых украшений. За ними следовал верхом главный церемониймейстер, лошадь которого вели в поводу два лакея, потом сотня вельмож из свиты короля Франции.
И вот на площади перед собором наступила полная тишина, а на соседних улицах зашумели: появилась королевская карета. Карл IX был закутан в парадный королевский плащ, но его била дрожь: перед самым выходом из Лувра у него случился припадок. Лицо его было изжелта-бледным, а в глазах еще не погас сумасшедший огонь. Явление монарха народу не вызвало радости, его встретили скорее настороженно. Рядом с Карлом в карете сидел бледный, но улыбающийся Генрих Беарнский, бросая встревоженные взгляды на толпу и встречая сотни враждебных, угрожающих взоров.
За ними, в огромной карете, отделанной золотом и запряженной восьмеркой белых лошадей, ехали Екатерина Медичи и Маргарита Французская. Старая королева, вся в блеске бриллиантов, в платье из тяжелого шелка, словно вырубленная из куска мрамора, выглядела холодной и высокомерной. Предстоящая церемония, казалось, вовсе не радовала ее. Рядом с матерью сияла спокойной равнодушной красотой Маргарита, лишь ироническая улыбка иногда оживляла ее лицо.
Королева-мать сидела справа, и с этой стороны особенно яростно неслось из толпы:
— Да здравствует месса! Да здравствует королева и святая церковь!
Маргарита сидела слева и видела ухмылки и смешки, которыми ее встречали.
— Эй, мадам, — крикнула какая-то женщина, — а ваш-то супруг хоть на исповеди бывает?
Раздался взрыв хохота, но вслед за королевскими каретами уже следовали двадцать четыре экипажа, в которых ехали принцы крови, то есть герцог Анжуйский, герцог Алансонский, вторая дочь Екатерины герцогиня Лотарингская, потом дамы из свиты, фрейлины и, наконец, вельможи, которых толпа приветствовала радостными криками: герцог Гиз, маршал де Таванн, герцог д'Омаль, господин Гуде, канцлер де Бираг, герцог де Невер и десятки придворных в богатых каретах и в нарядах, потрясавших своей роскошью.
Они проехали, и появились гугеноты, также в богатых костюмах, но, по обычаю, более строгих и темных, чем наряды католиков. И тотчас же вновь раздались вопли:
— Да здравствует месса! Долой гугенотов!
Неизвестно, кто приказал установить такой порядок следования кортежа, но было заметно, что гугенотов отделили от католиков, заставили ехать в конце, лишь Колиньи и Конде, по своему положению, оказались в начале кортежа.
Толпа это почувствовала и уловила чье-то скрытое желание оскорбить гугенотов. Но протестанты проехали гордо и спокойно, не снисходя до ответов на двусмысленные шутки, недобрые замечания и оскорбления.
Кортеж двигался вперед, и, покидая экипажи, люди проходили через главный портал в собор, у входа в который стоял архиепископ со своим капитулом, встречая обоих королей, королеву и принцессу-невесту.
Недалеко от главного портала, в окружении, видимо, знакомой компании, стояли как всегда неразлучные Крюсе, Пезу и Кервье.
Королевские дворяне, верхом, выстроились полукругом у главного портала, образовав еще один ряд за спинами солдат, вооруженных алебардами и аркебузами.
Карл IX и Генрих Беарнский прошествовали за церемониймейстером и двенадцатью герольдами в собор Парижской Богоматери.
Навстречу королю выступил монах Сальвиати, специальный посланник папы римского, и с поклоном подал святую воду в золотом сосуде, сообщив, что она привезена из Рима, из кропильницы собора святого Петра. Карл IX опустил пальцы в святую воду, медленно перекрестился и исподлобья взглянул на Генриха Беарнского. Тот понял, что на него все смотрят и ждут, не перекрестится ли он.
— Дорогой кузен, — вполголоса обратился Генрих к Карлу, — сколько епископов съехалось! Брак, который благословит столько святых людей, не может не быть счастливым!
Говоря это, хитрый гасконец сопровождал слова торжественным жестом руки так, что, не приглядываясь, можно было подумать, что он вроде бы перекрестился. Во всяком случае, Карл слегка улыбнулся и проследовал к своему трону.
Понемногу заполнился весь огромный собор, являя собой зрелище неслыханного великолепия: свет лился от тысяч свечей, расшитые покровы ниспадали со сводов, плыл колокольный звон и торжественно пел хор.
