– Пользоваться ключом не разучился? – спросил начальник стражи, вручая коробочку Алесандро.
– Еще чего, – буркнул бакалавр. – Поди, не первый раз замужем…
– Замужем? – нахмурился Ат-Матьюх, прославившийся среди факультетских патологической ревностью к своей жене, красавице Матьюше. – При чем здесь замужество?!
– Да это так, поговорка, то есть шутка, то есть…
– В таких местах не шутят! – строго сказал начальник стражи. – Проходи!
Перед Алесандро медленно открылись тяжелые двери в узкий длинный коридор, освещаемый сверху тусклым магическим светом. Бакалавр вынул из коробочки обычный с виду бронзовый ключ на длинной медной цепочке и повесил его себе на шею. Ключ мгновенно принял горизонтальное положение и словно потянул Алесандро вперед.
Всякий раз, попадая в Глубокое подземелье, Алесандро удивлялся этой магической особенности – среди множества дверей, расположенных в лабиринте коридоров, выданный ключ неизменно притягивался к той единственной замочной скважине, которую мог открыть. Дверей здесь в самом деле было великое множество, и Алесандро знал, что за ними нет ни одной одинаковой комнаты. Одни были просторными с высоченными потолками, другие, наоборот, такими узкими, что в них, в прямом смысле слова, невозможно было развернуться и выходить приходилось спиной вперед. Поэтому и коридоры в подземелье, за исключением центрального, были сильно изломаны, и если не ключи-проводники, заблудиться там было бы проще простого. Некоторые комнаты были заполнены возможными предметами, некоторые были совершенно пусты, и единственное, чем они походили друг друга, так это отсутствием окон. И комнаты, и коридоры освещались магическим, льющимся с потолка светом, как только в них появлялись посетители.
Повинуясь влекущей силе ключа, Алесандро сделал несколько поворотов, дважды перешел по мосту через подземные реки и, наконец, добрел до нужной комнаты. Вся она была заставлена сундуками различных размеров, в каждом из которых хранились весы. Алесандро достал из коробочки ключ, выданный Кшиштовицким, и тот, словно магнитом, притянулся к замку на одном из сундуков.
И весы, и золотые гирьки к ним хранились в прямоугольном пенале из горного хрусталя. По конструкции «Пмартрепусы» напоминали обычные медицинские весы, только чаши у них были в виде половинок рыбы-леща. Взвешивать ими можно было любой вес от одного миллиграмма до ста двадцати одного грамма девяноста девяти миллиграммов, причем для взвешивания веса в миллиграммах предназначалось девяносто девять золотых пластинок, а в граммах – всего пять, весом один, три, девять, двадцать семь и восемьдесят один грамм. Когда Алесандро впервые довелось ставить опыты с этими весами, он подумал, что остальные гирьки были утеряны или похищены, но Женуа фон дер Пропст разубедил его в этом и на наглядном примере доказал, что вес в граммах до ста двадцати одного действительно можно взвесить, обойдясь всего лишь этими пятью гирьками.
Всякий раз, беря в руки «Пмартрепусы», Алесандро, прекрасно понимая, какую ценность они собой представляют, начинал панически бояться их уронить. Ему даже как-то приснилось, будто бы он, идя по коридорам подземелья, вдруг спотыкается, роняет весы на каменный пол, хрустальный пенал разбивается, гирьки и золотые миллиграммовые пластинки разлетаются в разные стороны, Алесандро начинает их собирать и находит все, кроме одной гирьки – девятиграммовой. Он прекрасно понимает, что без нее никак не обойтись, ищет гирьку, ползая на карачках, стирая до дыр штаны на коленях, но она как сквозь землю провалилась…
Обратный путь превращался для Алесандро в настоящее испытание. Он шел очень медленно, прижимая «Пмартрепусы» к груди и не отрывая взгляда от гирьки весом в девять граммов, словно она действительно могла испариться.
Вот и сейчас он двигался по направлению к выходу, аккуратно переставлял ноги и смотрел на ту самую гирьку, которая вдруг… начала подрагивать, а через пару шагов и вовсе подпрыгивать в своем гнезде. Бакалавр остановился и посмотрел на свои руки, которые вроде бы не дрожали. А если бы и дрожали, тогда бы остальные гирьки и пластинки подпрыгивали в гнездах, но это происходило только с девятиграммовкой. Она уже не подпрыгивала, она поднялась из гнезда и сначала медленно, затем все быстрей и быстрей стала крутиться и, словно живое существо, метаться в пенале, задевая другие гирьки и стукаясь о стенки.
