Поклевка последовала сразу. О таких поклевках можно было только мечтать: мощный тычок передался в руку, после подсечки спиннинг моментально согнулся в дугу, клюнул вершинкой в воду, клюнул еще раз, потом леска ослабла, сразу вновь натянулась, как струна и… провисла безнадежно вяло. Обрыв!
Алеф как-то не сразу поверил в случившийся факт. Но вот он, перед ним – свободно колышущийся на ветерке конец лески, а блесна… его уловистая блесна осталась где-то там, под водой в пасти рыбы. Обидно! Но такова вся рыбацкая жизнь…
Что ж, по всей видимости, рыбы в реке полно, только надо приспособиться к ловле. Наделать побольше корабликов, чтобы они были более устойчивы на воде, если под этим деревом клевать не будет, искать другие места. Не успел Железяка об этом подумать, как со стороны дерева раздался сильный всплеск, и он увидел, что ветка, которую только что удерживал зевник, вновь оказалась в воде, а самого зевника и след простыл. Да, здесь теперь точно ловить не придется!
Ну и ладно. Зато в других местах не надо будет с корабликами возиться. Кстати, там, где река широкая и мелкая, можно и на тот берег переправиться, чтобы попробовать обловить место под старыми пихтами. Однако сначала надо было подкрепиться. Запеченная в глине форель оказалась вкусной. Правда, повар немного переборщил со специями, но ничего, голод был утолен.
Попив из речки воды, Алеф пришел к выводу, что она не особо холодная, и решил рискнуть. Он вернулся к мелкому широкому перекату, скинул с себя всю одежду, завязал ее в узелок, закинул его за плечи и, держа спиннинг в левой руке, вошел в речку. Сначала вода доходила ему всего до щиколоток, потом глубина начала потихоньку увеличиваться. Каменистое дно было скользким, поэтому Железяка шел не торопясь, ощупывая ногами неровности. Вода уже достигла колен, и течение колыхало шелковистые косички на ногах лекпина, делая их похожим на мягкие коричневые водоросли (как и многие соплеменники, Алеф заплетал волосы на ногах в косички).
Когда до берега осталось каких-то десять метров, горная водица начала напоминать о себе холодом. Невысокому лекпину вода доходила уже до пояса, и он решил ускорить переправу, как вдруг его ноги на что-то наткнулись. В первую секунду показалось, что столкнулся с большой рыбой, потом и в самом деле увидел мелькнувший у поверхности широкий чешуйчатый бок, а потом… Прямо перед ним из воды вдруг одновременно вынырнули две… живые… куклы? Их удлиненные лица с тонкогубыми ртами, носами легкими горбинками, тонкими изогнутыми бровями и большими, широко расставленными прозрачно-серыми глазами с длинными ресницами обрамляли длинные зеленые волосы, обладать которыми могли только русалки. Но обычных русалок он видел не раз – и все они были крупнее среднего лекпина. Эти же были раза в два меньше Железяки. Они взялись за руки, такие же кукольные руки с тонкими пальчиками и удлиненными перламутровыми ногтями, и преградили ему дорогу. Одновременно что-то дотронулось до его ног сзади, потом послышался всплеск. Алеф догадался, что окружен, но оборачиваться не стал, боясь потерять равновесие.
– Кто вы? – спросил он невиданных ранее существ.
Живые куколки, преградившие ему путь, не ответили. Голос раздался сзади. Он был каким-то уставшим, казалось, что говорившей слова даются с трудом:
– Меня и моих сестер называют переруслами. Русалками перекатов. Мы живем только в горных речках и наша порода очень малочисленна. Разве рыболов ни чего не слышал про нас?
