- Это Ворон - племенной жеребец казака Савина. Дорогущий!!! За него говорят, дядька Иван десять тысяч золотом отдал! На такие деньги табун в сто голов можно купить. Ворон сейчас табун разгоняет, чтобы чужих к себе не подпустить. Он последние два года только мне, да деду разрешал к себе подойти.

     - Пристрелять его сейчас, и все дела!

     - Да ты что, Ермак! Если хунхузы только Ворона одного за Амур угонять, уже денег немерено получат, так что они с ним до последнего возиться будут.

     - Тогда всё, Тимоха, побежали. Сначала за холм незаметно, а потом по балке к Амуру.

     Бежал я дольше, чем рассчитывал. Сказались и потеря крови, и рана в боку, да и Тимоха, как, оказалось, бегал плохо: казак не на коне - не казак. Когда, задыхаясь и шатаясь от усталости, я выбежал на берег Амура, четвёрка хунхузов уже выгоняла на тот берег последних из угнанного косяка лошадей, и сами выбирались из воды.

     Упав за камень и восстанавливая дыхание, я зарядил одним патроном карабин, а три положил рядом.

     - Ермак, очень далеко, не попадешь!

     - Не мешай, Тимоха. Никуда они не денутся.

     Слившись с винтовкой в одно целое, я взял на мушку первого из бандитов и мягко потянул спусковой крючок. Выстрел - минус один. Два. Три. Четыре. Все четыре хунхуза, свалившись с коней, растянулись на земле. Ни один из них больше не шевелился.

     - А ты, Тимоха, говорил, что не попаду. Попал, правда, стрелять пришлось не в голову, без оптики действительно далековато было.

     - Если бы не видел сам, то не поверил бы. А меня, Ермак, так стрелять научишь.

     Я во весь голос расхохотался:

     - Тимоха, мы же с тобой теперь одно целое: я - это ты, а ты - это я. Можешь для себя считать, что так стрелять ты уже научился. Но многому другому действительно придётся учиться. Всё. Пошли на холм перед спуском, там засаду делать будем. Жаль патронов только шесть штук осталось, я надеялся ещё у этих четверых разжиться, но не судьба.

     Поднявшись на холм, с которого спуск к воде и весь берег просматривался как на ладони, я принялся искать место для снайперской позиции и быстро его нашёл. Небольшая естественная ямка на вершине холма, два принесённых камня, несколько срезанных и расставленных веток, и позиция готова. Теперь оставалось только ждать.

     - Ермак, а ты как в меня попал? И почему тебя Ермаком надо звать, если тебя тоже Тимофеем зовут? А сколько тебе лет? А что такое спецназ?

     Вопросы сыпались как горох из прохудившегося мешка.

     - Тимоха, остановись. Слишком много вопросов. Давай по порядку. Как в тебя попал - не знаю. Когда я погиб в своём теле, мне было пятьдесят пять лет. Спецназ - это войска специального назначения, предназначенные для разведки и диверсий. С тобой мы полные тёзки, а прозвище у меня, сколько себя помню, было 'Ермак', потому что род свой я веду от Ермака, который Сибирское ханство для государства Московского завоевал.

     - Вот, здорово! И мы, как дед рассказывал - свой род от Ермака ведём.

     - Это, действительно, здорово Тимоха, но теперь тихо, кажется табун идёт. Да, Тимоха, если выживем, ты про меня никому ни слова не говори. Хорошо!?

     - А почему не говорить, Ермак?

     - Такое раздвоение личности считается у врачей серьёзным заболеванием. Могут в психиатрическую больницу упечь. Одним словом: в бок ударило, упал с коня, ударился головой и больше ничего не помнишь. А дальше разберёмся. Понял, Тимоха?

     - Да, Ермак, понял. Ударило, упал и ничего больше не помню. Правда, про какую-то больницу и личности, ничего не понял.

     - Это не важно, главное первое запомни. И теперь тихо. Хунхузы.

     Через прицел карабина я рассматривал приближающийся табун, который сопровождало девять бандитов. На трёх заводных лошадях лежали поперёк сёдел трое убитых мной ещё у Могильного холма бандита.

     'Девять бандитов и шесть патронов. Хреново! - подумал я. - Точнее не хреново, а пришёл ко мне и Тимохе белый и пушистый зверёк по имени песец'.

