Эта мысль мне нравится. Я хочу быть чем-то бо?льшим, чем диванная принадлежность. И я ей об этом говорю.

— Я могу достать медикаменты, — добавляю я после паузы.

— Законным путем?

— Более или менее.

— Это опасно?

— Возможно, — отвечаю я. — Но разве теперь это имеет какое-то значение? Я не могу больше здесь сидеть и ничего не делать.

Она качает головой.

— Вы чертовски упрямы. Нику это понравится.

У меня замирает сердце.

— Нику?

— Нашему психотерапевту. Он хороший парень. Очаровательный. Заставляет пожалеть о том, что мне это неинтересно.

Сердце снова начинает биться.

— Мой лучший друг Джеймс тоже был геем. Я дико по нему скучаю.

Она натянуто улыбается.

— Нет, я не гомосексуальна. Мой муж стал одной из первых жертв этой чертовой войны. А ради чего? Все равно мы все умрем. Но это была его работа. Я считаю, что он погиб зря. Сейчас он мог бы быть со мной.

Я тянусь к ней через диван, беру ее за руку. И мы так и сидим, молча наблюдая, как сотрудник службы охраны пытается оттеснить президента от толпы на безопасное расстояние. Но они уже не думают о нем. Президент — всего лишь символ чего-то, более не существующего. Да, у нас больше нет чувства собственного достоинства.

«Поуп Фармацевтикалз» — стерильная могила. Звук моих шагов в вестибюле поднимается к высокому потолку, откуда, отразившись, возвращается эхом.

Фараон приветствует меня. «Поуп Фармацевтикалз» считает вас частью своей семьи. Черт меня дергает показать ему средний палец, когда я прохожу мимо, одновременно подтягивая повыше рюкзак, болтающийся за спиной. Я пришла сюда со списком, который начинается с Джорджа П. Поупа.

Поднимаюсь в лифте на верхний этаж. Когда двери расходятся в стороны, я оказываюсь в башне из слоновой кости, лицом к лицу с самым благоразумным сумасшедшим, с которым мне приходилось когда-либо встречаться. Он сидит за своим огромным мраморным столом, положив ладони на раскрытую учетную книгу. Слева от него — подставка черного дерева с торчащей авторучкой, справа — мобильный телефон, такой же бессильный, как и мужчины, для которых «Поуп Фармацевтикалз» выпускает лекарства, это оружие современного разбойника на новом Диком Западе.

— У нас проблемы, — говорит Джордж П. Поуп.

У него такой вид, как будто он хочет поведать о них мне, поэтому я жду.

— Мы подобны мышам. Все мы, люди. Включая и вас. Что вы думаете об этом? Почему вы до сих пор живы?

— Отвечать?

Он кивает, важно и снисходительно. Великий и ужасный Джордж П. Поуп желает услышать мое мнение. Я с трудом сдерживаюсь.

— Я знаю, что должна быть благодарна, но когда все вокруг тебя или мертвы, или умирают, трудно искать утешения в том, что ты еще жив.

— Мне плевать на ваши личные переживания. Я хочу узнать ваши соображения. Это значит, что я хочу, чтобы вы рассказали, в чем, по вашему мнению, ваша особенность? Чем вы отличаетесь от других?

— Я не знаю, — честно отвечаю я. — Я даже не принимаю мультивитамины.

— Мы могли бы разрезать вас и выяснить это. Вы принадлежите компании. И мы теперь живем в новом мире, старые законы больше не действуют. Вы — собственность «Поуп Фармацевтикалз». Вы — моя собственность.

Его пальцы медленно барабанят по учетной книге.

— Я хочу вам кое-что показать.

Он поднимается из-за стола. В его походке какое-то странное покачивание, как у женщины, пытающейся идти на слишком высоких каблуках.

— Идите за мной, — произносит он командным тоном.

В кабинке лифта П. Поуп дрожащими пальцами тыкает в кнопки.

— Что с вашей семьей?

— Они все умерли. То есть я так думаю.

— Вы не знаете наверняка?

И вдруг происходит что-то невероятно странное: я стою здесь и рассказываю о том дне, когда мы узнали, что Марк умер, о происшествии дома у родителей, о том, что с тех пор я о них ничего не знаю. Я говорю, говорю и не могу остановиться. А он стоит и слушает. Никаких учтивых кивков и подтверждающих звуков, принятых при вежливом общении, он не производит.

Закончив, я делаю глубокий вдох. Лифт останавливается, и двери открываются, должно быть, на подземном этаже. Здесь нет никакого другого источника света, кроме длинных люминесцентных ламп. Белое сияние, жесткое и безжизненное.

