Она сидела опустив глаза, а он ворошил письма читателей, и ерошил волосы, и сыпал пепел мимо пепельницы. И говорил. Конечно, нелегко работать в самой большой библиотеке. Да и книг столько выпущено, что ошибиться нетрудно. Шутка ли, сотни миллиардов томов! На Земле они и не разместятся, хотя кое-кто до недавнего времени считал это целесообразным. Вот и выбрали Луну. Здесь нет влаги, силы гравитации малы, вакуум полный — идеальное книгохранилище. Да, предлагают кое-что вместо книг. Фотопластик, электропроекторы. Но разве сбросишь со счетов, что старомодные бумажные книги нравятся читателям? И когда построили Канал — само собой получилось, что большую часть книг перевели на Луну. Так возникла Библиотека — сотни километров туннелей, залов, герметизированных эскалаторов, транспортеров, пневматических трубопроводов. Тысяча пульсирующих артерий в лунном теле.

Да он знает, нелегко быть здесь первый год. Пусть она извинит его за резкий тон — ничего страшного не случилось. Книжку Соллогуба адресат получит. Вот она — в углу кабинета, в ящике — упакована, перевязана. Она и отправит ее сама. Четыре минуты по Каналу, три — по магнитопроводу — и книга у читателя. Вот семь дней назад произошел действительно недопустимый случай: вместо сонетов Шекспира собрались высылать сборник молодого поэта Шафирова. Но в общем не стоит расстраиваться. Дальше — легче. Он сам два года работает, а не двадцать. Нет же, она не совсем так понимает его. Он и не огорчен вовсе. Так только… Пройдет… Всего доброго.

Снова стучали ее каблуки по паркетным клавишам. Снова хлопали двери. Через полчаса, приняв заказ, он сам передавал его по фону. Опять она не могла понять, то ли просили стихи Марины Цветаевой, то ли новую поэму Нецветаевой. Голос его звучал негромко и чуть-чуть неуверенно. Может быть, она сама путала немного — сосредоточиться не успевала, когда слышала его звонок. Иногда ей казалось, что он вполне мог бы говорить погромче, а она — быть повнимательнее.

И утром следующего дня, ожидая ее, он ловил звуки шагов и старался думать о Майкове и Маяковском, о серьезном. Двадцать сотрудников работали в отделе. Девятнадцать из них не ошибались никогда».

После описанного в очерке разговора Дане стал помогать Рэтикус, и маленькие недоразумения прекратились. Или почти прекратились. Пришло как-то в Библиотеку радиописьмо с просьбой… но лучше привести его полностью:

Прежде чем рассказывать дальше, нужно условиться о терминологии. Будем во избежание недоразумений называть Рэтикуса из Библиотеки его подлинным именем, а Рэтикуса из совхоза «Валдайские зори» — братом. Ведь они и в самом деле как бы родные братья.

В числе других заказов письмо попало к Рэтикусу. Так он узнал о просьбе брата.

Надо сказать, что двуокись серы и азота, разрушительно действующие на клетчатку, сделали свое дело: многие бумажные издания оберегаются столь же тщательно, как и манускрипты из телячьей кожи. В массовых отделах Библиотеки можно найти сочинения поэтов и писателей всех времен и народов. И каждый может получить книги. Конечно, в порядке очереди.

Прочитав письмо, Рэтикус долго размышлял. Эта была единственная весточка от брата. И он решил выслать ему книги сразу, вне очереди.

Он видел безбрежные поля Земли и помнил еще странную силу, заставлявшую отвечать словами, чувствами, песней на шествие золотистых волн, на утренние лучи, на весенние синие просветы меж белых низких облаков. В этом не было ничего сверхъестественного, ничего от монополии одних лишь людей. Оно, все это, было скорее сродни математике, правда другой математике, с законами неуловимыми, точно переход к пределу, сродни бесконечности и ритму, ритму магическому, ритму нескончаемому. Так он понял брата и в тот же день выслал ему стихи, в простых словах которых, составленных вместе, звучало удивление и неповторимая грусть.

Он послал бы брату стихи, даже если бы пришлось нарушить самые строгие запреты. Все обошлось. Их вызвали вместе с Даной и сделали замечание: случай не имел прецедентов.

Разбирая старые заявки, встретила я и еще одно письмо. От Валентина Малинина. И он просил выслать томик Есенина по тому же адресу.

Для меня все стало на свои места. В письме Рэтикуса-брата они, вероятно, намеренно не назвали имя поэта, стремясь превратить сотрудников Библиотеки как бы в соучастников замысла. Их общий заказ был рассчитан на верную удачу. Расчет оправдался.

Каждый раз, когда я мысленно снова пробегаю строки письма, в моей голове возникает отчетливое видение тропинки, бегущей по жемчужному полю, а между строк письма словно смотрят на меня серые Валькины глаза.

Каждую ночь, когда луна становилась полной и походила на огромный кошачий глаз, они выходили в безмолвие. Лица были спокойны и казались голубыми. И глаза их были направлены в небо. Что их влекло в неведомую даль — неизвестно. Их никто не окликал, не спрашивал — все понимали, что нельзя будить спящих.

Алексей Максимович Ненароков жил на самой, что называется, верхотуре. Над его девятым этажом начиналось небо. Летом Алексей Максимович спал на балконе, считая, что такая процедура продлит уходящую жизнь. Стремительное кружение жизни вне балкона его волновало редко. Да бог простит. Алексей Максимович заканчивал седьмой десяток.

В эту ночь, после традиционного чая с шиповником, Ненароков посидел на скрипучей раскладушке под звездным небом, залез в спальный мешок (это охраняло его от вездесущих комаров) и уставился глазами в карниз. Сон не шел.

В это время Надежда, соседка Ненарокова, уже встала, медленно двигаясь по привычным ковровым дорожкам к двери, а там плавно на чердак и через открытое слуховое окно — к карнизу. На этот раз небо было чисто, луна была начищена до медного блеска, и крупные, с мохнатыми ресницами звезды сияли призывно и сказочно. Надежда была не одинока в своих полнолунных исканиях. На многих крышах города тянулись взгляды тех, кто был отмечен единым знаком полнолуния.

Алексей Максимович думал о пиве. О том спасительном глотке терпкого напитка, который всегда вливал изрядную порцию энергии в его немолодой организм. Пиво было в холодильнике. Но звездное небо притягивало, не отпускало. Там, где Большая Медведица завершалась ручкой ковша, дрожала неведомая Алексею Максимовичу звезда. И он не мог припомнить, была ли она там прежде, но отчего-то казалось, что не было, и Ненароков видел себя первооткрывателем. В это время прямо над ним, по самому карнизу, проплыла женская фигура. Остановившись над балконом, потянувшись к чему-то далекому, зовущему в небо, она тихо шевелила губами. Луна серебрила ее тело, и Ненароков почувствовал себя неудобно.

Луна поднималась медленно, делая тени короче. Наденька ничего не видела и не чувствовала. Она спала. Ей снился тревожный сон, который так часто приходил к ней. Она не понимала его. Ничего похожего не было в ее будничной жизни. Не был он и фантастическим. Может, лишь чуть-чуть. Были люди с какими-то большими и глубокими глазами. С глазами, в которых загадочно отражались видения окружающего. Глаза были темные, местность непривычная, но чем-то близкая и родная, а чем, Наденька не могла понять. Все казалось, будто давно уже жила среди этих людей, была там своя…