— Вы что-то знаете о Таванне?

— Да!.. Таванна в Лувр подослали! Догадываетесь, кто? Гиз!.. Маршал, которому подчиняются три четверти парижского гарнизона, кто одним взмахом руки может направить на Лувр четыре тысячи солдат, этот маршал служит Гизам! Знаете, зачем он явился на наш совет? Таванн хочет убедиться, что вы действительно король, способный защитить свой престол, свою жизнь и святую церковь. Если вы не сделаете этого, выступит Гиз. Церковь он, конечно, защитит, но с жизнью и с престолом вам, Карл, придется распрощаться.

Ах, сир, сын мой… король мой! Заклинаю вас именем Христовым, будьте смелей! Видите, что замышляют гугеноты? Видите, как следит за вами Гиз? Малейшее проявление слабости с вашей стороны — и герцог назначит себя главнокомандующим и выступит против вас… против короля, поддерживающего еретиков!

— Клянусь силами ада! — вскричал король. — Не будет им пощады. Они поплатятся за гнусное предательство! Немедленно арестовать Гиза! Задержать маршала де Таванна!

— Молчите, сир! Молчите! — Екатерина бросилась к королю и попыталась зажать ему рот ладонью, чтобы он не успел позвать слуг.

— Как, мадам, — завопил испуганный Карл, — и вы с ними?

— Успокойтесь, сын мой! Что вы собираетесь делать? Прикажете вашим гвардейцам арестовать Гиза? Да весь Париж встанет на его защиту! Нам нужна не только смелость, но и осмотрительность. Пусть Гиз спит спокойно, уверенный в собственной безопасности. Рано или поздно мы до него доберемся… Главное, лишить его возможности действовать этой ночью. Если герцог через Таванна узнает, что король решил выступить в защиту церкви, он пока поостережется предпринимать какие-либо действия… Пойдемте, Карл, пойдемте, сын мой! Мы вместе разыграем эту партию, чтобы укрепить корону на вашей голове!

Екатерина, казалось, вся преобразилась, ее глаза излучали радость и уверенность. Никогда Карл не видел королеву-мать такой сильной, такой отважной; лицо ее дышало необыкновенным энтузиазмом. И король почувствовал себя рядом с ней слабым, испуганным, как больной ребенок.

Екатерина схватила сына за руку и увлекла за собой. Она привела Карла в молельню, распахнула дверь и втолкнула его в комнату первым.

— Король! — воскликнул Таванн. Все встали и почтительно склонились.

Карл уже достаточно овладел собой и казался спокойным.

— Господа! Благодарю вас за то, что вы откликнулись на мой призыв и пришли сюда.

Екатерина с удивлением взглянула на сына: она никак не ожидала, что он догадается так удачно начать разговор.

— Садитесь, господа, — продолжал Карл, — обсудим создавшееся положение. Начинайте вы, господин канцлер.

— Сир, — заговорил Бираг, — я приказал огласить сегодня ваш указ, запрещающий парижским горожанам носить оружие. Так вот, услышав указ, жители выходили на улицы с оружием. Командиры ополчения собрали людей в кварталах. Сейчас в каждом доме, на каждом перекрестке горожане готовы выступить с оружием в руках. Я считаю, сир, против такой силы нам не выстоять. Они от Парижа камня на камне не оставят.

— По вашему мнению, нам следует арестовать господина адмирала и устроить судебный процесс?

— По моему мнению, сир, Колиньи следует казнить на месте, без всяких процессов.

Король не выказал ни малейшего удивления. Он лишь побледнел, и глаза его словно бы остекленели.

— А вы что скажете, господин де Невер?

— Сегодня вечером, — произнес герцог де Невер, — я видел, как толпы гугенотов вслух обвиняли Ваше Величество в двуличности. Раньше, когда они считали, что адмирал убит, эти мерзавцы тряслись от страха и думали лишь о том, как бы унести ноги из Парижа. Но потом, узнав, что их вождь жив, они совсем обнаглели: чтобы спасти собственную жизнь, гугеноты готовы перерезать всех католиков. Достаточно убрать Колиньи, и опасность исчезнет.

В том же духе высказался и маршал де Таванн. А герцог Анжуйский добавил, что маршал де Монморанси, глава партии политиков, собирается присоединиться к гугенотам, рассчитывая нанести удар по королю и стать хозяином Парижа.

