Он и так и этак переворачивал в голове проблему, пока однажды его не осенило:

— Какое заблуждение! — пробормотал астролог. — Я знаю, что кровь находится в трупе. Верно, но она уже не в жидком состоянии, а свернувшаяся. Кровь более не является носителем жизни. Значит, следующему трупу надо будет перелить кровь живого человека!

Итак, мы дополнили для наших читателей портрет Руджьери, и мертвенно-бледный свет упал на эту чудовищную фигуру. Перенесемся же теперь на пять дней назад, в церковь Сен-Жермен-Л'Озеруа. Вспомним, как оттуда вышли несколько мужчин и вынесли труп графа де Марильяка.

Екатерина проявила великодушие и отдала тело Алисы Панигароле, а труп Марильяка позволила забрать Руджьери. Астролог ожидал около церкви и, когда появились люди с телом его сына, подошел к ним и что-то сказал. По знаку Руджьери мрачная процессия последовала за ним. Они дошли до улицы де Ла Аш, и астролог велел своим спутникам положить тело на землю, а потом удалиться. Оставшись наедине с телом, астролог с трудом приподнял труп и донес, точнее, доволок его до садов Екатерины Медичи. Там он взвалил Марильяка на плечи и добрел до небольшого, красиво отделанного домика, в котором размещалась лаборатория.

Руджьери разложил тело на огромном мраморном столе, раздел и тщательно обмыл его. Затем он впрыснул в труп бальзамические вещества, препятствовавшие разложению, — для такого знатока ядов подобные манипуляции труда не представляли. Затем астролог уселся около стола и внимательно осмотрел тело сына: кинжалы оставили на трупе рваные раны; были задеты важные органы; грудь, плечи, шея исполосованы глубокими разрезами. Но лицо Марильяка хранило выражение покоя. Он, видимо, не почувствовал, что его убивают, так как первый же удар в спину, нанесенный в тот момент, когда граф шагнул к Алисе, оказался смертельным. Глаза остались полуоткрытыми. Руджьери попытался опустить ему веки, но не смог. Тогда астролог набросил на лицо сына надушенный платок тонкого батиста, который оказался в кармане у Марильяка и был помечен инициалами Алисы де Люс.

Астролог совсем не чувствовал волнения: отеческая скорбь уступила место напряженной мыслительной работе ученого. Руджьери весь оказался захвачен этими мыслями — несколько часов чародей просидел неподвижно, застыв как неживой, и лишь изредка его тело сотрясала странная судорога. Он был бледней лежавшего перед ним покойника, но глаза его горели, словно уголья.

Наконец астролог прервал свои мрачные размышления и забормотал, как в бреду:

— Он потерял столько крови… тем легче произвести манипуляции… зашью раны, оставлю открытой одну… вот тут, где перерезана сонная артерия… через нее произведу переливание… Писал же великий Нострадамус, что ему удалось в течение месяца удерживать при себе астральное тело одного из своих детей. Да и я сам часто видел, как дергались трупы, когда я пытался их оживить. Видимо, в этот момент астральное тело, вызванное мной, и стремилось возвратиться в принадлежавшую ему плоскую оболочку…

Близилась ночь. Внезапно Руджьери вскочил, кинулся к огромному шкафу, забитому книгами и рукописями, и начал лихорадочно рыться в нем. Он весь трясся, повторяя:

— Найду! Обязательно найду!

За два часа он перевернул весь шкаф, расшвырял на полу десятки книг и бумаг и наконец нашел то, что искал: небольшую, страниц в пятьдесят, книжицу. Листы ее пахли плесенью. Текст был записан древнееврейскими письменами. Астролог принялся не торопясь перелистывать таинственный труд, окидывая взглядом страницу за страницей. На двадцать девятой странице он что-то глухо проворчал и отчеркнул ногтем какую-то строку.

— Нашел! Формула заклинания…

Уже приближалась полночь, и полная тишина опустилась на город. Руджьери добавил к двум горевшим факелам еще пять, расставив их подковой прямо на паркете лаборатории. Факелы образовывали полукруг в восточном углу зала, так что разомкнутая сторона подковы была повернута на запад. Сам астролог встал в этот полукруг света, лицом к середине лаборатории, то есть к западу, ибо известно, что запад — прибежище мрака, в противоположность востоку, откуда исходит свет.

