— Ещё минут пятнадцать такой езды — и поплавятся подшипники, — сказал Гришин. Сомин велел ему остановиться. Остановилась и передняя машина. Шофёры подняли капоты моторов, но нелепо было надеяться, что моторы остынут при такой жаре. Густая ржавая жижа бурлила на самом дне радиаторов.

Земсков приказал ехать дальше. Его шофёр нехотя сел за руль:

— Все равно скоро станем. Не мы, так «зис». И тогда уже дальше не поедем.

Лейтенант сел на подножку, обхватив лицо ладонями. Он думал о том, что при такой работе моторов прорваться через Песчанокопское все равно не удастся. «Зря командир понадеялся на меня. Дивизион, наверно, уже в бою. Последние снаряды на исходе. Пошли в ход гранаты. Моряки дерутся из последних сил, как на лидере „Ростов“. Может быть, комиссар приказал развернуть флаг. Он говорит людям: „Держитесь, братки, держитесь до вечера. Ночью Земсков доставит боезапас. Земсков не подведёт, не такой он человек! А я сижу здесь на дороге и жду, пока добрый дядя привезёт мне воду“.

Земсков встряхнул головой. Морская фуражка упала в пыль. «Моряк называется! Будь на моем месте Николаев или даже Рощин, он нашёл бы выход. Все равно поедем! Хоть пешком дойду и взорву снаряды, чтоб они не попали к немцам».

— Заводи моторы! — он поднялся и посмотрел на дорогу. На пригорке клубилось облачко пыли. Земсков подал команду «К бою!», велел разобрать гранаты. Разведчики залегли с автоматами по краям дороги. Сквозь стебельки чахлой выгоревшей травы Земсков видел, что облако пыли приближается. Оно двигалось очень медленно. Машина давно была бы здесь. «Что же это такое?» — недоумевал Земсков.

Облако пыли было поднято тремя крестьянскими телегами, нагруженными домашним скарбом. Это были беженцы. На передней телеге среди пропылённых красных подушек и дедовских сундуков сидели женщина с грудным ребёнком и девочка постарше. Старик с клочковатой бородой держал вожжи. Заморённые лошади еле передвигали ноги.

Когда телега поравнялась с машиной, Земсков положил руку на понурую шею лошади. Старик натянул вожжи.

Земсков сказал только одно слово:

— Воды!

— У нас нет воды, — ответил старик и шевельнул вожжами. Женщина, державшая на руках ребёнка, наклонилась к старику и зашептала на ухо:

— Надо им дать, отец. Смотри, какие они все измученные.

Старик замотал головой:

— Нет воды. Ате — вье!

Женщина передала ребёнка девчонке и вытащила из-под матраца двухведерную бутыль, оплетённую ивовыми прутьями.

— Вот это — все, сынок. На три семьи. Отлей себе полведерка.

Лейтенант бережно принял бутыль, подошёл к машине и тихо позвал:

— Калина, дружок, хочешь напиться?

— Умер Калина, — глухо отозвался Иргаш.

Земсков не проронил ни слова. Бойцы тянулись к нему с фляжками и котелками, но он отстранил их рукой и стал наливать воду в радиатор. Потом он направился к машине Сомина и вылил в радиатор всю воду до капли. Женщина только тихонько вскрикнула, а лейтенант сел в кабину и сказал: «Заводи!»

Он хотел закурить, но не смог, потому что чёрные с кровавыми трещинами губы не держали самокрутку.

Ожившие машины набирали скорость. Подъем кончился. Песок остался позади. Теперь дорога шла под уклон. Косотруб и Журавлёв легли грудью на крышу кабины, выставив вперёд автоматы. Уже видны были красные крыши, церковь и взорванная водокачка Песчанокопской.

— Давай, давай! Жми!

Стрелка спидометра приближалась к восьмидесяти. Телеграфные столбы проносились мгновенными призраками. Машины влетели в Песчанокопскую, как две торпеды.

На перекрёстке у стансовета стоял открытый «мерседес». Двое пассажиров в чёрных мундирах со шнурами не успели даже понять, что это мчится на них, громыхая по булыжнику. Раздался взрыв противотанковой гранаты.

Все-таки Валерка выполнил своё желание. Не раньше — так теперь! Вторую гранату швырнул в бронетранспортёр с охраной Журавлёв. Завеса пыли скрыла машины.

— Вот это дали по-морскому! — сказал Косотруб.

