Сверху это напоминало цирковую арену во время представления. То есть за арену и выступающих на ней циркачей можно было принять пятно из обломков корабля и его бывших пассажиров, а шевелящиеся вокруг нее кольца очень походили на заполненные зрителями ряды. Чем дальше от арены, тем ряды были выше, но со всей очевидностью было ясно, что любой зритель мог запустить в циркачей помидором. И со всей очевидностью было ясно, что зрители с минуты на минуту готовились это сделать. Только вместо помидоров они держали в своем арсенале убийственные струи-слезы. Казалось, не хватает одного дирижера, по чьей команде прозвучал бы финальный аккорд этого представления…

Воль-Дер-Мар вдруг поймал себя на том, что относится к происходящему, совершено не ощущая страха. Нет, он не был отстранен от действительности: помимо очень досконального обозрения всего, что творится на поверхности озера, он вовсю работал ногами, чтобы удержаться на плаву; он слышал вокруг крики и всплески; вдыхал запахи мокрого дерева, воды, крови и незнакомой жидкости; чувствовал холод и то, как дрожит в его руках Зуйка; он прекрасно понимал, что и ее, и его самого, и всех-всех отделяют от гибели, возможно, какие-то мгновения. Но именно эту возможность гибели Воль-Дер-Мар отвергал просто как нереальную. Он чувствовал, верил и знал, что если даже когда-нибудь и проиграет сражение и погибнет, то только не сегодня…

От сегодняшнего дня Воль-Дер-Мар ждал другого. Ждал, что вот-вот случится то, ради чего он вообще появился на свет в этом мире.

– Ты чувствуешь? – вдруг спросила его Зуйка. – В воде!

– Да!

Мгновенно нахлынувшее чувство было совершенно необычным. Больше всего оно походило на понимание. Огромное понимание и огромную уверенность в том, что существует могущественная сила, которой ты имеешь способность воспользоваться. И самым поразительным для Воль-Дер-Мара было то, что это необычное чувство подарила ему вода. Вернее, то, что было в воде.

Глазами вышитого на знамени серебристого рыбодракона Воль-Дер-Map вгляделся в глубину, что была под ним самим и Зуйкой, и увидел что-то стремительно поднимающееся из синей бездны к поверхности.

Сотни ифов-кабуфов уже приготовились дать залп, когда из воды с огромным фонтаном брызг высоко в воздух выпрыгнул серебристый рыбодракон. Выпрыгнул так высоко, что оказался на одном уровне с парившим под потолком тумана знаменем. Глаза живого серебристого рыбодракона встретились с такими же глазами на знамени, глазами, которыми смотрел Воль-Дер-Мар.

Между двумя парами глаз возникло перламутровое свечение. И это свечение сразу же притянуло к себе девять перламутровых лучей. Самым коротким был луч, протянувшийся от глаз ведьмы Зуйки. Остальные восемь лучей были почти одинаковой длины, и протянулись они от глаз лекпинки Ксаны и тролля Пуслана, эльфа Мухоола и гоблина Кызля, лекпина Тубуза и вампира Курта, гнома Четвеерга двести второго и лекпина Железяки.

Лучи возникли и в следующее мгновение исчезли, словно впитавшись в неподвижно зависшего в воздухе серебристого рыбодракона. Из серебристого он превратился в перламутрового и еще одно мгновение продолжал висеть так же неподвижно, наливаясь сиянием. Потом встрепенулся всем телом, породив миллион мельчайших сияющих перламутровых брызг, разлетевшихся во все стороны, и стал падать. И пока он падал, отлетевшие от него брызги попали на так и не успевших произвести залп ифов-кабуфов.

На одних брызг попало больше, на других меньше, но попали они на всех до единого. И каждое попадание породило яркие вспышки, слившиеся в одно ярчайшее, ослепительное сияние…

Когда сияние погасло, серебристый рыбодракон исчез. Исчезли, то есть перестали существовать, и ифы-кабуфы. Вместо них на водной глади осталось лишь множество рыжеватых расплывчатых пятен. Зато на воде появилась небольшая белоснежная льдина, которую сотворил заклинанием мгновенной заморозки Женуа фон дер Пропст и на которую выбрались пассажиры переставшего существовать парусника «Андрэоса».

