Сказав всё это, Марфа ушла в дом, а мы с Романом пошли выполнять её указания. Придя к Марфе-Марии домой и, сняв верхнюю одежду, я зажег в комнате от лампадки, стоящую на столе свечу и стал рассматривать комнату, пытаясь по предметам определить характер хозяйки. За этим занятием меня и застала быстро пришедшая домой знахарка.

     - Жильё моё рассматриваешь? - разматывая шаль и кидая её вместе с полушубком на кровать, спросила Мария. - Ну и ухари вы с Ромкой! Это надо же так отделать казачков. Над ними же вся станица теперь потешаться будет. Хотели молокососов на улицу выставить, а их как малых детишек отшлёпали. Подшивалов до сих пор в себя прийти не может. Ходит по комнате и бормочет: 'Порезвились, мля, вот это порезвились, мля, Тимоха с Ромкой'. А дальше загибы в три колена. Я и то много слов новых узнала. А уж чего только во время врачевания казаков не слышала.

     Марфа встала передо мной и, сложив руки на груди, с каким-то вызовом произнесла:

     - Ну что смотришь на меня голодными глазами? Рассказывай кто ты такой!

     - Вы о чём тётя Марфа?

     - Какая я тебе тётя. Ты меня за дуру не считай. По твоим глазам я тебе в дочери гожусь. Ты думаешь, я не отличу взгляд мужика, имевшего много женщин от взгляда влюблённого, сопливого мальчишки. Да ты взглядом своим уже поимел меня во всех мыслимых и не мыслимых позах.

     - Не понимаю тебя Марфа.

     - Тимофей, или как тебя там зовут, не знаю. Сама я не сталкивалась с таким, но от прабабушки своей знаю, что так бывает, когда в теле человека живёт как бы два человека. И если после ранения хунхузами Тимофей ещё бывал в этом теле, то потом и я, и дядя Афанасий всё больше замечали, что в теле Тимофея живёт другой человек. А сегодня ещё раз убедилась. Никто из наших казаков не смог бы так правильно вставить назад вывихнутую в плече руку. А ты сначала вывихнул, а потом назад вставил. И Селевёрстов ещё после того боя заподозрил неладное. Не мог он поверить, что четырнадцатилетний казачок мог убить двадцать с лишним бандитов, да ещё перерезая им глотки. На то, чтобы убить человека, перерезав ему глотку, очень не многие казаки в станице способны.

     - Ну что опять смотришь на меня своими глазищами? - знахарка почти перешла на крик. - Напоминаю, что ли кого?

     - Жену мою первую. Та, такая же красивая была.

     - Ох! - Мария, прижав руки к груди, попятилась назад и плюхнулась на кровать. - Это что же - правда? Ты не Тимоха?

     - Почему же. Зовут меня Тимофей Васильевич Аленин. Только родился я в 1962 году от рождества Христова в городе Благовещенске. Местные Аленины наши дальние по Дону родственники. В том моём мире местный Тимоха Аленин погиб во время этого набега хунхузов за станичным табуном. Вместе с ним погибли Ромка Селевёрстов и Петруха Данилов, и ещё пять казаков, когда станичники ходили за Амур отбивать табун. Табун, кстати, так и не отбили. А я, умерев в 2018 году, в Ермаковской пади там в моём мире очутился здесь в теле Тимохи. Мы оба живы на настоящий момент, а наше сознание слилось в одно целое. Вот такая, Мария, история. Как это произошло, я не знаю, объяснить не могу. Остается как-то жить дальше.

     Дальше я ещё часа два рассказывал Марии о своей жизни, о своём мире, о том, что возможно произойдет в этом мире. Рассказывал, почти ничего не скрывая. Сказалась долгая невозможность поделиться с кем-либо моим истинным положением. Нужен был благожелательный слушатель. А слушать Мария умела, как и все настоящие врачеватели. Наконец опомнившись, она заставила снять меня рубаху и занялась моей раной. Смазала её какой-то пахучей мазью и перебинтовала.

     - А с чего Семён к вам с Ромкой пристал у Подшиваловых?

     - Да к Анфисе приревновал, придурок. Та, после Благовещенска мне глазки строит и у Подшиваловых этой же ерундой заниматься начала. Он и взъелся, а Ромка на молокососа обиделся, и сам задираться начал.

     - А тебе, что Анфиса не нравится?