Гонди, как бы охваченный благородным гневом, заявил, что готов собственными руками задушить адмирала.

Екатерина ничего не говорила, она молчала и улыбалась. Лишь когда все присутствующие высказались, когда королева убедилась, что ее сын достаточно запуган, бледен и весь дрожит, она обратилась к Карлу:

— Сир, все мы, кто собрался здесь, а с нами и весь христианский мир, ждем вашего слова. Вы должны спасти нас.

— Так вы хотите смерти адмирала Колиньи? — пролепетал Карл.

— Да, его смерти!

Король встал и начал мерить шагами молельню, вытирая рукой обильный пот, катившийся со лба. Екатерина не отрывала глаз от сына, рука королевы, изящная и еще прекрасная, сжимала рукоять кинжала, который Екатерина всегда носила на поясе. Ее серые глаза сверкали мрачным огнем, брови были грозно сдвинуты; все тело напряжено.

А Карл все метался по молельне, что-то неразборчиво шепча. Наконец он остановился у подножия огромного распятия — перед фигурой Христа из серебра на кресте черного дерева. Королева шагнула к нему, протянула руки к кресту и хриплым голосом, исполненным мистической экзальтации, произнесла:

— Прокляни меня, Господи! Прокляни меня, ибо мое чрево выносило сына, презирающего твои законы, Господи, не внимающего твоему голосу, пред твоими божественными очами он готов разрушить храм Господень!

Бледный Карл попятился:

— Мадам, не богохульствуйте!

— Прокляни меня, Господи, — фанатично продолжала Екатерина, — прокляни меня, ибо я не нашла слов, чтобы убедить короля Франции.

— Перестаньте, перестаньте, мадам!.. Чего вы хотите?

— Смерти Антихриста!

— Смерти Колиньи! — прошептал Карл.

— Вы сами назвали его! — закричала королева. — Да, сир, вы, как и мы, знаете, что его истинное имя — Антихрист. Лицемер, на совести которого жизнь шести тысяч храбрецов, погибших в сражениях, он вел с нами беспощадную войну, и теперь, в Париже, он раздувает пламя ненависти и готовит уничтожение нашей святой церкви.

— Но адмирал — мой гость, мадам! Подумайте об этом, господа!

— Если он останется жив, силы ада обрушатся на нас! — крикнула королева.

— Я возвращаюсь в Италию, — заявил Гонди. — Мне надо подумать о спасении души.

— Сир, — сказал канцлер де Бираг, — позвольте мне удалиться в мое поместье…

— Клянусь гневом Божьим! — прогремел голос Таванна. — Я предложу свою шпагу герцогу Альбе!

— Говорите же! — обратилась к присутствующим королева. — Объясните, что лучшие люди покинут Францию. Горе, горе нам! Карл, твоя мать останется с тобой и умрет у тебя на глазах! Я закрою тебя собственным телом, и пусть еретики сначала убьют меня!..

Королева подошла поближе к Карлу и шепнула ему на ухо:

— Пусть убьют меня, ибо я не хочу видеть, как Гиз, разбив гугенотов, взойдет на французский престол…

— Вы все хотите его смерти! — пробормотал Карл. — Все… Ну что же, убивайте! Убейте адмирала! Убейте моего гостя! Убейте того, кого я называл другом! Но тогда уж убейте и всех гугенотов Франции, всех до одного… чтобы никто потом не упрекнул меня в предательстве! Смерть, смерть всем!..

Судорога исказила лицо короля, и страшный, зловещий смех вырвался у него.

— Наконец-то! — облегченно вздохнула королева.

— Наконец-то! — не без досады повторил маршал де Таванн.

Король упал в кресло, пытаясь справиться с надвигавшимся припадком, а Екатерина знаком приказала придворным последовать за ней в соседний кабинет.

— Господин маршал, — обратилась Екатерина к Таванну, — поручаю вам сообщить герцогу Гизу, что король решил спасти церковь и государство. Мы рассчитываем на Гиза…

Таванн поклонился.

— Идите же, господа, — сказала королева. — Сейчас бьет три, приходите завтра в восемь утра; пригласите сюда Гиза, господина д'Омаля, господина де Монпансье, господина де Данвиля, не забудьте также прево Ле Шаррона. Значит, завтра, в восемь, у меня в кабинете…

Все, кроме герцога Анжуйского, удалились. Екатерина взяла сына за руку, с нежностью посмотрела на него и прошептала: