Кто-то вскрикнул, увидев, как стоящий позади полный мужчина осел на колени, несколько раз качнулся и начал медленно заваливаться на бок. Одна женщина успела поддержать Николая, чтобы он не ударился головой о каменные плиты. Поднялась суматоха, туристы пробовали напоить упавшего водой, но зубы его были стиснуты, он ни на что не реагировал. Подошел дежурный полицейский, тогда же подоспели отставшие спутники Николая.

Больного поместили в один из барселонских госпиталей. Врачи сгоряча определили инсульт, но спустя некоторое время объявили, что инсульт не подтвердился, на самом деле Николай получил солнечный удар. Пока что он лежал в боксе с кислородной маской, в трубках, родных к нему не пускали.

Кристину с Антоном Станислав отправил домой в Льорет де Мар, а сам снял два номера в отеле неподалеку от клиники, чтобы предоставить сестрам и Диане возможность быть поближе к Николаю.

Покинули они больницу далеко за полночь, после того как врачи заверили родных, что угрозы для жизни в данный момент нет.

Эля и Влада были напуганы и расстроены, Диана — озабочена, так как болезнь мужа грозила расстроить ее планы и намеченные встречи в Москве.

Утром к родственникам, ожидающим вестей в вестибюле клиники, вышел врач и сообщил, что Николай пришел в себя, но навещать его пока нельзя. Есть разрывы мелких кровеносных сосудов, однако серьезного нарушения функций центральной нервной системы, к счастью, не наблюдается. Доктор подчеркнул его подавленное состояние. Интересовался, как и при каких обстоятельствах произошло несчастье.

Сестры беспокоились, когда их пропустят к больному. Стас ушел с врачом, чтобы уладить кое-какие формальности.

— Ужасно неудобно, он беспрерывно на нас тратится неизвестно с какой радости, — покачала Влада головой вслед Стасу

— Так уж и неизвестно, — пробурчала Эля. — Небось, для тебя старается, ради Коли и пальцем бы не шевельнул. Что ты думаешь насчет его предложения?

Влада ответила не сразу.

— Коля оказался плохим другом, — медленно заговорила она, — и, можно с уверенностью сказать, плохим братом. Он обманывал меня и Стаса, я сейчас начинаю постепенно разбираться в нашей печальной истории. Но нельзя винить одного Колю. Помнишь, как Стас сказал о храме? «Цепочка людей, желаний, благих намерений…». А у нас все вышло наоборот — намерения низкие, поступки недостойные, мы с Колей примкнули к банде, стали ее членами вольно или невольно.

Правильно Стас против нас озлобился: цена предательству — сломанные судьбы и загубленные жизни. А началось все с одного проступка, совершенного мной по легкомыслию — и потянулась роковая цепочка, в конце которой гибель его родных. Мне страшно спросить Стаса, как все произошло. Прекрасно сознаю свое малодушие, только какой бы дрянью я ни была, у меня не хватит наглости принять его предложение, воспользоваться любовью, с которой он не может справиться.

В конце коридора показался Станислав и объявил, что Николай проснулся и находится в здравом уме и твердой памяти. Он предложил спутницам вернуться домой, а утром приехать к Коле на свидание.

Родные уехали, а Николай остался в палате, куда поочередно наведывались врач и медсестра. Они иногда задавали вопросы, на которые он не трудился отвечать, так как не понимал их языка, но когда они переходили на хорошо знакомый ему английский, он и тогда не отвечал: говорить было утомительно, а главное бессмысленно, как и все лечебные процедуры. Он бы предпочел, чтобы его оставили в покое. Ему мешали сосредоточиться, из-за них он мог упустить то важное, что открылось ему у храма, надо было внутренне собраться, многое осмыслить, а это требовало полного одиночества.

Приближалась четвертая годовщина свадьбы Влады и Альберта. Супруги решили отметить событие в ресторане, для чего арендовали в нем один из залов. Мероприятие Альберт обставил с шиком, пригласил много гостей, заказал музыкантов и певцов. В меню включили самые лучшие и разнообразные блюда.

