Однако понятие необходимости у Канта является в высшей степени неясным(93). Прежде всего, оно двузначно, так как может означать "необходимо истинный" и "необходимый для опыта". Как вытекает из цитаты Канта на стр. 128, речь здесь идёт о первом значении. Но когда предложение является необходимо истинным? Если оно логически истинно, то оно аналитично (см. определение на стр. 126) и не является синтетическим априори. Но если оно необходимо, так как подпадает под естественнй закон, то его необходимость он извлекает из категорий, которые априори предписывают природе её законы. Но тем самым мы попадаем в круг: категории являются необходимыми, так как имеются (необходимые) синтетические суждения априори, которые сами свой необходимый характер получают лишь через категории. Необходимость является несостоятельной не только как критерий априорности, но и как свойство синтетических высказываний вообще.

Но тем самым становится несостоятельной вся кантовская аргументация. Ни синтетические суждения априори, ни категории не имеют необходимого характера. Необходимых истин о мире нет вообще. Для гипотетического реализма все высказывания о мире имеют скорее гипотетический характер. От Сциллы метафизически предустановленной гармонии и Харибды шатких принципов предохраняет нас только эволюционная теория познания. Когда Кант спрашивает:

Если бы кто-нибудь стал сомневаться в том, что пространство и время суть определения, присущие вовсе не вещам самим самим по себе, а только их отношению к чувственности, то я бы спросил: как это считают возможным знать a priori и, следовательно, до всякого знакомства с вещами, т. е. прежде, чем они нам даны, каково будет их созерцание?

(Kant,1783, § 11)

то ответ прост: формы созерцания и категории, соответствуют миру как субъективные, внедрённые в нас задатки, и "их использование точно согласуется с законами действительности" просто потому, что они сформированы эволюционно в ходе приспособления к этому миру и его законам. Врождённые структуры делают понятным то, что мы можем делать соответствующие и одновремено независимые от опыта высказывания.

Наши формы созерцания и категории, устанавливаемые до всякого индивидуального опыта, приспособлены к внешнему миру по тем же самым причинам, по которым копыто лошади ещё до её рождения приспособлено к степной почве, а плавники рыбы приспособлены к воде ещё до того, как она вылупится из икринки. Любой разумный человек по поводу таких органов никогда не подумает, что их форма «предписывает» объекту его свойства, но каждый считает само собой разумеющимся, что вода обладает своими свойствами совершенно независомо от того, взаимодействуют ли с ней плавники рыбы или нет… Однако именно относительно структуры и функций собственного мозга предполагает трансцедентальный философ нечто принципиально иное.

(Lorenz,1941, 99; см. стр. 19)

То, что наши формы созерцания и категории в нас «внедрены» и делают возможным опыт, объясняет, почему мы не можем представить себе иного опыта, т. е. они создают психологическую необходимость. И эта психологическая необходимость объясняет, наконец, то, почему Кант считал нужным приписывать им абсолютную необходимость. Но они не являются необходимыми ни по логическим основаниям, ни в силу естественного закона, так что мы независимо от них можем разрабатывать теории, которые выходят за их пределы.

Кант был прав, что наш рассудок предписывает природе законы — только он не обратил внимания на то, как часто наш рассудок терпит крушение: закономерности, которые бы мы хотели предписывать являются априорными психологически, но нет ни малейшего основания считаь их априорно действительными, как думал Кант. Потребность предписыывать такие закономерности нашему окружающему миру является врождённой, основанной на стремлениях или инстинктах.

(Popper,1973,36)

Попытка Канта свести воедино структуры опыта и структуры познания и обосновать отсюда законы опытного мира потерпела неудачу. Но он оставил нам исследование двух важных задач: во-первых, найти субъективные структуры, которые соопределяют наш опыт и делают вообще его возможным. В осуществление этой программы сам Кант внёс существенный вклад, хотя его система категорий нуждается в ревизии, а их трасцедентальная «дедукция» непригодна. Во всяком случае, синтетических суждений априори в кантовском смысле не имеется. Использовать ли в новом исследовании термины «врождённый» и "синтетический априори" как синонимы является поэтому больше вопросом терминологии. По историческим причинам было бы целесообразнее говорить о эволюционной трактовке или интерпретации кантовского синтетического априори, как это делал, например, Кэмпбелл (1959, 160).

