— Вы счастливы. А у меня это отняли — мой народ, мое счастье, все.
— Ты безумен!
— Я в своем Праве.
Он мстил миру — всему миру. Каждому: счастливому — за счастье, богатому — за богатство, любящему — за взаимность, проигравшим — за возможность переиграть…
Он не мог переиграть, вернуть, повторить — только отомстить.
Немхез не знал, что привело его к началу — к сожженному поселку на берегу, где он когда-то попросил и получил Право.
Тело того — первого — истлело, рогатый шлем покрылся ржавчиной, меч кто-то утащил, прельстившись иззубренным лезвием, не похоронив погибшего владельца оружия.
— Здравствуй, мой первый враг, — опустившись на колени рядом с белеющим скелетом, произнес Немхез.
Он смотрел в пустые глазницы, видя отражение собственного взгляда, видя пустоту. И он рассказал мертвецу о том, как реализовал полученное Право. Шаг за шагом, жертву за жертвой, смерть за смертью, муку за мукой, боль за болью, страх за страхом…
— Почему же я не могу успокоиться, Первый Враг, надеявшийся, что я удовольствуюсь тобой одним? Месть не приносит удовольствия — но почему же и успокоения она не дарит? Я мщу не так? Мщу не тем? Не за то? Не тогда, когда надо?
Мертвец молчал. И белеющая на солнце кисть тянулась к чему-то незаметному, скрытому песком — тянулась, так похожая на Карающую Длань, украшавшую когда-то щит, что носила эта рука.
— Что там?
Наконечник стрелы, древко которой истлело от времени. Стрелы, убившей тебя, неугомонный мститель.
— Ты призвал бога, когда умирал — почему же сам не попросил его о Праве? Может быть, я и удовлетворился бы одним…
Наконечник стрелы, вращаемый гибкими и сильными пальцами, рассек кожу при неловком движении — и упал обратно в песок, отброшенный от неожиданности.
— Бог мой! — удивился Немхез, разглядывая царапину на' пальце. — Кровь?
Он забыл об этом — о любой, даже самой невыносимой боли. А потому эта, такая ничтожная — стала нестерпимой.
Вновь найденный наконечник лег на ладонь под пристальный взгляд. Что в нем такого — в этом кусочке металла?
Почти ничего — мелочь. Клеймо кузнечное, едва заметный знак…
И острым ножом через прошедшие годы бесконечных убийств, кромсая память, ожила перед глазами картина. Потом другая.
Охваченный пламенем родной поселок… Селение бледных воинов в рогатых шлемах… Второе… Третье… Последнее…
Белолицые не пользовались луками. Их воины всегда давали противнику шанс, приближаясь на расстояние удара — и только тогда били. Глупый обычай предков — глупый, но чтимый веками. Славные мечники, воины в рогатых шлемах не брали в руки метательное оружие. Всегда лицом к лицу…
Наконечник стрелы был местной ковки. Просто кто-то был не против прихода несущих Карающую Длань на щитах и знаменах. Подлец ли, безумец — какое это теперь имело значение?
— Я мстил… Не тому? Не тем? Не за то? Ни за что? Бог мой…
Право на месть священно — оно дано богом.
Кому ты будешь мстить, Немхез — человек, обладающий Правом?
— Кому могла быть выгодна гибель селения? Тем более что рогатые перебили в нем всех!
— Кто-то просто не подумал, что будет потом.
— Что ж тут думать? — усмехнулся юноша.
— Тот кто-то думал так же. Подлец или просто безумец — но он хотел помочь своим врагам. Он помог. Но сражающиеся лицом к лицу, не признающие луков и стрел — им ли было щадить предателя, пусть даже и помогшего им?
Преподаватель Права закрыл свои книги и теперь протирал платком линзы очков, близоруко оглядывая притихший класс и единственного стоящего ученика, не желающего понять то, что было когда-то. Это даже хорошо — значит, он первым задумается о том, что будет потом…
— Что же это за бог, дающий такие права? — спрашивает этот парень возмущенно, словно спрашивает самого этого неправильного бога.
— Дающий такое Право, — поправил его учитель, водружая очки на место. — Единственное Право. Право на месть.
— Глупый бог! — восклицает мальчишка. — Он не имел права давать такое Право людям…
— Ты сам все понял. Он не имел Права. Он дал его людям.