Коле приходилось регулярно присутствовать на семейных торжествах, которые он не выносил, так как за Альбертом, подобно зловещей тени, неотлучно таскался Баклан. Он по какой-то непонятной причине не оставлял Колю в покое, хотя история со Стасом канула в прошлое. Стас уехал и не подавал признаков жизни, однако Баклан не унимался и продолжал запугивать Колю. Он преследовал парня ужимками, непристойными жестами, подмигиваниями, назойливо лез к нему с разговорами, причем каждая фраза содержала угрожающий, либо издевательский подтекст, что неизменно приводило Колю в отчаяние.

Коле в ту пору исполнилось двадцать шесть, он, по сути, мог считать себя взрослым мужчиной, но страх перед Бакланом прочно укоренился в его сознании и буквально мешал жить.

За месяц до празднования годовщины свадьбы младшей сестры, ему пришлось с матерью и Элей пойти в дом к Альберту на день рождения Влады. Отговориться не удалось, так как мама потребовала, чтобы сын сопровождал ее во время визита к зятю.

Коля ненавидел Альберта, но Баклана ненавидел сильнее. В манерах Альберта хоть и сквозило пренебрежение при вынужденном общении с Колей, но определенные правила приличия он, тем не менее, соблюдал. Баклан же словно караулил каждую минуту, чтобы погримасничать за спиной у Колиных родных, при этом никогда не скрывал своего поведения от Альберта, а тот ни разу его не одернул. Коля сделал вывод, что негодяи по-прежнему действуют заодно, и распоряжение запугивать шурина исходит от Альберта.

Догадка его подтвердилась в день рождения Влады.

Праздничный обед подходил к концу, подали десерт, фрукты. Посторонних гостей почти не было: Влада хотела собрать только членов семьи, хотя без парочки постоянных прихвостней Альберта не обошлось.

Мужчины под вечер порядочно набрались, сам Альберт был навеселе, Коля, напротив, от водки раскис, сделался несчастным, слезы буквально стояли у него в горле, наружу рвалось хмельное горе. Он незаметно смахнул со стола початую бутылку водки и вышел на крыльцо.

Был ноябрь, сад замело снегом, округа ровно белела в сумерках, снег шел мелко и часто, звездился в свете фонаря над крыльцом.

Коля ритмично прикладывался к бутылке, жадно втягивая в промежутках морозный воздух. Дверь за его спиной отворилась, и появились ненавистные недруги вдвоем, как будто нарочно, чтобы досадить Коле.

— Гляди-ка, колобок наш бухает на морозе, — хохотнул Баклан.

Коля попробовал было пройти мимо них в дом, но Альберт по-свойски обхватил его за плечи:

— Куда? Это, брат, неуважуха с твоей стороны. С нами пить западло? Пренебрег культурной компанией, в одиночку из горла водку хлещешь…Не любишь ты нас, Колян, ой, не любишь. А ведь мы к тебе со всей душой. Верно, Мить?

— Не только с душой, но и с любовью, — Баклан ущипнул Николая за щеку. — Щекастенький… Он мне с первой встречи приглянулся, но взаимности никакой. Я прям весь исстрадался. А, Колян, ласковым со мной будешь?

— Погодь, Митяй, не стращай парня, вон он опять затрясся весь. Пугливый он у нас, считаться надо.

— Так ведь мне пугливые как раз и нравятся. Страсть как люблю пугливых и щекастых.

Коля в панике оттолкнул Альберта и отпрянул к перилам крыльца.

— Вы оба спятили! — срывающимся голосом крикнул он. — Что вам еще от меня нужно? Гады вы, сволочи!

— Дельце одно возникло неприятное, — объяснил Альберт. — Дружок твой бывший объявился в Кривом Роге, в том заведении, куда мы его сеструху определили. И там выяснил, что она уже два года как померла.

— Яна умерла? — Коля выронил бутылку в снег. — Вы убили ее?!

— На хрен нам надо было! Девчонка хлипкая оказалась и нервная. Работать не хотела, пыталась два раза бежать, клиентам записки совала для передачи. Ребятам пришлось ее примерно наказать, видать, перестарались сучьи дети…Теперь их кто-то методично отстреливает, четверо уже откинулись. Я так подозреваю, что твой дружок счеты сводит. Убийцу пока найти не могут, и Черепков как в воду канул… Ну что выставился?! Я тебя спрашиваю, ты ему настучал? Как он до места допер, не с твоей ли помощью?