Только сейчас Железяка вспомнил, что где-то читал про историю возникновения так называемых русалок перекатов, то есть переруслов. Будто бы в верховьях одной из быстрых горных речек обитал царь семужьего племени старый Семг. И будто бы как-то раз попался он на искусственную мушку, на которую ловила рыбу гномиха Изьябелла – большая любительница нахлыста. Снасть была крепкой, и долго длилось противостояние рыбы и гномихи. Старый Семг оказался выносливее, сильнее и к тому же обладал магическими способностями. Мощным рывком сбросил он рыбачку со скалы в воду и, пока та пыталась выплыть, опутал Изьябеллу ее же шнуром по рукам и ногам. Но утонуть не дал, а оттолкал к скрытому от посторонних глаз глубокому омуту с одиноко торчащим из воды камнем. К этому камню Семг благодаря магии сумел привязать пленницу так, чтобы над водой была только голова, а потом надругался над ней. Два дня несчастная Изьябелла оставалась в полуподводном плену, и в это время старый Семг тешился над ней, как насильник, тем самым мстя рыбачке за все зло, которое она и ее соплеменники причинили рыбьему племени. На третий день Изьябелла очнулась на своем берегу – раздетая, до последней степени окоченевшая и сильно оголодавшая. Но гномы не напрасно славятся крепким здоровьем – через три месяца Изьябелла окрепла, встала на ноги и… поняла, что в ее организме произошли изменения: живот стал увеличиваться в размерах, руки ее отказывались делать самую простую работу, зато ноги стали до невозможности мускулистыми. А еще Изьябеллу безудержно тянуло к воде, в воду. И как-то ночью, когда живот стало нестерпимо распирать от чего-то рвущегося наружу, она, обезумев, взяла длинный гномий нож, покинула дом и направилась к тому самому омуту, где в течение двух дней была пленницей рыбы. Семг поджидал ее в омуте, и она, сжимая нож в руке, вошла в воду… На следующее утро гномы нашли ее на берегу реки бездыханную с распоротым животом. О том, что до этого случилось между ней и Семгом, Изьябелла никому не рассказывала, но после ее гибели выяснилось, что вся эта история записана в семейной летописи покойной. Разъяренные гномы поклялись уничтожить насильника Семга, но, сколько ни хлестали воду спиннинговыми и нахлыстовыми приманками, сколько ни ныряли в омутах с трезубцами и не бродили по берегам с острогами, так и не обнаружили старую рыбину. А через некоторое время в той реке появились необычные существа – полурыбы-полугномы с очень симпатичными личиками, маленькими ручками и покрытым чешуей телом с рыбьим хвостом. Совет магов назвал эти редкие существа переруслами, а речку объявили заповедной…
Вспомнив легенду, Железяка вспомнил также, что посчитал ее тогда обычной выдумкой. Что ж, возможно, историю и в самом деле выдумали, но переруслы-то вот они, живехоньки, да еще и разговаривают!
– Моих сестер зовут Иттья и Иссья, – сказали сзади лекпина. – А меня – Иррья. Ты заставил меня сильно страдать…
– Почему? – удивился Алеф и, еле-еле сохранив равновесие, развернулся на сто восемьдесят градусов.
Только что говорившая с ним перерусла была как две капли воды похожа на своих сестер. Но если у Иттьи и Иссьи выражения лиц были спокойно-любопытными, то Иррья постоянно морщилась, словно от беспокоившей сильной боли.
– Мы не причиним тебе вреда, если ты избавишь нашу сестру от боли, которую ей причинил, – в два голоса сказали сзади.
– Какой боли? Я не причинил никому никакой боли, – сказал Железяка.
Тут Иррья, всплеснув руками, приподнялась из воды, так что он успел разглядеть ее маленькие грудки с острыми сосками, в отличие от всего тела, не покрытыми чешуей, и повернулась к нему спиной. Там, где у переруслы начинался спинной плавник-гребешок, среди расплывающегося кровавого пятна Алеф увидел свою недавно оборванную блесну, впившуюся в тело одним крючком тройника.
– Так вот кого я подцепил, – сказал он, и его зубы клацнули от холода.
– Пока ты не вытащишь свои крючки и не залечишь рану, мы не выпустим тебя из реки, – сказали за его спиной две сестры.
– Но как я…
– Быстрей! – простонала Иррья. – Я сейчас истеку кровью…
– Ты должен высосать из раны попавшую туда заразу, – сказали сзади.
– Я готов, но…
– Быстрей…
Железяка понял, что ему и в самом деле следует поторопиться: и пострадавшую по его вине Иррью надо выручать, и самому не околеть от холода. Чтобы не терять времени, он зажал спиннинг и узелок с одеждой под мышкой, схватил переруслу за талию и вытащил из воды. Широкий раздвоенный хвост, шлепнув по воде, обдал его холодными брызгами, но Алеф не обратил на это внимания.
