— Вы хотите сказать, что влюбились в него по уши, начитавшись романтических писем?
— Нет. — Доминика поморщилась. — Этих-то слов я и боялась. Любовь тут вообще ни при чем… А письма вовсе не были романтическими… Конечно, легче поверить в наследство.
— Уж простите мне некоторую пошлость формулировки. — Лив посмотрел на Рерта. Под его взглядом тот тяжело поднялся — хмурый, бледный, в бороде застряли сгустки крови.
— А теперь я скажу: ваш дружок — пустоцвет, и пустоцвет говорливый. Звенел своими склянками и рассказывал — мне, мне рассказывал! — что смысла нет ни в чем. Тогда я спросил его, есть ли хоть капля смысла в его собственной жизни…
— Провокация, — подбросил Лив.
— Это нечестно! — выкрикнула Доминика. — Он был в отчаянии… Он разуверился… Он страдал, в конце концов! А у того, кто страдает, не может не быть цели!
Рерт с силой вытер окровавленный рот.
— Если у него была цель — значит, где-то есть скважина для этого ключа. Надо только хорошо поискать.
— Я искала!
— Значит, у него не было цели.
— Дружище Рерт, — мягко сказал Лив. — Я не стану разубеждать тебя. Я не стану ничего тебе доказывать. Я даже не стану перекусывать тебя пополам. Но если ты откажешься помочь нам по доброй воле — поможешь по недоброй. Выбирай.
— Каким бы дураком ты ни был… — пробормотал Рерт, снова усаживаясь перед огнем.
— Ты вернешь ему человеческий облик?
— Нет.
Доминика отшатнулась: Лив метнулся в длинном, не уловимом глазом движении. По комнате прошел ветер, Доминика захлебнулась от густой вони; Рерт, все еще сидящий у камина, захрипел — и вдруг лопнул, как воздушный шарик. На месте, где он только что сидел, брякнулся о пол огромный замок с фигурной черной скаважиной.
— Быстрее! — приказал Лив. — Ключ!
Доминика опустилась на четвереньки — ноги не держали ее. По-деревенски разинув рот, она смотрела на бывшего человека, бывшего колдуна, оказавшегося теперь ржавым куском стали.
— Да отпирайте же! — раздраженно торопил Лив. — Это та самая скважина!
Доминика попятилась. Перевела взгляд с замка на ключ, с ключа на Лива, с Лива на замок.
— Вы… лгали мне. Вы умеете превращать людей. Это отвратительно… как вы…
— Но ведь и вы мне лгали!
Доминика помотала головой:
— У меня была причина…
— Но ведь и у меня была причина! Вам не понять… Или, наоборот, понять слишком хорошо… Но я Мизеракль, и Мизераклем умру!
— И очень скоро, — сказали из камина.
Грохнули, разлетаясь во все стороны, поленья. Погнулась чугунная решетка; легко переступив через ее обломки, в комнату шагнул некто, кого Доминика узнала сразу же. На этот раз при нем не было верхового животного, похожего одновременно на пантеру и паука, и сам он выглядел почти по-человечески, если не считать третьего глаза на лбу — но не над переносицей, как можно было бы ожидать, а над левой бровью.
Все три глаза лихорадочно блестели.
— Привет, Мизеракль… Что ты сделал с моим другом Рертом?
— Привет, Соа, — сказал Лив, делая шаг по направлению к замку.
Незваный гость протянул руку:
— Стой! Зачем? Ты и без того принес моему другу слишком много зла… Ты испоганил его аллею — я видел! Ты превратил его в эту дрянь. Не удивлюсь, если узнаю, что ты съел его кролика!
— Да, я съел его кролика, — устало подтвердил Лив. — Соарен, ты пьян. Осторожнее.
Новое неуловимое движение, новая волна смрада; замок будто взорвался, разрастаясь и принимая форму человеческого тела. Мгновение — и Рерт со стоном сел, держась за голову.
— К тебе гости, — сказал ему Лив.
Рерт невидящим взглядом скользнул по Доминике. Тяжело посмотрел на Лива, потом уставился на трехглазого и тяжело задышал.
— Фу-у! — трехглазый замахал ладонью перед лицом. — Ну и смердят же в наше время добро и справедливость! Здравствуй, друг Рерт. Тебе не надоел еще Мизеракль? Мне надоел смертельно.
— Он в моем доме, — хрипло сказал Рерт.
