Сказанное о логике, до-влевшей тем или иным формалистам, объясняет многое в их по-веденческих тактиках и межличностных контактах. Ясно, почему соратников Шклов-с-кого и Якобсона, соб-рав-шихся в ОПОЯЗе , отли-ча-ли весьма высокая степень группо-вой сплоченности и хлесткая агрессивность, направленная вовне, будь она защитного или наступательного порядка. Между тем формалисты с более умеренными теорети-чес-ки-ми претензиями, как буд-то предрасположенные к толерантности, — странным лишь на первый взгляд образом — не составляли сколько-нибудь единого кол-лек-тива (такие уче-ные, как Жирмунский или Виноградов, были скорее одиночками, чем представителями некоего группового духа).
В той мере, в какой формалистский авангард (о нем и пойдет речь ниже) аннулиро-вал Д ругое, он смыкался с традицией нигилизма[8], который следует понимать как уни-верса-лизацию контрадик-тор-но-сти . Вряд ли можно согласиться с Хайдеггером, полагавшим, что нигилизм был безусловно основоположным движением (« die Grundbe-we-gung »9 ) в истории западной мысли. Но, даже избегая хайдеггеровского преувеличения, при-ходится сказать, что нигилизм берет старт в европейской культуре очень рано. Универсализуя контрадикторность , ни-ги-лизм был общезначимым отрицанием, которое, тем не менее, нуждалось, дабы состояться, в основании, в аргументе. Нигилизм опустошал один мир, беря за опору другой. На-иболее фундаментально в человеческой практике раз-личение того, что мыслится, и то-го, что чувственно воспринимается. В своем генезисе нигилизм стоял перед выбором, что именно зачеркивать — всю совокупность го-лов-ных представлений или физическую дей-ствительность — также в полном ее объеме. В одной из старых работ я назвал пер-вую из этих тенденций « деидеализирующей », а вто-рую — « деонтологизирующей ».[10] В сякий нигилизм разоблачителен: « деидеализиру-ю-щий » расколдовывает метафизику, « деонтологизирующий » не признает, что мы пости-га-ем вещи такими, каковы они суть.
Началом нигилизма, оспорившего спекулятивный ум, явился античный кинизм , вер-но оцененный Петером Слотердайком в качестве скептической реакции на учение Пла-то-на об « эйдосах ».[11]Нигилизм, не доверявший, вразрез с кинизмом , сенсорному опыту, рас-пространяется после возникновения христианства, выражая себя в гностических се-к-тах и у Плотина в неприятии всего материально-низкого, земного. Обе эти версии ни-ги-листического мировоззрения будут затем, модифицируясь, чередоваться по ходу со-ци-о-культурной истории. Так, « деидеализирующий » нигилизм найдет себе продолжение у шестидесятников-позитивистов XIX в., абсолютизировавших полезный и целесо-об-раз-но организо-ван-ный труд, которому они предназначали быть спасением от пустой рас-траты интел-лек-туальных сил. Знаменательно, что один из самых талантливых пуб-ли-цистов этого по-коления, Писарев, несмотря на свой антиавторитарный пафос, при-зы-вал читателей статьи «Реалисты» (1864) не забывать «старика Диогена».[12]Отрицание то-го, что Сло-тер-дайк называет «высокой теорией», достигает во второй половине XIX в. уровня са-мо-сознания, которое нуждается, зная сво e происхождение, в собственном имени и отыскивает его в уже ранее (в эпоху романтизма) пущенном в оборот термине «ни-ги-лизм».[13] С наступлением символизма « деидеализирующий » нигилизм уступает место « деонтологизирующему », в частности в таких сочинениях Н. М. Минского, как «При свете совести» (1889) и «Религия будущего» (1905), где феноменальная действительность объявляется призрачной, « мэонической »: «Существующий мир каждое мгно-вение возникает от ничего и возвращается в ничто ».[14]