Руджьери очертил рукой в воздухе круг, словно запирая себя. Перед собой, как раз в середине подковы, образованной светом факелов, астролог глубоко вонзил в пол кинжал, эфес которого был сделан в виде креста. Затем достал четки, отцепил от них двенадцать зерен и разложил их кругом вокруг кинжала.

Наступила полночь, ознаменовавшаяся первым из двенадцати ударов. Медленно проплыл звон колокола, словно в дымке печали… На шестом ударе Руджьери спокойно, громко и отчетливо произнес заклинание.

Звук двенадцатого удара еще дрожал в воздухе, когда астролог увидел в обращенном на запад углу лаборатории бледное видение; сначала формы его были расплывчаты, потом начал вырисовываться человеческий силуэт.

Мы не утверждаем, что этот белый призрак появился в комнате, для нас несомненно лишь то, что его увидел Руджьери. Астролог неверным шагом вышел из очерченного факелами круга и двинулся навстречу бледному видению. Он шел очень медленно, делая лишь шаг в минуту, неестественной походкой механической куклы. Так астролог сделал двенадцать шагов, остановился и спросил:

— Ты ли это, дитя мое?

Ухо его не услышало никакого ответа, ничто не изменилось в очертаниях видения, но в мозгу у Руджьери четко прозвучали слова:

— Зачем вы позвали меня, отец?

Астролог опять шагнул вперед и увидел, как призрак попятился: астральное тело пыталось ускользнуть, но Руджьери удерживал его. Он вернулся назад, в полукруг света, как бы увлекая за собой видение. Белый призрак оказался у самого кинжала, рядом с подковой факелов.

Отец снова обратился к сыну:

— Дитя мое, войди ко мне! Надо войти!

Он увидел, как заколебалось бледное видение, и опять в мозгу его прозвучал ответ:

— Отец, отпустите меня, отпустите меня в вечный покой.

— Нет, ты войдешь сюда, — произнес Руджьери. — Я так хочу. Прости, сын мой, но я не отпущу тебя. Войди же!

Призрак снова заколебался, отступил, потом метнулся и оказался в середине светового круга.

Напряжение спало с застывшего, как маска, лица астролога, и он облегченно вздохнул. Через несколько минут глаза его приняли нормальное выражение, руки опустились, книга выпала на пол и астролог медленно лег на паркет.

Когда Руджьери пришел в себя, белый призрак исчез. Однако астролог улыбнулся и прошептал:

— Ясновидение покинуло меня, поэтому я его больше не вижу, но астральное тело моего сына здесь, я чувствую. И оно не уйдет без моего согласия…

То состояние, в которое силой воли привел себя Руджьери, описано всеми средневековыми авторами, занимавшимися эзотерическими исследованиями. Современная наука открыла его заново, дав ему название: самовнушение. Стоило астрологу освободиться от этого самовнушения, началась болезненная реакция организма: в течение нескольких минут его трясло, как при сильной лихорадке. Но вскоре он совсем оправился и кинулся к шкафу, нашел среди разбросанных на полу книг одну и выбежал из лаборатории.

Труп так и остался на мраморном столе, а семь факелов продолжали гореть.

Руджьери прошел к себе в спальню, зажег лампу и углубился в чтение книги, озаглавленной «Трактат о притираниях». Это было творение Нострадамуса, опубликованное в Лионе в 1522 году.

— Вот то, что, умирая, завещал мне мой добрый учитель Нострадамус. Сколько раз перечитывал я строки, написанные его рукой всего за несколько часов до смерти… Сколько ночей я провел над этими страницами! Конечно, великий учитель оставил мне свой труд для того, чтобы я попытался осуществить перевоплощение… Я пробовал! Я пробовал вновь воплотить Нострадамуса! Трижды я вскрывал его могилу, там, в церкви Салона… но у меня не было крови для переливания. Прочту еще раз… попытаюсь снова!

Рукопись была разделена на три части, написана небрежным почерком, некоторые фразы обрывались на середине. Первая часть начиналась словами:

«Перевоплощение может осуществляться путем вызова астрального тела…»