- Так сегодня не суббота?!

     - Протопи. Надо мне.

     Дед продолжал смотреть вдаль, но при этом глаза его были какими-то пустыми, без единой мысли.

     Не говоря больше ни слова, я отправился носить воду в баню. Налив котёл и все кадушки для холодной воды, разжёг дрова в печи и пошёл к деду с докладом, думая, чем вызвана внеплановая помывка в бане. На улице деда уже не было, и я прошёл в дом. Старый Афанасий сидел в горнице за столом, одетый в одно исподнее, а на столе перед ним стояли ларец и шкатулка, в которых он хранил бумаги и разные ценные вещи.

     - Садись, Тимофей, поговорить надо, - дед указал на табурет рядом со столом напротив себя.

     - Что-то случилось, деда?

     - Агафья моя, сыновья все трое, да сноха Катерина приснились мне сегодня. Стоят и зовут меня к себе, - дед выпрямился на табурете и положил руки на стол. - Помирать сегодня буду.

     - Ты чего, деда, с ума сошёл?! - я взволновано привстал из-за стола.

     - Сиди и слушай, Тимофей Васильевич. Да, именно, Тимофей Васильевич. Последним, ты, в нашем роду Алениных остаёшься. Перед смертью спросить тебя хочу, - дед Афанасий будто попытался просверлить внука своим пронзительным взглядом. - Кто ты?

     Я отвёл глаза и уставился в поверхность стола.

     'Всё, приплыли! - метались мысли в голове. - Видно косяков за три месяца, пока выздоравливал, много спорол, если дед не верит, что я его внук'.

     Поднял голову и, глядя деду в глаза, произнёс:

     - Я, Тимофей Васильевич Аленин.

     - Нет, не Тимоха ты! Внук иногда в тебе проглядывается, но с каждым днём всё меньше и меньше, - старый Афанасий сжал кулаки. - Не бойся, скажи. Я сегодня помру. Мне знать перед смертью надо, где Тимоха!

     - Да я не Тимоха, но я действительно Аленин, и зовут меня Тимофей Васильевич. Наш род также идёт от донской ветви потомков Ермака. Кто-то из моих пращуров твой брат, только не знаю степени того родства.

     - Что-то не пойму ничего!

     - Понимаете, Афанасий Васильевич, я родился... Рожусь... Тьфу, ты. Появлюсь на свет ещё только через восемьдесят лет. Как бы проще объяснить. Я жил в будущем, там умер, и душа моя как-то попала сюда в тело Тимохи.

     Старик откинулся назад и, быстро крестясь, произнёс: 'Чур, меня. Свят, свят, свят! Изыди, сатана!'

     Я грустно улыбнулся, перекрестился, достал из-за пазухи медный крестик и поцеловал его:

     - Не сатана я, Афанасий Васильевич, а вот кто, теперь и сам не пойму. Там в будущем я был офицером, защищал Родину. Защищал хорошо. Если сравнивать награды, то здесь я был бы георгиевским кавалером с кучей других орденов и медалей. Потом там я умер, а очнулся в теле Тимохи и принял бой с хунхузами. Сначала мы с Тимохой как бы мысленно разговаривали между собой. Когда надо было общаться с вами, Афанасий Васильевич или с Марфой, то это делал Тимоха. Но потом мы с Тимохой стали как бы растворятся друг в друге. Я теперь знаю и помню всё, что знал и помнил Тимоха, а он знает всё обо мне. Поэтому, я - это теперь Тимоха.

     - Вот оно что...!

     - Да, Афанасий Васильевич, с одной стороны я сейчас сижу и разговариваю с вами как с посторонним человеком, а с другой стороны мне хочется заплакать, обнять вас и закричать: 'Деда, не помирай!'.

     - Внучек! - из глаз старого Аленина потекли слёзы.

     - И ещё, Афанасий Васильевич, там в моём будущем Тимофея хунхузы во время этого набега убили, а здесь он, хотя и таким образом, остался жив!

     Старик встал из-за стола, обошёл его, подходя ко мне и, нагнувшись, прижал мою голову к своей груди: 'Внучек, мой!'. Я застыл, а потом моё тело затряслось от неконтролируемых мною рыданий.

     - Вот и хорошо, внучек. Поплачь... - дед гладил по голове и по спине внука, который прятал лицо в нательной рубахе старика. - Сейчас полегчает, внучек. Полегчает.