Поуп проталкивается вперед меня.

— Мне нет дела до вашей семьи. Я не просил рассказывать мне о ней.

— А до кого вам есть дело?

Он оборачивается, окатывает меня ледяным взглядом.

— До моей компании. Ее управления. Акционеров. Все остальные не имеют значения.

— А как насчет вашей собственной семьи, вашей жены?

— У меня нет семьи. У меня больше нет жены. У меня есть — были — нанятые работники. Доверять можно только тому, чей кусок хлеба в твоих руках. Вас когда-нибудь трахали в задницу?

— Не ваше дело.

— Это именно то, что делают родственники. И друзья. Но нанятые работники думают о том, что они будут есть в следующий раз, о своих доходах, о своей профессиональной репутации, поэтому свой член они держат в штанах.

После этого говорить больше не о чем. Мы находимся в длинном белом коридоре, по обе стороны которого, разрушая его цветовое единообразие, располагаются двери. На них таблички без имен, но с буквенно-числовыми индексами. Еще одним цветовым пятном выделяются красные противопожарные щиты. Аккуратные кровавые пятна на белоснежной прокладке. Поуп клонится влево. В такт его шагам правая пола пиджака отлетает, как будто у него в кармане сокрыт противовес. Я держу дистанцию между ним и мною на тот случай, если…

Он — питающийся мышами монстр.

Он может внезапно остановиться. Но П. Поуп не выказывает такого желания, пока мы наконец не подходим к двери с табличкой «КП-12».

— КП? Камера пыток?

— Да.

Я не могу понять, насколько он серьезен. Его лицо — иностранный язык. В его глазах присутствует какое-то выражение, но мне не удается осмыслить его значение. Неужели и правда камера пыток? Чем же является компания, где я проработала два года? Кто же такой Джордж П. Поуп, если ему нужно подобное помещение?

— Вы знаете, кто я?

У меня уходит секунда на то, чтобы сформулировать вопрос, в котором не содержался бы сдавленный крик.

— Бизнесмен?

Он медленно кивает, как будто у него болит шея.

— Бизнесмен. А кроме того, ученый. Я получаю удовольствие от экспериментов. Бросьте кошку в стаю голубей — что произойдет? Не отвечайте, мы оба знаем, что произойдет. Мне нравятся крупные эксперименты с вероятными чрезвычайными результатами. Не та мелочная… чепуха, когда что-то впрыскивают крысам и смотрят, как это скажется на увеличении или уменьшении их веса. Я люблю масштабные деяния.

Он поднимает руки: божество, демонстрирующее величие своих деяний.

— Жизнь. Иногда единственный способ протестировать медикамент — это выпустить его и посмотреть, что произойдет. Мыши могут только сообщить, как он воздействует на мышей. Но я делаю лекарства для людей. Чтобы узнать, что произойдет с людьми, нужно использовать людей.

— Вы чудовище.

— Не надо на меня так смотреть, — говорит он. — Четыре года я искал другие возможности. Наши тюрьмы, например. Все эти отчужденные жизни могли бы сослужить службу. Протестировать на реальных людях — только так можно получить реальные результаты, надежные данные. Хорошие наемные работники — вот что нужно бизнесмену. Хорошие наемные работники — вот что нужно мечтателю. Дай наемному работнику достаточно денег, и он сделает все, о чем ты его попросишь. Хорхе был таким работником. У него не было никаких нравственных принципов, но было достаточно долгов, чтобы разбить свой пикап, и неприязнь к вам, о причинах которой он мне никогда не говорил.

Каждый мускул моего тела начинает затвердевать, и это продолжается до тех пор, пока я не становлюсь такой же каменной, как и он.

— Он хотел, чтобы его сестра заняла мое место.

— А, представитель нацменьшинства злится, что белая женщина из среднего класса занимает рабочее место, которое, как он считает, принадлежит таким же, как он. Да, я понимаю. Стремление отстоять свои права такое же всесильное, как и зависть, хотя нет, пожалуй, такое же всеобъемлющее, как и вожделение. Интересно. Впрочем, мне нет дела, почему он это сделал. Важно только то, что сделал. Непонятно было, чего от вас ждать. Я не предполагал, что вы продержитесь на своем месте так долго. И к тому же вы не восприимчивы к болезни! Вдвойне возмутительно. Вы должны были заразиться и разносить плоды моей работы как эффективный маленький инкубатор. А вы, не проявляя признаков заражения, вместо этого посещаете психоаналитика.