— Я заметил, — подтвердил трехглазый. — И что он с тобой делает — в твоем-то доме! Но я — другое дело. Я пришел не зубами с ним меряться, я кое-что принес… Вот! — И он вытащил из-за пазухи две покрытых воском доски для письма, а из кармана — два острых деревянных стержня.
Безобидные эти предметы произвели странное впечатление на Рерта и в особенности на Лива; Доминика, привычно забившаяся в щель за сундуком, имела возможность видеть его лицо. В комнате было достаточно света для того, чтобы разглядеть бумажную бледность поверх несколько застывшей невозмутимости.
— Не надо, — сказал Рерт.
— Надо! — провозгласил тот, кого звали Соареном. — Я давно ждал этого дня! Там, — он ткнул пальцем в сводчатый потолок, — наконец-то сочли, что нам с Мизераклем пора выровнять чаши весов… Окончательный поединок — вот что я принес в подарок моему другу Зубастику. Сядем же и нарисуем пару формул!
— Погоди, — сказал Лив.
— Немедленно. Чистый и окончательный счет. Выбирай оружие, Мизеракль, честно говоря, мне все равно — эта доска или та…
Доминика смотрела, утратив представление о смысле происходящего. Трехглазый Соарен уселся за низкий стол перед камином — тот самый, где недавно крошил свой хлеб Лив; через всю комнату бросил одну доску, и Лив поймал ее левой рукой, а правой подхватил летящий стержень.
Рерт, которому тяжело было двигаться после превращения в замок и обратно, отошел к бассейну (ручеек, едва пришедший в себя после полного испарения, журчал теперь тихо и как-то неуверенно), сел на краю и свесил руки ниже колен.
Лив молчал. Глаза его были стеклянно-отрешенными, и Доминика вдруг поняла, что боится за него — до холодного пота.
Соарен положил вощеную доску на стол. Вольготно вытянул ноги, взял в правую руку стержень; искоса, нехорошо взглянул на Лива.
Лив слепо огляделся. Не увидел Доминику. Пододвинул к стене стол, покрытый кожаной скатертью (стол был огромный, Лив сдернул его с места, будто пушинку), сел прямо, как школьник. Взял стержень в левую руку. Уставился на свою доску, словно рассчитывая прочитать подсказку на нетронутой вощеной поверхности.
— Ты готов? — отрывисто спросил Соарен.
— Я готов, — эхом отозвался Лив, и Доминика не узнала его голоса.
— На счет «пять» начинаем, — сказал Соарен. — Рерт, посчитай.
— Раз, — глухо сказал Рерт. — Два, три, четыре… пять.
Два стержня одновременно коснулись досок. Доминика замерла; поначалу ничего не происходило.
Соарен усмехался. Его стержень постукивал о доску, выводил письмена, рождая при этом зеленоватый пар; пар вырывался с силой, струйки его шипели, как обваренные змеи.
Лив все еще сидел очень прямо. Левая рука его выводила совершеннейшие, с точки зрения Доминики, каракули; только что проведенные линии через секунду таяли на воске, будто впитываясь. На их место ложились новые; Доминика никогда бы не могла себе представить, что решающий магический поединок выглядит именно так.
Рерт сидел, сгорбившись, переводя взгляд с одного писца на другого. Иногда его глаза останавливались на Доминике, и тогда она всей кожей чувствовала исходящую от Рерта неприязнь.
Потом Соарен начал рычать — вероятно, от азарта. Третий глаз его над левой бровью сделался совершенно красным — даже маленький острый зрачок потонул в прилившей крови. Зеленый дым из-под его стержня повалил гуще.
Лив сидел, не шевелясь, не издавая ни звука. Только рука его летала и летала над доской и метались, пролагая ей путь, глаза.
— Отойди от него, — сказал Рерт.
Доминика не сразу поняла, что обращаются к ней.
— Отойди от него, разнесет. — Рерт дернул рукой, будто приглашая. Доминика подумала — и не двинулась с места; Рерт отвернулся, всем своим видом говоря: я предупреждал.
Соарен плотоядно урчал, нанося на доску линии и символы. Соарен лоснился удовольствием; казалось, он гонит добычу. Казалось, рот его полон горячей сладкой слюны; он раскачивался на стуле, его танцующий грифель плевался молниями, и там, где коленчатые стрелы попадали в столешницу, возникали горелые пятна.