Льдина, как и полагается любой льдине, пусть и возникшей с помощью магии, была скользкой и холодной. Но на холод никто не обращал внимания, хотя все лежали на льдине в насквозь промокшей одежде. Внимание каждого было сосредоточено на медленно опускающемся знамени с вышитым серебристым рыбодраконом. Знамя опускалось все ниже и ниже, пока не оказалось в поднятой руке лежавшего на спине Воль-Дер-Мара.

И в это время пошел дождь. Он тоже был холодным, наверное, потому что в дождь превращался сам туман.

Зато с каждой упавшей каплей туман все больше истончался и таял. Крупные холодные капли падали на лежавших на льдине людей, эльфов и кота. И кроме звука их падения, не было слышно ничего.

Воль-Дер-Map снял с глаз повязку, и теперь капли стали падать на его закрытые глаза. Потом что-то закрыло его лицо от дождя, и он почувствовал прикосновение к глазам девичьих губ. Зуйка целовала его глаза по очереди, целовала вновь и вновь, целовала, пока не закончился дождь. А когда дождь закончился и Зуйка прекратила поцелуи, Воль-Дер-Мар открыл глаза и увидел высоко над собой синее безоблачное небо.

Зуйка открыла глаза. И тут же отвернула голову, спасаясь от солнечного луча, приникшего сквозь неплотно прикрытые ставни. И увидела близко-близко лицо Воль-Дер-Мара. Он спал, и его согнутая в локте левая рука лежала на ее обнаженной груди, пальцы слегка подрагивали. Наверное, это и разбудило ведьмочку.

Множество мыслей-воспоминаний закрутились у нее в голове. Столько событий произошло вчера! Но ей хотелось думать только об одном – о том, что произошло ночью здесь, в спальне Воль-Дер-Мара. Между ним и ней…

А может, не думать об этом вовсе? Ну, произошло и произошло. Пусть, это было очень даже классно. Но ведь она – всего-навсего молоденькая девчушка, пусть и ведьма. А Воль-Дер-Мар – он, он…

Зуйка аккуратно выскользнула из-под его руки, встала с кровати и, прихватив свою одежду, на цыпочках покинула спальню.

В гостиной, куда она спустилась уже одетой, умытой и причесанной, был только Четвеерг двести второй. Гном сидел перед камином на одной из разбросанных по полу подушечек и что-то подсчитывал на пальцах.

– А где все остальные? – спросила Зуйка, присаживаясь рядом.

– Дрыхнут еще, – пробурчал гном.

Как-то само собой получилось, что после вчерашних событий на озере Зуро вся, как выразился профессор Малач, посвященная девятка направилась в дом прозревшего Воль-Дер-Мара. Зуйка смутно помнила, имела ли место какая-нибудь вечеринка. Все валились от усталости с ног, и, кажется, все сразу разбрелись по гостевым спальням, которых в этом доме хватало. И только она оказалась в спальне хозяйской…

– Та-а-ак, – вернулся к своим вычислениям Четвеерг. – Сегодня у нас вторник, вчера был понедельник, позавчера – воскресенье, позапозавчера – суббота… Та-а-ак… Это была эта суббота. А в прошлую субботу у нас были отборочные соревнования. Так-так-та-а-ак, получается, с тех пор прошло… э-э-э… – Он на чал сосредоточенно загибать пальцы.

– Двести второй! – глядя на его руки, позвала Зуйка.

– Не мешай! Семь плюс воскресенье, плюс понедельник… Сегодня у нас точно вторник?

– Точно. А что ты хочешь подсчитать?

– Сколько дней прошло с тех пор, как мы в отборочных соревнованиях участвовали.

– Надо не дни считать, а события, – усмехнулась Зуйка. – Их за это время гораздо больше произошло.

Гном озадаченно посмотрел на ведьмочку.

– А где твой шрам? – спросила она.

Он перевел взгляд на свое запястье. От зигзагообразной отметины, что появилась у него позавчера ночью, не осталось и следа.

– Можешь не удивляться, у меня на ноге шрам тоже исчез, – сказала Зуйка.

– А у меня на ладони словно и не было никакого ожога, – сказала появившаяся в гостиной Ксана. – И главное – он у меня вчера вдруг кровоточить начал, потом дождь начался, и будто смыл и кровь, и ожог… Интересно, а у остальных наших тоже болячки и всякие там отметины пропали?