     - Да она мне, Мария, действительно, в дочери, а точнее во внучки годится. Да и всю её игру, в отличие от Тимохи, насквозь вижу. Женщин у меня, ты права - много было. Жены только две было.

     - Ты что мусульманин?

     - Да, нет. Первая, на которую ты сильно похожая, бросила меня, когда я на Кавказе воевал. Вышла замуж за богатого купчика, если сравнивать с нынешним временем. Надоела ей нищенская жизнь офицерской жены, да ожидание убьют мужа или нет в очередной заварухе. Вторая по её же стопам пошла. Захотели спокойной и обеспеченной жизни.

     - Слушай, Тимофей, а ты сколько лет служил?

     - Двадцать семь лет с одной войны на другую, с небольшими перерывами.

     - Господи! Спаси тебя Христос! А здесь то, что планируешь делать? Ты же многое наперёд знаешь.

     - Я же тебе говорил о наказе деда Афанасия. Вот и буду его выполнять по мере сил и возможностей. Если хоть несколько казаков, которых я лучше научу воевать, живыми останутся, значит, я не зря в этом мире прожил.

     - Это правильно, Тимофей Васильевич. Извини, но меня очень этот вопрос волновал! Я же за жизнь станичников как бы отвечаю! - знахарка как-то лукаво посмотрела на меня. - Давайка, господин подполковник гвардии, теперь спать ложиться. До первых петухов уже совсем ничего осталось, а завтра день трудный. И не смотри на меня такими глазами герой-любовник. Я такие заболевания, как у тебя не лечу. Ещё мне не хватало, чтобы говорили о том, что я младенцев совращаю.

     Мария, хихикая, бросила мне свой и мой полушубки и указала на лавку: 'Это твоё место сегодня'. Сама же задула свечу и, быстро раздевшись, юркнула под одеяло на кровати.

     - Всё, спать. Завтра трудный день.

     - Это точно, - укладываясь на лавке, ответил я. - Завтра старики-старейшины поимеют нас с Ромкой в разных позах и не только взглядом.

     Со стороны кровати раздался еще один смешок, а потом послышалось ровное дыхание.

     'Не придёт и не позовёт. А жаль!' - подумал я, проваливаясь в сон.

     Утром, встав и не обнаружив в комнате Марии, позавтракал оставленными ею на столе молоком и куском хлеба, и отправился к Селевёрстовым.

     Войдя к ним на двор, увидел атамана, стоящего уже одетым на крыльце.

     - Явился! Где был всю ночь?

     - У тётки Марфы ночевал. Она мне плечо перевязала, а потом дала чего-то выпить, я и уснул.

     - Плечо не болит?

     Я пошевелил под полушубком правым плечом, ничего не болело. Так и ответил атаману.

     - Переодеваться некогда. Да так и лучше будет! Если что сможем показать твою рану, нанесённую Афанасием. А то боюсь все черняевские скопом на нас наваляться.

     Атаман Селевёрстов был из Ольгинской станицы. Десять лет назад его избрали на сходе атаманом Черняевского казачьего округа, в который входило одиннадцать населённых пунктов: посёлок Толбузинский, почтовая станция Ваганова, станица Ольгинская, заимка Дроздова, станица Черняева, заимка Весёлая, почтовая станция Торой, станица Кузнецовская и другие. Одновременно Селевёрстов являлся и атаманом станицы Черняева, где располагалось станичное окружное правление. Все эти годы, почти все 'отцы-основатели' Черняевской станицы пытались на ежегодных выборах протащить на его место кого-то из своих. Но пока это сделать, им не удавалось. Большинство казаков, в число которых входило и семейство Алениных, во всём поддерживали Селевёрстова. Эти политические страсти и тайны 'Черняевского двора' я постепенно узнал из разговоров казаков.

     - Ромка, сукин сын! Где ты там? Давай на выход быстро!

     На крыльцо, как-то кособочась, вышел Ромка и подошёл ко мне.

     - Чего смурной? От отца вчера попало? - шёпотом спросил я Ромку.

     - Ага. Нагайкой вчера пару раз по спине перетянул. Болит теперь, - морщась, прошептал тот в ответ.

     - Чего шепчетесь, охламоны. Повезло тебе вчера, Тимофей. Пришёл бы вместе с Ромкой, и тебе бы от меня досталось. Ладно, пошли на сбор. Будем разбираться.