Над землей тихо. По вершинам сосен идет ветер. И сосны шумят, как тяжелый дождь. Иногда этот шум похож на гул водопада. Сороть разлилась и заперла лед в Маленце. И вода еще прибывает. Нет уже ни Маленца, ни Петровского озера, ни Сороти. Разлив. И Сороть туда, где был Маленец, гонит лед. Льды теснятся, напирают и лезут на берег. Льды цвета черного серебра и как бы подернуты мхами. Льды раскалываются на пластины, чешуйки. Они мелко, гусельно наигрывают. И взбираются, взбираются на берег.

Льды то шумят подобно снегопаду, то — вроде бы ссохшиеся ворота — раскрываются со скрипом. Или в пустом доме шевелятся полуоткрытые двери. Верховой ветер слабеет. Облупившаяся кора сосен шелестит подобно льдам. И шорохи хвои напоминают поскрипывание льдов. Падают шишки. Нет, это стеклянные льдины раскалываются и рассыпаются по ветвям.

— А почему бы человеку, стоя над озером, не сказать «ау»? — спросил Андрея знакомый голос.

Такой голос не совсем неожиданный среди сосен и льдов.

— Человек слушает ледоход, — ответил Андрей.

— Ледоход и вместе можно слушать.

— Вот мы и слушаем вместе.

— Не всегда так получается, — сказала девушка и встала рядом с Андреем. — Однажды я видела здесь человека, и мне показалось, что вместе с ним можно слушать ледоход. Человек сидел на берегу и рисовал это озеро. Я стояла и ждала. Он закончил свою работу, и я окликнула его. И поманила пальцем. Он подошел. И я показала ему, как слушают ледоход. Я низко наклонилась к воде и сделала вид, что внимательно слушаю. Он тоже стал слушать. И некоторое время слушал. А потом ни с того ни с сего стал бить каблуками по льдинам. Я взяла и ушла.

Девушка присела, подняла небольшую льдинку. Льдинка блестела на ладони. Девушка высоко подбросила льдинку, та упала на берег и рассыпалась на множество кристаллов. Из леса выбежала красная лиса, схватила большой сверкающий кристалл и побежала вдоль берега, высоко подпрыгивая. Потом лиса встала на задние лапы, подкинула кристалл, а сама отскочила в сторону. Кристалл покатился по земле и начал рассыпаться. Лиса уставилась на девушку и села. Девушка двинулась к лисе. Тогда лиса вскочила, подбежала к воде, выхватила другой кусок льда и убежала в лес.

— Какая же это лиса?

— Это и есть лиса, — сказала девушка.

— Зачем лисе лед?

— А зачем синице море поджигать?

Кто-то шел той стороной Маленца и напевал:

В наступающих сумерках человека видно не было, и пение как бы само собой двигалось вдоль озера.

— Сейчас бы лодку да на разлив выплыть, — сказал Андрей.

— А за мысом стоит лодка. Кто-то забыл или оставил. Все равно водой поднимет и унесет.

— Так она чужая.

— Тут ничего чужого нет. — Девушка взяла Андрея за руку.

— Там сосед у меня совсем обиженный сидит, — сказал Андрей.

— Он сам себя обидел, — сказала девушка. — Нельзя таким недобрым быть. А людям надо верить. Хороших людей больше, чем плохих. Может, хоть это на пользу ему пойдет.

— У него на ветке этой уже листья распустились. Цвет набирает. А он руку все полотенцем заматывает. Всем говорит, что кипятком обварил. И приемник свой забыл. И телевизор не смотрит.

— А хорошо ведь это. — Девушка улыбнулась.

— Конечно, хорошо. Да жаль старика.

— Глупый он. Ему бы радоваться надо. Ну ладно. Вот уедешь отсюда, тогда и отпадет ветка. Пусть он тогда и телевизор палит, и приемник свой крутит.

— Уезжать мне отсюда совсем не хочется, — сказал Андрей.

— Уезжать надо. — Девушка невесело наклонила голову. — Ну хорошо. Сегодня ночью заморозок ляжет, и весь цвет у него на ветке побьет. Только пусть он не гудит приемником да телевизором, пока не уедешь.