Приравнивая семантическое содержание художественных текстов к незначащему для конституирования искусства «материалу», формализм в опоязовской редакции во-зо-бно-влял « деидеализирующий » нигилизм, после того как тот потерял актуальность у симво-листов. Это возрождение сопровождалось, однако, далеко заходящим транс-фор-миро-ва-нием традиции, тянущейся от кинизма . A нтичный протест против засилья спекуля-тив-ных построений воплощался поведенчески — в дерзких действиях, на кото-рые отва-жи-вались киники (а если и в высказываниях, то близких к перформативам ). По-сле-дую-щее развитие идущей отсюда линии, запечатлевшись дискурсивно, не было сво-бод-но от про-ти-воречивости: идеократия опровергалась в идейных же про-дуктах (пусть ше-стиде-сятни-ков позапрошлого столетия и манил к себе бунт, пусть они и хотели бы увенчать свою деятельность в action directe ). Формализм устранил та-ко-го рода противо-речи-вость посредством того, что техницизировал сам умственный про-дукт, придав ему черты ремесленного из-делия. Сконцентрировав научное внимание на воображе-нии в его наиболее очеви-д-ном проявлении, на художественном творчестве, члены ОПО-ЯЗа ста-рались показать, что фикциональность даже во всей своей несомненности — это не ин-теллектуальная кон-ст-рук-ция, а результат умения, навыка или ре-ализация воз-мо-ж-но-с-тей, заложенных в спо-со-б-ности человека к общению, в языке. В опоязовском ис-пол-не-нии нигилизм обна-жил свою операциональность . « Деидеализирующее » отри-ца-ние пе-ре-стало фундировать се-бя как отправляющееся от чувственного восприятия и со-ци-о-фи-зи-ческой среды, утра-ти-ло субст a нциальность , сделалось структурным, совершаясь вну-т-ри текстового мира. Снимая па-ра-до-к-сальность, свойст-вен-ную отрицанию мыслимого мы-слящим и оставляющую вот уж во-истину смешанное впе-чат-ле-ние, формализм рас-крыл ту, знающую только еди-ни-цы и ну-ли, строго дву-зна-чную логику, которая пря-та-лась в глу-бине нигилизма в лю-бом его из-воде.
Поскольку формализм предпринимал общезначимое контрадикторное отрицание в ог-раниченном приложении к искусству, постольку он был философичен, не став фило-со-фией (по тому же принципу, по которому Якобсон требовал от гуманитариев зани-мать-ся «литературностью», а не «литературой»). Суждения о художественных текстах за-няли то место, которое прежде принадлежало философскому самосознанию: « остра-не-ние » у Шкловского эквивалентно тому из-умлению , к которому античность возво-ди-ла мудрое созерцание вещей. Нигилизм подвергся в работах опоя-зов-цев не только фор-ма-лизации, но и редуцированию в объеме, сузил свой мироохват-ный мас-штаб, будучи при-ло-женным к эстетической продукции. Хотя формалисты и ссылались время от вре-ме-ни на классическую фило-со-фию (прежде всего на Канта), они отнюдь не ставили се-бе целью создать понятийную систему, тягающуюся в своей всеобъяснительности с фи-лосо-фией. И степень их ме-та-физической образован-но-сти, и философские антецеденты их те-орий не очевид-ны.[15] Е с-ли говорить объек-тив-но, не претендуя на выяснение фак-ти-ческих интердискурс-ив-ных связей, имевших реле-ван-тность для формализма, самой род-ст-вен-ной ему была та вер-сия в аристотелевской тра-диции[16], ко-торую выдвинул в трак-тате «О причине, на-ча-ле и едином» (1584) Джор-да-но Бру-но. «Мировая душа» у Бру-но привносит форму в ма-те-рию и сочетает все вещи в по-до-бии художественного про-изведения. Эта абсолютная спо-собность сущего обладать фор-мой может быть схва-че-на, по Бруно, только с помо-щью отрицания (то есть отвлечения от всего, что актуализо-ва-но). Ноланец фор-мализовал по-с-редством отрицания Божественный интеллект так же, как столетия спустя члены ОПОЯЗ a сведут к технике человеческие творения, выхо-ло-стив из них идеологи-чность .[17]
Формальное начало нейтрализует в философии Бруно противостояние интел-лек-ту-а-ль-ного и субст a нциального , как бы возвращает во «Всеединство» выпавшую оттуда у Пло-тина материю. Сходно с этим опоязовские теории, будучи по происхождению ниги-лиз-мом « деидеализирующего » типа, вступали, тем не менее, в контакт и с его « деонто-ло-гизирующим » антиподом. Как по преимуществу операциональный , формалистский ни-гилизм ставил самое отрицание выше, чем зачеркиваемые с его помощью термы. Не толь-ко «материал» словесного искусства выносится в опоязовских штудиях за скобки ли-тературоведения, но и формы, остающиеся за вычитанием их семантиче-ского напол-не-ния, отрицают у Шкловского и Тынянова одна другую в процессе исторической бо-рь-бы, « деканонизации » господствовавших экспрессивных «установок».
