Хотя во время грозы им удалось отчасти пополнить запасы воды в бурдюках, в то утро они допили несколько последних глотков.

— Надеюсь, мы правильно идём, — покачал головой Эрагон, встряхивая пустой бурдюк, — иначе плохо нам придётся. Хорошо бы к вечеру до этого Язуака добраться.

Но Бром, казалось, был совершенно спокоен.

— Я этот путь хорошо знаю, — сказал он. — К вечеру точно доберёмся.

Эрагон с сомнением усмехнулся:

— Ты, может, что-нибудь такое особенное замечаешь, чего я не вижу? Откуда тебе известно, что Язуак близко, если все вокруг на много миль точно такое же, как и вчера?

— А я не по земле ориентируюсь, а по звёздам да по солнцу. Уж они-то мне заблудиться не позволят! Давай-ка ходу прибавим и не будем будить лихо, пока оно тихо. Никуда от нас Язуак не денется.

И это действительно оказалось так. Первой Язуак увидела, конечно, Сапфира, Бром с Эрагоном смогли разглядеть селение только под конец дня — издали оно казалось небольшим тёмным бугорком на горизонте. Язуак все ещё был очень далеко и стал видимым только благодаря удивительно ровной поверхности земли в этих местах. Когда же всадники подъехали немного ближе, им стали видны какие-то тёмные извилистые линии, тянувшиеся по обе стороны от селения и исчезавшие вдали.

— Это река Найнор, — сказал Бром, а Эрагон, остановив Кадока, всполошился:

— Сапфиру могут увидеть! Может, ей лучше спрятаться, пока мы в Язуаке будем?

Бром почесал подбородок, подёргал себя за бороду и решил:

— Пусть она нас ждёт вон в той излучине реки, видишь? Это в стороне от Язуака, и вряд ли кто-то сможет её там увидеть, и в то же время довольно близко от селения, так что она нас легко нагонит. А мы с тобой войдём в Язуак, раздобудем провизию и воду и вскоре встретимся с нею.

«Мне это не нравится! — заявила Сапфира, когда Эрагон мысленно изложил ей план Брома. — С какой стати я должна все время прятаться, словно преступница?»

«Ты же должна понимать, что нам грозит, если нас обнаружат», — возразил ей Эрагон. Дракониха что-то недовольно проворчала, но подчинилась и полетела прочь, чуть не касаясь крыльями земли.

Бром с Эрагоном уже предвкушали, что скоро смогут насладиться вкусной едой и питьём. Они уже видели дымок над крайними домишками селения, но на улицах не было ни души. Какая-то неестественная тишина царила вокруг. Не сговариваясь, они остановились у первого же дома, и Эрагон заметил:

— А ведь ни одна собака не лает…

— Это верно, — откликнулся Бром.

— Но ведь это ещё ничего не значит, правда?

— Хм… возможно.

Долго молчать Эрагон был не в силах и снова спросил:

— Но ведь нас, наверно, уже кто-то заметил, как ты думаешь?

— Не сомневаюсь.

— Так почему же на улице никого не видать?

Бром прищурился, посмотрел на солнце и промолвил:

— Похоже, они боятся.

— Может, и боятся, — согласился Эрагон и тут же встревожился: — А что, если это ловушка? Что, если раззаки нас тут поджидают?

— Нам необходимы еда и вода, Эрагон.

— Воды можно набрать и в реке.

— И все-таки нужно попробовать раздобыть еды.

— Нужно… — Эрагон огляделся. — Ну ладно, идём, что ли?

Бром тронул повод коня:

— Идём. Но попробуем схитрить. Мы сейчас на главной дороге. Если в Язуаке и устроена засада, то, скорее всего, именно здесь. Вряд ли кто-то думает, что мы потащились в обход.

— Ты хочешь зайти с фланга? — спросил Эрагон. Бром кивнул и, вытащив меч из ножен, положил его поперёк седла. Следуя его примеру, Эрагон снял с плеча лук, натянул тетиву и наложил стрелу.

Они объехали деревню вокруг и проникли туда с совсем другой стороны. Улицы Язуака были совершенно пусты, на одной из них они увидели лису, которая тут же метнулась прочь. Дома выглядели крайне неприветливо, тёмные ставни были наглухо закрыты. Зато многие двери были распахнуты настежь и, поскрипывая, болтались на сломанных петлях. Лошади заметно нервничали. У Эрагона сильно зачесалось волшебное пятно на ладони. И тут они выехали на центральную площадь Язуака. При виде того зрелища, которое им здесь открылось, Эрагон крепче сжал в руках лук, побледнел и прошептал невольно:

— Ох, нет!