     Не стал я говорить Тимохе, что вспомнил рассказ своего деда о том, что поселился он в 1946 году в Ермаковской пади после демобилизации по ранению, полученного в боях с японцами из-за того, что на этом месте жили раньше родственники донских Алениных, которые ушли с Дона осваивать Амур и сгинули все. Последним умер Аленин Афанасий Васильевич - георгиевский кавалер, которого на Дону помнили и уважали. Умер он после того, как хунхузы убили его внука Тимофея, до этого убив всех его сыновей. На месте их старого дома, который сгорел во время лихолетья Гражданской войны, дед построил свой дом. В том доме родился мой отец. Из этого дома и я выбежал на последнюю свою зарядку. Вот как оно всё завернулось!

     Я погладил пальцами правой руки, лежащие рядом, пять патронов, шестой уже был в стволе карабина. Что ж, ещё за шесть мёртвых бандитов даю стопроцентную гарантию, а вот с оставшимися тремя как буду справляться - время покажет. Хотя уже сейчас счёт в нашу с Тимохой пользу с большим преимуществом: двенадцать - ноль. А по рассказу деда, в этом набеге хунхузы и Тимоху, и ещё двух казачат, видимо, Ромку с Петрухой, убили, и станичный табун успешно увели в Маньчжурию. Казаки тогда ходили за Амур, но табун не смогли отбить. Попали в засаду и ещё несколько человек потеряли. А сейчас счёт в нашу пользу. Если и погибнем с Тимохой, то о нём будут говорить, как о славном потомке великого Ермака. А трое китайцев точно не смогут табун угнать. Ромка с Петрухой живы, казаков уже подняли и скоро они здесь будут.

     Тем временем, трое хунхузов, о чём-то оживлённо переговариваясь, верхами начали переправу. Один из них - высокий и мощного телосложения китаец вёл заводным Ворона. Оставшиеся шестеро, рассыпавшись по берегу, начали загонять табун в воду.

     Я задержал дыхание, взял на мушку ближайшего ко мне на берегу бандита. 'Огонь!' - скомандовал сам себе и нажал на спусковой крючок. Китайца с разбитой головой вынесло из седла. На ещё пять выстрелов с перезарядкой мне понадобилось меньше минуты. Что же патронов больше нет, живых хунхузов на этом берегу тоже больше нет.

     Я посмотрел на трёх оставшихся в живых бандитов. Ехавший впереди бандит, который вёл заводным Ворона, пытался справиться с красавцем жеребцом, вырывавшим повод. Ворон мотал головой, то рвался назад, то пытался встать на дыбы. Другие двое хунхузов, к моему глубокому сожалению, нахлёстывая лошадей, устремились к нашему берегу.

     'Что же, была, не была!' - подумал я и, выскочив из засады, побежал к ближайшему от меня убитому бандиту, в надежде разжиться патронами, либо воспользоваться его оружием. Отсиживаться в засаде смысла не было. Хунхузы за шесть выстрелов поняли, что стрелял один человек, а раз он не стреляет по ним, то у него, то есть у меня кончились патроны.

     Я подбежал к убитому китайцу и чуть не завыл от досады. Винтовки рядом с ним не было, а его Росинант, к седлу которого была приторочена так необходимая мне берданка находился метрах в ста от меня, вблизи от того места, где на берег должны были выскочить из воды два хунхуза.

     На быстрый обыск одежды и снаряжения убитого ушло несколько секунд. Ни одного патрона!

     'Да что же они, твари, в набег без патронов ходят! - на бегу обратно к холму думал я. - Вот и писец пришел вам - товарищ гвардии подполковник Аленин!'

     Где-то в голове на одной ноте завыл Тимоха, о котором я забыл.

     - Не ссы, Тимоха Аленин! - я бросил бесполезный карабин. - Врагу не сдается наш гордый 'Варяг'. Хоть ещё одного разбойника мы с тобой, Тимоха, на тот свет утащим.

     Я остановился, переводя дух, и, вытащив правой рукой китайский меч или саблю, а левой рукой кинжал, развернулся лицом к противнику. Один из хунхузов вырвался вперёд и, размахивая над головой то ли саблей, то ли ещё каким-то китайским холодняком во весь опор несся на меня, а второй, чуть приотстав, пытался достать из-за спины винтовку.