С другой стороны, должны разрабатываться объективные структуры, которые характерны для нашего мира. Это является задачей (экспериментальных и теоретических) наук о действительности. Фактически, кантовскую систему можно трактовать как попытку выявить предпосылки современной ему науки, в основном ньютоновской механики. Он хотел дать анализ разума, дал же анализ естествознания своего времени (Reichenbach,1933,626).

Глубокая связь этих обеих задач осуществляется посредством эволюционной трактовки наших познавательных способностей. Надежды Канта, соответственно неокантианцев, найти систему категорий для всякого возможного опыта и научного познания не оправдались; но уже поиск предпосылок существующего познания, как задача, достаточен.

Рационализи и эмпиризм занимают различные позиции относительно вопроса об источнике познания. Для эмпирика всё познание происходит из опыта; наблюдение, измерение и эксперимент являются его важнейшими методами. Для рационалиста всё (или, по меньшей мере, некоторое познание о мире происходит из чистого мышления (разума); важнейшими вспомогательными средствами являются интуиция, логика и математика. Спор между этими теоретико-познавательными позициями мы охарактеризовали (на стр. 126) как классическую проблему философии.

По-видимому, причина неразрешимости проблемы состоит в том, что обе позиции в определённом смысле являются правильными, но также и ложными. Рационализм не корректен; ибо ни одно высказывание о мире не может быть доказано как познание независимо от всякого опыта. Но строгий эмпиризм также опровержим:

a) Опыт не даёт нам гарантии, что естественный закон останется неизменным и не будет однажды изменён.

b) Он не является достаточным гарантом правильности опытных высказываний, так как мы в своих суждениях об опыте можем обманываться, находиться в состоянии опьянения, просто заблуждаться.

c) Ни одно предложение, которое относится к бесконечному числу индивидов или событий, не может быть доказано посредством перечисления частных предложений, являющихся только примерами(94).

В этом смысле следует добавить, что эмпиризм как теория познания несостоятелен. Быть может, тогда прав рационализм?

Альтернативы соблазнительны, но редко корректны. Часто правильное решение состоит в критическом синтезе обеих возможностей (Lorenz, 1973,63). Это относится, например, к противоречию врождённый-приобретённый (см. стр. 70); локализация-интеграция в памяти (см. стр. 89); биологическая-культурная эволюция (см. стр. 84). Это относится также к альтернативе рационализм-эмпиризм. Эволюционная теория познания не может, правда, разрешить этот спор, но она предлагает в определённом смысле "соломоново суждение". Обе позиции, рационализм и эмпиризм, имеют своё оправдание, но на различных ступенях.

В предшествующих исследованиях рационалистическая компонента в большей степени относилась к языку. Прежде всего нужно показать, что наше познание фактически содержит не-эмпирические элементы. Это возможно уже для различных форм восприятия. Биологические и психологические исследования кроме того доказывают, что эти не-эмпирические элементы частично генетически детерминированы, так что (по меньшей мере, по отношению к восприятию и опытному познанию) можно говорить о врождённых познавательных структурах. Только внутри и с помощью этих структур отдельное существо (животное или человек) может осуществлять опыт. Они образуют сеть (Эддингтон, см. стр. 16), сито (Джинс), очки (Рейхенбах), литейную форму (Бутру), коробку (Лоренц), фильтр (см. стр.120), с помощью которых опыт становится возможным и которые частично (у Канта полностью) определяют его структуру. Затем эти структуры, которые мы сами встраиваем в опыт, критический анализ опять в нём открывает и, возможно, «разоблачает» как субъективные. Любой познавательный прогресс означает снятие очков (Лоренц).