На этот раз та спала уже на боку, закрывшись до пояса простыней. Псориатические высыпания поблёкли, и уже не выглядели так ужасно, как всего четыре часа назад.

Утром, проснувшись, Людмила услышала плеск воды в ванной и голос Лены, напевавший песню Ларисы Мондрус.

На кухне на столе стояла сковородка с глазуньей.

Поставив слегка остывший чайник на огонь, Людмила дождалась, когда Лена выйдет из ванной комнаты.

Сюрпризом для неё оказалось, что та вышла абсолютно голой. Только на голове имелся тюрбан из полотенца.

– Видала, – счастливым голосом воскликнула Лена и крутнулась вокруг себя, потеряв тапок с ноги. – Ни одной бляшки не осталось.

Действительно, на белой гладкой коже не было никаких следов псориаза. А Людмиле даже показалось, что у сестры пропали еще и некоторые родинки.

Надев халат, Лена уселась напротив сестры и растерянно спросила.

– А что мне теперь делать? Я же на больничном листе. Меня завтра дерматолог хотел в больницу повалить.

– Придется идти на прием и проситься на выписку, – посоветовала Людмила.

– Представляю, как меня там будут допрашивать, от чего я поправилась.

– Скажи, что ничего не делала, все прошло само за два дня.

Лена нервно хихикнула.

– Кто же мне поверит?

– А не поверят и бог с ними, пусть себе не верят, – сообщила сестра.

– Послушай, Люда, – попроси своего студента, чтобы он еще такой мази сделал, надо же про запас оставить. Вчера мы почти полбаночки извели.

– Попробую, – неуверенно сказала Людмила Викторовна. – Понимаешь, молодой человек утверждал, что эту мазь делала еще его бабушка. Не знаю, сможет ли он сам сотворить такое чудо.

– Ну, попроси, что тебе стоит, Людок, пожалуйста, – заныла младшая сестра. И старшая сестра, как всегда согласилась выполнить её просьбу.

– Сегодня воскресенье, так, что смогу увидеть Витю Гребнева только завтра, – на всякий случай уточнила она.

После разговора с преподавательницей латинского языка, я отправился на урок истории, опаздывать на него было бы себе дороже. Интерна Александровна шуток не понимала.

На большой перемене я отправился на поиски Смолянской. В комитете ВЛКСМ её не оказалось, в группе фельдшеров, куда я заглянул, её тоже не было. Когда спросил девушек, где может быть их коллега, они насмешливо заулыбались, но подсказали, куда надо двигаться. Поэтому мы столкнулись с ней нос к носу в коридоре.

– Наташа, привет, – воскликнул я. – А я тебя ищу. Хочу сказать, что билеты в кино я купил. Завтра идем на Фантомаса в Победу сеанс в 15–30.

– Я думала, ты купишь билеты на последний сеанс, – улыбнулась девушка. – да, еще и на последний ряд.

– Зачем? – натурально удивился я. – Завтра воскресенье, весь день свободный, так, что встретимся за час до кинофильма, погуляем. Потом фильм, а на вечер придумаем что-нибудь еще. Хотя твоя идея насчет последнего ряда мне понравилась.

– Наташа порозовела и явно смутилась.

– Вот времена! – подумал я. – Девушки еще не разучились смущаться, даже в девятнадцать лет.

Звонок на урок прервал нашу беседу, но мы успели договориться, где и когда завтра встречаемся.

Я же после уроков поспешил в подвал, пока Григорий Иванович не усвистал домой.

Когда я зашел в его мастерскую, то обнаружил, что он уже остограмился и находится в отличном расположении духа. Домой он тоже не спешил, ибо супруга вряд ли даст ему возможность продолжить алкоголизацию.

– Ааа, Витек, явился, не запылился – приветствовал он меня. – Заходи, присаживайся, если насчет заявки, то на ней еще конь не валялся.

– Да. нет, Иваныч, меня заявка особо не волнует. Это ведь у нашего директора свербит в одном месте, пусть он и завхоза поторапливает.

Я по другому вопросу хотел поговорить.

– Давай поговорим, – сразу стал серьезней Светлов.

– В общем, мне бы нужно в квартире мебель поменять, а взять её негде.

– Понятно, – кивнул Григорий Иванович. – Ну, и что ты хотел бы поменять?