Зенитный пулемёт стрекотал всеми своими четырьмя стволами. Сзади слышалась беспорядочная стрельба из винтовок и автоматов, но, видно, бросок Косотруба наделал немало паники. Немцы были обескуражены.

«Кого это я шарахнул, интересно знать, — думал Валерка. — Не иначе — самого Гиммлера! Больно уж шикарная машина».

Проскочив посёлок навылет, полуторка и «зис» неслись по шоссе, не сбавляя хода. Только теперь началось преследование. На повороте дороги, когда пылевая завеса отошла в сторону, Земсков, высунувшись из кабины, увидел мотоциклистов. Танков и машин, за исключением бронетранспортёра, сопровождавшего Валеркиных «чинов», в посёлке, вероятно, не было.

Земсков закричал Сомину:

— Огонь из орудия!

Но разве мог Сомин его услышать? Пулемёт использовать было невозможно, потому что машина Сомина закрывала цель. Мотоциклисты приближались. Они уже были не дальше километра, когда Белкин начал освобождать от стопора ствол орудия. Его осенила мысль: «А что, если дать с ходу очередь снарядов! Стрелять с ходу вперёд по наземной цели невозможно — мешает кабина. Но ведь нам-то надо назад!» — Белкин прекрасно знал, что такая стрельба не предусмотрена ни одним наставлением, но ведь били же реактивные установки прямой наводкой по танкам. Это тоже не предусмотрено.

Отвернув стопор, Белкин кинулся к штурвалу горизонтальной наводки:

— А-ну, по местам!

— Сумасшедший! — взвизгнул Лавриненко. — Что ты делаешь?

Не сходя с места, Белкин закатил ему затрещину. Уговаривать было некогда.

— Нулевые установки! — крикнул он. Голос Белкина не допускал возражений. Приказ был выполнен немедленно.

Вертикальный наводчик Тютькин замешкался. Он не мог пролезть на своё место. Обычно медлительный Писарчук уже успел поставить на ноль барабанчики скорости и дальности цели. Он тяжело упал на пустующее сиденье наводчика и схватился за вертикальный штурвал.

Мотоциклисты шли тесной кучкой по ровной, как стрела, дороге. Белкин нажал педаль. Трассы снарядов пронеслись над головами преследователей. Тряска и пыль мешали прицелиться как следует. Сомин, услышав выстрелы своего орудия, распахнул дверку, но перебраться на таком ходу с подножки в высокий кузов было невозможно.

— Бери ниже, Писарчук! — закричал он, стоя на крыле. Заряжающий едва успевал втыкать в приёмник обоймы со снарядами. Белкин снова дал длинную очередь. Она ударила прямо в гущу. Сомин видел, как валились со своих машин мотоциклисты. Потом все скрылось в пыли.

Не доезжая до железнодорожной линии, идущей на Развильное, Земсков свернул на просёлочную дорогу. За деревьями сверкнула вода. Это был всего лишь обмелевший небольшой пруд, полузасыпанный мусором. Дорога огибала его полукольцом. Грязный водоём показался Земскову прекраснее петергофского озера. Машины остановились. Пить воду Земсков запретил. Бойцы смочили лица, долили радиаторы. Пулемёт и орудие стояли наготове. Никто не хвалил друг друга, не выражал восторга по поводу всего происшедшего. Люди были слишком взволнованы и утомлены. Только Сомин подошёл к Белкину и молча обнял его здоровой рукой.

Нурьев развернул рацию. В тринадцать часов была назначена вторая встреча в эфире с дивизионом. Первую встречу, в девять часов, Земсков пропустил. В то время его атаковали «мессершмитты».

На дороге по той стороне пруда показалась машина, за ней следующая, ещё одна — целая колонна. Сомин и Белкин бросились к орудию. Лейтенант отшвырнул котелок с водой, но не успел он подать команду «К бою!», как Иргаш закричал из кузова полуторки:

— Наши, наши!

По шоссе шли тяжело гружённые «зисы» с белыми якорями на дверках кабин. В первой машине ехал начальник боепитания дивизиона инженер-капитан Ропак, смирный седеющий человек с больной печенью, любитель преферанса и крепкого чая. Он терпеливо переносил тяготы походной жизни и аккуратно выполнял все, что от него требовалось. Накануне инженер-капитан сильно волновался из-за того, что выезд задержался на несколько часов по вине начальника артсклада.