Доминика молчала.

— Еще не поздно вернуться, — сказал колдун совсем другим, жестким, деловым тоном. — Впрочем, вернуться не поздно никогда. Если у самых ворот Рерта вы скажете, что передумали…

— Нет, — сказала Доминика.

Колдун потянулся, как кот:

— Хорошо…

Он поднялся. Небрежно отряхнул плащ. Нашел в траве суковатую палку. Вышел на середину поляны, наклонился, разгреб палкой слой прошлогодних листьев и хвои. Присев на корточки, забормотал, и Доминикины ноздри дернулись: в стоячем воздухе леса возник резкий, неприятный запах.

— Доминика, — позвал Лив. — Вы в погреб спускаться не боитесь?

— В погреб?

— Идите сюда…

Она остановилась в пяти шагах. Колдун взялся за железное кольцо, невесть как появившееся в земле, с усилием потянул; открылась, как крышка кастрюли, черная дыра в земле.

Доминика отшатнулась.

— Был такой человек, — сказал Лив, обрывая свесившийся в подземный ход пучок бурой травы. — Как его звали, никто не помнит, а прозвище было Крот… Понимаете почему?

— Я туда не пойду, — сказала Доминика, отступая на шаг.

— Это не то, что вы подумали… Это самый скорый путь в любой конец света. Ну, почти в любой. Только так мы доберемся до Рерта и сможем расколдовать вашего братца…

Доминика отступила еще. Она была близка к тому, чтобы бежать без оглядки.

— Я спущусь первым, — сказал Лив мягко. — Зажгу огонь. Если вам не понравится — останетесь наверху. Но это значит, что бедный Гастон будет ключом до конца дней своих… и ваших. Решайте.

— Наверняка есть другой путь, — сказала Доминика.

— Есть. Обратно в гостиницу. Через неделю вам починят, я надеюсь, рессору.

Доминика отступила снова, запнулась пяткой о корень и грянулась навзничь.

Шахта вела прямо вниз, как печная труба. И была, как труба, узкой — двоим здесь не разминуться; Ливу приходилось прижимать локти к бокам и придерживать ножны. Доминика мучилась с юбкой, которая топорщилась и задиралась, и это было особенно неприятно, потому что внизу был Лив и у него в ладони был огонек — тусклый, единственный свет в давящей темноте.

А над головой у Доминики была светлая точка — вход в шахту. Теперь она казалась далекой, будто звезда.

— Доминика, как поживаете? Мы прошли больше половины…

Она молчала. Перехватывала ржавые перекладины железной лестницы. С каждым шагом, с каждым перехватом опускалась все ниже и ниже, к ведьмам, к подземным тварям, в преисподнюю…

— Доминика, я спустился. Жду вас. Уже близко. Не спешите.

Легко сказать «не спешите»; чем глубже опускалась Доминика, тем страшнее ей было находиться на лестнице, тем сильнее хотелось выбраться из колодца, и движения, поначалу дававшиеся с трудом, приобретали сбивчивую, лихорадочную поспешность.

Лестница закончилась. Доминику осторожно взяли за талию и втянули… куда-то, она поняла только, что здесь есть воздух — совсем свежий, по сравнению с духотой, царившей в «трубе». Она огляделась; ее окружала пещера с низким ровным потолком, со множеством нор-тоннелей, ведущих во все стороны. Под ногами поблескивала толстая ледяная корка (странно, Доминика вовсе не чувствовала холода), в углах смутно белели глыбы оплывшего льда.

— Этот самый Крот, — сказал колдун, все еще придерживая Доминику за локоть, — владел редким искусством подземных путешествий, но совершенно не умел постоять за себя. Еще в юности он стал пленником некоего, гм… вы все равно его не знаете. И этот некто заставил Крота работать всю жизнь — для того, чтобы его жадный хозяин мог появляться, как из-под земли… ха-ха. Как из-под земли — всюду, где его не ждут.

— Значит, — сказала Доминика, цепляясь за руку Лива, — значит, мы влезли в чужое владение. И хозяин, этот самый некто, вполне может…

— Нет, что вы. Дороги Крота давно перестали быть собственностью его зловещего хозяина. Теперь любой, кто сумеет открыть дверь, может войти сюда и прокатиться… Злоупотреблять не следует, да. Но я не был здесь давно, ой как давно…

Огонек на его ладони дрогнул и раздвоился. Одна искорка поднялась под потолок, другая поплыла к дальнему ходу-норе и остановилась над ним, как бы приглашая войти.