— Не хочется мне уезжать, — опять сказал Андрей.

Впереди в сумерках замаячила лодка. Она стояла на берегу. Но вода уже подмывала ее и покачивала. Лодка еле держалась у берега.

Теперь трудно было все это назвать просто разливом. Расстилалось море. И в низкой тьме ночи светились острова.

— Много лет назад я рыбачил здесь как-то с друзьями, — начал Андрей рассказывать. — Смешная получилась рыбалка. Взяли невод. Разлив большой тоже был. Только закинули, зацепился невод. Еле отцепили. Зашли в Маленец. Закинули. Опять зацепились. Мучились, мучились. Невод пустой, конечно. Отплыли под усадьбу. Тянем. Тяжело. Как бурлаки тащим. Вытянули — перепугались. Уж не мертвую ли скотину выволокли? Какая-то странная кочка в неводе. Раздирали ее, раздирали. Только одного линя нашли. Зато громадный. В руках так и бьется. Бросили рыбалку — и домой.

— Так оно и должно было быть, — сказала девушка.

— Может быть, — согласился Андрей. — А ночью на веранде спали да и линя тут бросили. Только задремлешь, вроде кто-то вздыхает. И зубами скрипит. Собака, что ли, пробралась? Свет зажгли: нет никакой собаки. Опять легли. Снова кто-то вздыхает. С рассветом глядим, а это линь на полу дышит, движется. Положили его в ведро и выпустили в Сороть.

— Уплыл?

— Сначала на боку долго лежал. Потом встрепенулся — и от берега. Все же вернулся, поглядел на нас, дал круг — и в глубину.

— Ты ведь не жил здесь тогда.

— Да, я тогда учился уже. Но приезжал сюда. В деревне я жил раньше. За Волгой. Сено косил, пахал. С матерью мы жили. Колодец был у нас. Помню, на хутор к нам девушка одна зашла. Заезжая. Туча большая в небе стояла. Такие тучи у нас перевалами называют.

— Перевалами?

— Да. Потому что стоит, стоит, а потом куда-нибудь перевалится… И девушка к нам на хутор пришла из-под тучи.

Андрей сидел на корме, девушка — на самом носу лодки. Весла лежали на бортах. Девушка руки заложила за голову.

— Ты полюбил ее? — спросила девушка.

— Я бы ее полюбил. Таких я тогда еще не видел.

— Что же вам помешало?

— Да ничего особенно. У нее жених оказался. И приехал.

На пригорке в усадьбе начал бить колокол. И каждый удар колокола уходил в свою, особую сторону. И далеко уходил он, и пропадал в своей стороне навсегда. На усадьбе вспыхнул огонек. Вспыхнул и погас. И опять вспыхнул.

— Няня со своей лучиной, — сказала девушка.

За Маленцом опять послышался голос:

— Значит, уедешь скоро, — сказала девушка задумчиво.

— Не хочется мне уезжать. Давай уедем вместе.

— Я никуда не могу отсюда уехать. — Девушка положила руки на колени.

— Поедем.

— Нет. А тебе ехать надо.

— Мне здесь так спокойно. — Андрей нагнулся и зачерпнул за бортом пригоршню воды.

Выпил воду.

Девушка тоже зачерпнула пригоршню за другим бортом. Тоже выпила.

— Теперь тебе уже не будет спокойно, — сказала она грустно.

— А тебе? — спросил Андрей.

Низкая тьма облаков рассеивалась, и в небе начали проступать звезды. Заметно холодало.

— Там, на усадьбе, в доме окна большие, — негромко заговорила девушка. — Ночью встанешь у окна при таком разливе, а звезды все по воде рассыпаны. А зимой в камине гудит, и мороз на стеклах, и половицы поскрипывают.

По голосу чувствовалось, что девушка думает совсем не о том, о чем говорит. По разливу ходило течение. Оно развернуло лодку и медленно понесло по кругу.

— Теперь ты будешь счастливым, но жить тебе тревожно станет. Хотя ничего бояться не будешь, — сказала девушка.

— Не буду я счастливым.

— Ты помни обо мне.

— Конечно.

— Ты меня не забывай.

— Как же я забуду?

— Ты полетишь куда-нибудь?