Право на месть священно — ибо даровано богом. И этого у бога уже не отнять — не отнять этого Права, которого сам он лишен.
Бог не имел Права…
Немхез кричал. Долго, страшно, бессмысленно — разрывая в клочья тишину, убивая все прочие звуки вокруг…
Перепуганное солнце нырнуло за горизонт — и через некоторое время алый шрам, деливший море и небо, зарос бурой коркой, а после и вовсе пропал. И дыры звезд, и две луны — не понять, где верх, где низ, где небесный свод, где водная гладь. И — две Карающие Длани, две огромные ладони, разведенные для оглушительного хлопка…
Немхез шагнул в звезды. Море? Небо?
Шаг за шагом — вверх? Вниз?
Право на месть священно — и не знает никаких границ и преград.
Немхез шел к богу, давшему ему это Право. Шел, чтобы расплатиться за дар — расплатиться сполна.
Неловкий поцелуй неожиданно приятен. Казалось бы — что такого? Губами в губы чмокнул. Но кружится голова, даже в глазах рябит…
— Ты совсем не умеешь целоваться! — тихо смеется она, боясь, что кто-то может услышать их в безмолвии ночного парка. Кто? Такие же парочки, пугающиеся звука собственных голосов и поцелуев?
— Можно подумать, ты умеешь совсем! — с легкой хрипотцой бормочет юноша, продолжая удерживать девушку в объятиях и боясь услышать, что обниматься он тоже не умеет. Совсем не умеешь. А с кем ему было учиться? С напарниками на тренировках по гаси-до? «Бросить бы тебя через бедро с захватом…»
— Не умеешь, не умеешь! — смеется она, а ее губы — сладкие, теплые, мягкие — запечатывают ему рот, и этот поцелуй вдруг сводит его с ума…
А в голове скребется злобная мыслишка: «Где научилась-то?» Неслышно почти скребется и очень далеко, но…
Но ведь сам-то он не умеет целоваться. Совсем. Так откуда же она…
— И откуда ты такая… — вздыхает он и начинает учиться. — Сейчас зацелую до смерти… Вот отсюда, — в левую щеку. — Досюда, — в губы и в правую щеку.
— А теперь обратно! — шепчет она, и губы сливаются снова. И кто теперь скажет, что он не умеет целоваться?
«Но сама-то где научилась? — скребется где-то на самом краю сознания. — Сама-то…»
Только закончилась разминка — новички тяжело дышали, старшие высокомерно поглядывали по сторонам, гордясь ровным дыханием после получаса бега, прыжков, подтягиваний, кувырков…
— Разбиться по парам! — приказал тренер.
Когда партнеры в образовавшихся парах приняли положенные стойки «Немхез замер в ожидании перерождения» — или хотя бы подобия стоек, — последовала следующая команда — название упражнения, для многих еще пока нового:
— «Немхез вырывает сердце, стоя перед богом»! Следите за ногами! Первое базовое движение бедер, корпус держим прямо, дыхание пока можно произвольное, руки начинают двигаться одновременно с бедрами, глаза устремлены на шею противника и чуть дальше, держа его целиком в поле зрения, но ни на чем не задерживаясь. Сосредоточить внимание на положении кистей!
Ладони стоящих в парах соприкасаются, один двигает руки вперед, переходя при этом из задней в переднюю полустойку, левая рука, на миг уступив напряжению правой ладони напарника, плавно начинает движение вперед — от своего сердца к его подбородку, преодолевая сопротивление партнера. Потом рука движется вниз, на уровень пояса, где правая ладонь удерживает левую руку противника. А дальше — движение, словно выхватываешь меч, и клинком-ребром ладони — в шею…
Потом партнеры меняются ролями.
«Немхез вырывает сердце, стоя перед богом». Надо побыть и тем, и другим.
Это уже боевая техника. После базовых движений рук, ног и бедер, основных видов перемещений — по квадрату, по прямой, по кругу… «Немхез скользит по глади моря», «Немхез дотягивается до горизонта», «Немхез шагает в небо»…
И вот теперь — «вырывает сердце, стоя перед богом». Но к чему это последнее движение — от правого бедра к горлу противника? Он что — голову богу отрубил?..