Алесандро знал, что магические «Пмартрепусы» обладают многими способностями, но только при условии воздействия на них направленной магии. Выходило, что кто-то поблизости творит магию. Но кто? Где? Он как раз перешел по мосту одну из подземных речек и, влекомый ключом-проводником, повернул налево. Тут-то девятиграммовка и начала проявлять беспокойство. Алесандро посмотрел по сторонам и увидел поблизости лишь одну дверь, которая, как он сразу понял, была самую малость приоткрыта – из узкой щели пробивалась еле различимая полоска тусклого света. Откуда-то нахлынувшее любопытство одолело все остальные желания. Алесандро аккуратно поставил стеклянный пенал с продолжавшей крутиться внутри гирькой на пол, зажал в кулаке тянувший к выходу ключ, приоткрыл дверь и… застыл от изумления. Посреди комнаты стоял подрамник с натянутой тканью, над этой тканью, сама по себе паря в воздухе, быстро сновала длинная игла с продетой в нее серебристой нитью и вышивала на холсте какой-то рисунок. Перед подрамником на табурете, сложа руки на коленях, сидел не кто иной, как Воль-Дер-Мар. Живехонький. С виду целый и невредимый, только почему-то с повязкой на глазах.
– Воль! Ты? – невольно вырвалось у бакалавра.
– Алесандро? – Воль-Дер-Мар вскочил с табуретки и постарался встать так, чтобы закрыть спиной подрамник. При этом игла так и заизвивалась перед холстом, словно приготовившись его проткнуть. – Как ты здесь очутился?
– У тебя дверь приоткрыта. А я за весами, за «Пмартрепусами» пришел, и у меня гирька девяти граммовая на магию откликнулась. Я заглянул и вот… ты… живой. Живой! – Алесандро не мог сдержать радости и бросился обнимать друга. – Я так плакал, когда узнал, что ты умер! Что тебя отравили…
– Получается, что не умер, – сказал Воль-Дер-Map.
– Но почему у тебя на глазах повязка?
– Я слеп, мой дорогой Алесандро. Пока слеп…
– А почему ты здесь? И что вообще все это означает?
– В двух словах не объяснишь. А времени для разговора у меня нет. Поэтому прошу тебя немедленно уйти. И также прошу никому не говорить обо мне и о том, что ты здесь видел.
– Но как же…
– Алесандро! – Воль-Дер-Мар легко толкнул друга в грудь. – Уходи. Все очень, ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО!
Бакалавр открыл рот, но вспомнил, как совсем недавно на лодочном пирсе сам сказал точно такие же слова Мак-Дину и лодочнику Рожоксу.
– Я все понял! Я ухожу, – сказал он. – Я очень рад, что ты жив, Воль!
– Да. Спасибо. Иди.
Вдруг Воль-Дер-Мар пошатнулся, словно его ударили, и схватился за голову.
– Постой, Алесандро! – выкрикнул он и, попятившись, сел на табурет.
Бакалавр увидел, как лицо Воль-Дер-Мара исказила гримаса боли. Неподвижно висевшая в воздухе игла вновь начала свое снование-вышивание.
– Что с тобой, Воль? Чем я могу тебе помочь?
– Не мне. Всем нам! Ты очень можешь помочь, Алесандро. – Воль-Дер-Мар сжал голову ладонями. – Пожалуйста, быстрее беги к профессору Малачу. Скажи ему, что я опять видел! Чтобы он срочно оказался в городе и там спас, спас… На улице… Каменке. Он должен догадаться, кого… Быстрей, Алесандро!!!
– Я все понял, Воль, все понял. Я уже бегу!
Пожары в Фалленблеке случались редко. Население города было приучено очень осторожно обращаться с огнем. Если же пожар где-то и начинался, то пожарная команда, состоящая исключительно из троллей, очень оперативно прибывала на место и работала быстро и умело.
Вот и теперь, одновременно с Железякой и Тубузом, прибежавшими в конец улицы Каменка, где горел один из лекпинских домов, подъехала пожарная команда троллей, возглавляемая Ау-Шпонгком. По команде быстро развернулись заправленные в огромные бочки шланги, заработали насосы, и потоки воды вступили в извечное противоборство с огнем. По сравнению с усилиями лекпинов – соседей горевшего дома, выстроившихся цепочкой и передававших ведра с расплескивающейся водой, – действия троллей должны были принести гораздо больший эффект. Но пока что огонь буйствовал вовсю, и Тубуз с ужасом осознал, что горит дом его любимого дядюшки Чассока, с которым он расстался всего лишь несколько часов назад.
