Убрав фонарь в карман и дав глазе вновь привыкнуть к ночному снежному полумраку, я, поплевав на ладони принялась за дело.

Оно оказалось не из легких. Moих сил едва хватило на один полный оборот ворота. Металлический треск защелки разносился на всю округу, и этого сделалось холодно спине. Отдыхая, потолкала ногой натянувшие тросы — они стали жесткими от напряжения, а крышка, казалось, и с места не двинулась. Второй оборот ворота достался мне еще тяжелее, но старания были вознаграждены заметной щелью под приподнявшейся крышкой. Утешаясь мыслью, что самое тяжелое уже позади, я повторила упражнение, и повторила его еще и еще раз, до тех пор пока крышка не заняла наклонное положение, вполне позволяющее заглянуть внутрь емкости. Опустившись колени в притоптанный мною снег, приготовилась это сделать, стараясь дышать глубоко, морщась от тошнотворного, теплого смрада, исходящего из чрева. Опершись о край, подала было вперед, но тут в механизме, удерживающем сейчас крышку, что-то звонко щелкнуло, и она, дернувшись, слегка осела, заставив, как мне показалось, качнуться все вокруг. Я отпрянула.

Темнота способствует возникновению кошмарных Видений, особенно у людей впечатлительных и нервных. Я себя если и отношу к таковым, то с большими оговорками, но сейчас мне живо представилось, как прихлопнутая тяжеленной крышкой, разрубленная по груди кромкой горловины, я орошаю снег под коленями кровяным потоком и одновременно падаю головой вниз на дно емкости.

Очень четко осознала, что я себе дороже любого Дмитрия.

Поднялась и, дождавшись восстановления твердости в коленях, вновь принялась за ворот и боролась с ним до седьмого пота, пока крышка, запрокинувшись, не ткнулась в поддерживающие ее стойки. Вытерев брезентовым жестким рукавом мокрый лоб, уже без опаски, с колен заглянула внутрь.

— Эй! — воскликнула негромко.

Отзвук, донесшийся из недр, мне не понравился. Луч фонарика уперся в недалекую маслянистую поверхность темного зеркала. Жесткий снежный ком вбился в нее с тяжелым, мертвым звуком, да так и остался на неподвижной поверхности, лениво повернувшись набок и почернев наполовину. Емкость была полна мазута. Дедово правосудие свершилось.

"Емкость уже пропарили и отопление в ней включили, девонька, — рассказывал мне Гена, расплываясь в бахвальной улыбке. — Об этом нам с «афганцем» человек объяснил на колее рельсовой. То ли сторож, то ли железнодорожник, черт его разберет, прости господи, в темноте-то. Но, говорит, все равно там грязно и сыро. Мазут все-таки. Тепло, правда. Полезайте, говорит, если нужда прижала, но смотрите, завтра в нее мазут могут закачать. Если не уберетесь заранее, хана верная!

Мы Димке руки назад связали, башмаки сняли, чтобы ногами не грохал, носки в пасть забили и спустили вниз. И сейчас он там, куда ему деться! Только вот живой или законсервированный — не ведаю!"

Я почувствовала глупое желание отыскать длинную жердину и пошуровать ею в мазуте. А потом крест из нее связать и опустить на маслянистую поверхность с плавающим по ней черным снежным комком.

— Ведьма! — промычало тягуче неподалеку.

Душенька усопшего развлекается? Не почудилось же!

— Со свиданьицем!

Медленно поворачиваю голову, искоса, через плечо вижу и не пойму — чья-то темная фигура маячит на тускло-белом фоне. Ночь. Дьявольщина.

— Я тебя, Ведьма, сейчас трахну по-грязному, а потом опущу туда, в мазут. Плавай, отмывайся.

Лобан! Узнала я его. Выследил, собака! Но — молодец! Незаметно.

Он медленно приближался, и я поднялась ему навстречу. Столкновения не избежать, поэтому на разговоры времени тратить не следует. Спасибо ему, что окликнул, не навалился врасплох, сзади. А то его-то кулаком, да по затылку — и делай со мной что хочешь!

Пистолет я решила применить в самом крайнем случае, если его угроза отправить меня в компанию к Дмитрию станет реальной. А пока… Ох как же «Макаров» мне мешает за пазухой! Не прикрепленный к телу, будет болтаться при каждом движении, а при особо резких — придется держать его рукой.

Я в разгонном темпе сделала навстречу Лобану несколько шагов и, выйдя на дистанцию, подпрыгнула и бросила ногу в его голову. Это был пробный шар, первый блин, который всегда комом. Лобан сумел-таки уклониться, и мой сапожок лишь вскользь проехал по его уху. Не удар, а его собственное резкое движение и вес моего тела опрокинули его на бок. Через пару секунд, кувыркнувшись через плечо, была на ногах и, выполняя глубокое дыхание, наблюдала, как он, скользя подошвами по снегу, встает и поворачивается ко мне. Ощутив азарт, я отдалась импровизации.

Лобан пригнулся, развел руки и, сопя горячим паром, пошел на меня, как медведь. Я отступила назад на шаг, другой, развернулась и легкими прыжками, не особо, впрочем, торопясь, помчалась к твердой, укатанной транспортом дороге. Медведь топал следом, утробно урча, и я не поручилась бы за то, что двигается он не на четвереньках. Возле самой дороги я развернулась лицом к нему и, как следует затормозив, ударила пяткой набегавшего на меня медведя в живот. Затем, подобрав ноги, вытолкнула себя вверх, вперед и хорошо достала кулаком основание его черепа сзади. Он, взвизгнув, зарылся в снег коленями. Не теряя времени на престижную рисовку, перенесла тяжесть тела на ногу, мыском другой ударом сбоку крепко саданула его по лицу. Мотнулась голова, но он не упал, как я ожидала и надеялась. Сцепив пальцы обеими руками, косым движением рубанула его по шее и следом совсем не сильно — коленом по затылку. Он наконец завалился, но и я, не устояв, оказалась рядом, на четвереньках. В глазах плавали круги и вспыхивали мелкие, подлые искорки.

Но подниматься надо было. Я даже сообразила, что нужно немедленно зайти Лобану за спину.

— Ведьма!

Крик у него получился настолько сильным, что, без сомнения, был слышен далеко отсюда.

— Ты где?

— Здесь я, Лобан! — ответила ему совершенно спокойно.

Он зачерпнул ладонь снега, протер им лицо, застонал и повернулся ко мне.

— А-а! — пропел и поднялся уверенно, без суеты и падений.

Я боялась его. Отступая, уперлась плечом в ворот лебедки — как мы здесь оказались?