     Через некоторое время Тимохина сущность успокоилась, а старый Афанасий, ещё раз погладив меня по голове, вернулся на своё место за столом.

     - И что там будет, в будущем?

     - Страшно будет, войн много будет, крови людской реки прольются.

     - Ну, не живётся спокойно басурманам! - дед Афанасий осуждающе покачал головой. - А что здесь делать будешь?

     - Защищать Отечество! Что ещё казак может делать. Знания вот хочу свои из будущего о военных приёмах казакам передать. Я там до гвардии подполковника дослужился.

     - Кхе... Гвардия! Подполковник! - старик довольно разгладил рукой бороду. - Так ты у нас - ваше высокоблагородие, Тимоха! Хе-хе, не зря хотел тебя в военное училище устроить.

     - В какое училище?

     - Заболтался я с тобой! - лицо старого Аленина потемнело. - Времени-то чуть осталось. Слушай внимательно внучек.

     Дальше старый Аленин рассказал мне о своей договоренности со станичным атаманом попытаться устроить Тимофея в Иркутское юнкерское училище на казённый кошт, и о том, что Селевёрстов в Благовещенске разговаривал об этом с самим наказным атаманом и тот обещал посодействовать. При выпуске из этого училища по 1 разряду можно будет получить звание хорунжего и стать офицером. Только тяжело в него поступить обычному казаку. Мало кому удаётся. Также рассказал о том, что у Селевёрстова находятся три хороших строевых коня и оружие, которые он сохранил для Алениных после боя Тимофея с хунхузами.

     Потом дед Афанасий раскрыл шкатулку достал пачку кредитных билетов по двадцать пять рублей и, развернув платок, высыпал на стол кучку золотых пятирублевок.

     - Здесь восемьсот рублей, - вздохнул старик. - Семьсот атаман передал кредитными билетами. Это премия за убитых тобой хунхузов и их снаряжение от наказного атамана. Селевёрстов с казаками, сам понимаешь, всё более менее нормальное с хунхузов поменял на бросовое из станичного добра, но всё равно добре получилось. Семь сотен рублей очень хорошая премия. А сто рублей я накопил за последние годы на чёрный день. Теперь это всё твоё. На учёбу, внучек, тебе.

     - Деда! Афанасий Васильевич! Да что вы, в самом деле. Прекратите! Вам ещё жить, да жить.

     - Нет, внучек. Пришло моё время. Всё, отжил своё. Пора!

     Старик, тяжело встав из-за стола, прошёл в угол горницы, где стоял сундук, открыл его, достал свой парадный мундир с наградами и разложил его на кровати.

     - В нём меня похоронишь! Награды только перед тем как в землю опускать будете, сними. Оставь себе на память.

     Я глядел на деда, и мои глаза наполнились влагой.

     - Всё, внучек. Теперь в баню. К Богу на суд надо чистым приходить.

     Старый Аленин взял чистое исподнее, уже лежащее на кровати и вышел из горницы.

      'Чудит, старик, - подумал я. - Но хорошо, что с ним объяснился. Теперь скрывать ничего не надо. И принял всю эту невероятность дед как-то спокойно, хотя ни одной книжки фантастической не читал'.

     Я подошёл к столу. Завернул деньги в платок и положил обратно в шкатулку. Затем открыл ларец и долго перебирал, лежащие там бумаги. В основном это были выписки из церковных книг о рождении и смерти членов семьи Алениных, поминальная книга с датами помина умерших родных, наградные листы и прочие документы. Убрав шкатулку и ларец в сундук, взял в чулане самовар и понёс его на двор, чтобы наполнить водой и растопить. Дед после бани мог выпить чашек пять-шесть горячего и обжигающего чая.

     Выйдя на крыльцо, увидел, что дед с влажными волосами и бородой, в чистом исподнем уже сидит на любимой лавке у крыльца.

     - Чайку - это хорошо, - дед размашисто перекрестился. - Давай, внучек, раскочегарь самовар, да в бане приберись, а я пойду, прилягу, что-то ноги не держат.

     Старый Аленин начал подниматься на крыльцо, пропустив спускающегося внука.

     - Да! Тимофей, чуть не забыл. Домовина моя готовая на подволоке в сарае лежит.

     - Деда, ну что ты всё заладил: умру, домовина, похоронишь меня. Как маленький.