В ответ я протянул ему тетрадку с чертежами.

Полковник взял её и начал с интересом изучать.

– Хм, ты, оказывается, можешь идти работать этим, как его? Ну, модное слово…

– Дизайнером что ли? – прекратил я муки собеседника.

– Во-во, дизайнером, – согласился Светлов. – тут на днях просматривал журнал «Америка», так там большая статья о дизайнерах была напечатана.

– Однако! – подумал я. – Вот тебе и полковник, приличные у него связи, если смог выписать такой дефицитный журнал.

– Короче, – продолжил Григорий Иванович. – Ты хочешь, чтобы я изготовил тебе спальный гарнитур, набор мебели на кухню и в прихожую.

– Именно так, – подтвердил я.

– Слушай, Витя, я, конечно, много за работу с тебя не возьму, все же вместе работаем, но и даром работать не желаю. Кроме того, будут другие расходы, материал, лак, мебельная фурнитура, в магазине всего этого не купишь.

Ты по деньгам то потянешь свои хотелки?

Я улыбнулся.

– Иваныч, ты же в этом деле специалист, составь примерную смету, я посмотрю и скажу, потяну, или нет.

Светлов налил себе песярик водки в рюмку, одни махом закинул её в рот, нюхнул черняшки и сообщил.

– Мне особо тут размышлять не над чем. Думаешь, ты один такой ушлый? Я тут половине училища мебель делал. Поэтому сразу скажу за все три гарнитура тысяча двести рублей, Аванс тридцать процентов вперед.

– Согласен, – сразу ответил я.

– Ого! – воскликнул, ставший серьезным, столяр. – Сегодня услышал историю о тебе, думал, сочиняют бабы. А оказывается что-то в их брехне правдой оказалось. Денежки то на травках, да микстурах значит, заработал.

– Григорий Иванович, – улыбнулся я. – К чему этот вопрос? Во многой мудрости – многие печали. И тот, кто умножает познания свои, умножает скорбь.

– Да ладно, Витька, не бери в голову, я же просто так поинтересовался. Мне собственно без разницы, – якобы смутился Светлов. Но глаза его подвели. Они оставались внимательно-холодными. Как будто и не пил. У меня даже появилось неприятное ощущение, направленного на меня прицела снайперской винтовки.

– Точно, особистом в армии служил, – пришел я окончательному выводу. – Хотя волноваться мне не зачем. Придраться к моим деньгам было сложно. Бабушка оставила наследство и все дела. Не хотелось бы, конечно, чтобы маму ввели в курс того, как сын самостоятельно распоряжается приличными суммами. Но уж тут, как получится.

– Ты где такую поговорку вычитал? – помедлив, спросил собеседник.

– Нигде, – отмахнулся я. – Услышал еще в школе, кто-то из ребят сказал, когда учительница ругала его, что плохо учится.

– Ясно, – выдохнул Светлов, подозрительность из его глаз ушла. А удивление его было понятно. Не каждый советский подросток шестнадцати лет может цитировать Экклезиаст.

– Идем, покажу тебе, какой я стол соорудил Игнатьевичу. – сменил столяр тему. – Посмотришь, какие вещи я могу делать.

Светлов повернулся к стене, на которой висели инструменты. Схватившись за неприметную ручку, он с усилием дернул её на себя. Часть стены оказалась замаскированной дверью, скрывающей за собой еще одно помещение. Когда Григорий Иванович включил свет, то на середине комнаты я увидел большой обеденный стол, с полированной столешницей под махагон и изогнутыми фигурными ножками.

– А наш директор не чужд пошлой роскоши – подумал я. – Ампир ему подавай.

– Видал! – гордо произнес столяр. – Только вчера окончательно на клей посадил.

То, что тут недавно пользовались костным клеем, мне не нужно объяснять. Запах, идущий от стоявшей на электроплитке консервной банки спутать нельзя было ни чем.

– Григорий Иванович, смотрю, вы казеиновый клей не уважаете? Он, по крайней мере, так не воняет.

– Не уважаю, хотя ты неправ, казеин тоже попахивает неприятно, – согласился столяр. – Лучше костного клея, только мездровый, а тот еще зимой закончился, к сожалению, пока нигде купить не могу.