— А… у вас никогда не было знакомых магов, да, Доминика? — тихо спросил Лив.

— Никогда, — призналась она, наконец-то выпуская его руку. — Лив… Если вы меня обманете, это будет… очень нехорошо с вашей стороны.

— Дорогая госпожа Доминика. — Колдун меланхолично вздохнул. — Вы и сами не верите в то, что говорите. Жизнь — это война, а на войне нет хороших и плохих… есть только сильные и слабые. Мы с вами заключили сделку — и будем выполнять ее условия по мере возможности… Идемте.

В тоннеле стояли сани — огромное резное корыто, поставленное на полозья. Доминика остановилась в нерешительности; Лив тронул сани рукой — они двинулись легко, как по воде.

— Сами влезете или подсадить? — спросил Лив.

— Мы поедем на этом?

— Удобнейший транспорт. Садитесь.

Доминика неуклюже перевалилась через высокий бортик. Внутри не было ничего — голое деревянное донце. Доминика уселась, скрестив ноги, на собственный узелок с пожитками.

— Держитесь там за что-нибудь, — сказал снаружи Лив.

— А вы?

— Я запрыгну на ходу…

Доминика уперлась в стенки саней растопыренными руками и коленями. Лив снова забормотал; слова его сливались в одно длинное неприятное слово, и Доминикин нос зачесался: запах похож был на вонь от горящей ветоши.

Сани плавно двинулись вперед. Некоторое время Доминика слышала шаги — Лив бежал рядом, толкая сани, разгоняя, как мальчик, решивший прокатиться с горки; потом последовал толчок, темная тень мелькнула над Доминикиной головой, и сани стали вдвое тяжелее.

Лив, нисколько не сбивший дыхания, опустился рядом.

Доминика, притихшая, напуганная, слушала шум ветра по обе стороны саней. Зажженные Ливом огоньки остались позади; сани неслись сквозь темноту. В темноту. В никуда.

Потом вернулся свет. Доминика сперва зажмурилась и только потом разглядела в руках у сидящего рядом Лива — стилет; на треугольном острие горел, нервно подрагивая, язычок пламени.

— Страшно? — спросил Лив.

Доминика, не отрываясь, смотрела на стилет в его руках.

Колдун вздохнул:

— Ни один конь не может нести человека с такой скоростью… Я боюсь, что даже ездовой дракон — если бы даже рассказы о ездовых драконах не были сказками — не способен на это. Вы мужественная женщина, госпожа Доминика, с вами легко…

— Я трусиха, — сказала Доминика.

Лив хмыкнул.

Теперь, при свете, была видна резьба, покрывавшая сани изнутри. Деревья, знаки, животные, птицы; одно изображение перетекало в другое, и вместе они образовывали третье. Доминика засмотрелась.

— Это для красоты?

— И для красоты тоже.

— Сани тоже делал Крот?

— Нет. Для работы по дереву у него были другие… существа.

— А почему здесь лед?

— Для скорости… Сядьте удобнее, Доминика. У вас затекут ноги. Нам ехать не очень-то долго, но достаточно, чтобы…

Он вдруг замолчал. Прислушался; резко дунул на свой стилет. Огонек погас.

В темноте слышно было, как шелестит ветер и постукивают полозья. И все.

— Что… — начала Доминика.

— Ш-ш-ш…

Некоторое время Доминика ждала, стиснув пальцы. Потом Лив забормотал; Доминика зажала нос. Шум и постукивание сделались тише: сани замедлили ход. Остановились совсем.

Лив бесшумно поднялся. Доминика встала на колени.

Пещера теперь не была темной. Потолок ее, поросший сосульками, отблескивал красным, и свет становился с каждой секундой ярче.

— Ну вот, — сквозь зубы сказал Лив. — Как на заказ.

— Что?!

— Ничего особенного, госпожа Доминика… Просто переждите. Сделайте вид, что заняты размышлениями… в разговор не вступайте.

— С кем?

— А сейчас придет…

Доминика втянула голову в плечи. Сосульки на потолке вспыхнули цветными огнями, свет сделался нестерпимым — и почти сразу пригас; глядя поверх резной кромки саней, Доминика успела увидеть, как из бокового хода — а у тоннеля был боковой ход! — выскочило животное, похожее одновременно на пантеру и паука; на спине чудища помещался всадник, которого Доминика даже рассматривать не стала — просто легла на дно саней, закрыв лицо ладонями.