Перед ними возвышалась гора тел. Трупы уже окоченели, на мёртвых лицах застыли ужасные гримасы. Одежды мертвецов задубели от крови, истоптанная, вся в выбоинах земля тоже была покрыта кровавыми пятнами. Зверски убитые мужчины и женщины были беспорядочно свалены в кучу, было видно, что мужья пытались защитить жён, матери судорожно прижали к груди младенцев, а любовники, крепко держась за руки, так и упали в ледяные объятия смерти. Из всех тел торчали чёрные стрелы. Убийцы не пощадили никого — ни старых ни малых. Но страшнее всего выглядело оперённое копьё, торчавшее на самой вершине этой страшной пирамиды: на копьё было надето тело маленького ребёнка.

Слезы застилали Эрагону глаза, он старался не смотреть на лица убитых, но они приковывали к себе его внимание, и он не мог оторваться от их открытых мёртвых глаз, думая, как уязвима человеческая жизнь, если её так легко заставить прерваться, если для других она не представляет ни малейшей ценности. Его охватила полная безнадёжность, стало тяжело дышать.

Откуда-то с небес камнем упала ворона. Метнулась чёрная тень и села прямо на трупик младенца, пронзённый копьём. Склонив голову набок, ворона явно предвкушала будущую трапезу.

— Ну уж нет! — зарычал Эрагон, выпуская стрелу. Взвилось облачко тёмных перьев, ворона неловко рухнула на спину. Стрела торчала у неё из груди. Эрагон наложил было на лук вторую стрелу, но его одолела тошнота, поднявшись вдруг к самому горлу. Отвернувшись, он быстро наклонился в седле и почувствовал на плече руку Брома, который негромко спросил:

— Может, лучше подождёшь меня у выезда из города?

— Нет… я останусь с тобой, — дрожащим голосом ответил Эрагон, вытирая рот. На кошмарную груду тел он старался не смотреть. — Кто же мог сотворить такое… — Слова не шли с языка, их приходилось выталкивать силой.

Бром скорбно ответил:

— Те, кому нравится причинять другим боль и страдания. Они существуют во многих обличьях, но имя для них только одно: зло. И понять их поступки часто невозможно. Единственное, что мы в силах сделать, — это пожалеть невинные жертвы и почтить их память.

Он спешился и неторопливо обошёл всю площадь, внимательно осматривая истоптанную множеством ног землю.

— Раззаки проезжали здесь, — промолвил он, — но это злодеяние сотворили не они. Это дело рук ургалов — я сразу узнал их копьё. Странно вот что: здесь побывал целый отряд этих чудовищ, не менее сотни, хотя известно всего несколько случаев, когда ургалы собирались вместе… — Бром опустился на колени, вглядываясь в чей-то след, потом выругался, вскочил на Сноуфайра и прошипел сквозь зубы, пришпоривая коня: — Скорей! Они ещё здесь!

Эрагон тоже ударил пятками Кадоку в бока, и тот помчался вдогонку за Сноуфайром. Они вихрем пронеслись по улице и уже почти выбрались из Язуака, когда ладонь у Эрагона опять сильно зачесалась. Он успел заметить, как справа от него что-то мелькнуло и чей-то огромный кулак вышиб его из седла. Он перелетел через голову Кадока, сильно ударился о какую-то стену и лишь машинально не выпустил из рук свой лук. С трудом переводя дыхание, пошатываясь и хватаясь рукой за бок, в который будто кол воткнули, он встал на ноги и огляделся.

Над ним возвышался ургал, раззявив пасть в мерзкой ухмылке. Чудовище было поистине огромным и широченным, точно ворота. У него была отвратительная сероватая кожа и жёлтые свинячьи глазки. На груди и на плечах шарами вздувались мускулы. Грудь прикрывала слишком маленькая для такого великана нагрудная пластина доспехов, а на голове нелепо торчал металлический шлем, надетый поверх двух изогнутых бараньих рогов. К левой руке ургала был привязан круглый щит, а в правой он держал короткий меч с зазубренным лезвием.