Уже потом он думал о том, что это был брак. Что не мог страховочный карабин взять и просто развалиться под тяжестью всего одного тела. Но тогда у него вообще не было никаких мыслей. Только липкий, мокрый, как туман внизу, ужас, расползающийся по всему телу. Руки стали мягкими, как вата, и он, взглядом словно пытаясь удержать медленно, но верно скользящую к краю веревку, не сводил глаз с этой зияющей пасти.

Из-за уступа выполз первый рассветный луч и провел теплой рукой по его лицу. И тогда Ёситада закричал. Он умолял исступленно, он звал так, как ребенок, задыхаясь от ужаса ночного кошмара, зовет свою мать, а солнце все быстрее выкатывалось из-за холодной скалы и вливало в него силы.

... И руки как будто вросли в камень. Рывок, еще один — и вот уже новый надежный металл сжимает в своих объятиях красно-оранжевый трос. А предатель сам летит в пропасть.

...Да откуда этот человек может знать об этом? Никого там не было, кроме самого Ёситады. За эту оплошность, самоуверенность и глупость он проклинал себя потом неоднократно.

К подножию они прибыли с группой. Ёситада занимался альпинизмом с тринадцати лет, как только понял, что страх высоты по-настоящему способен одержать над ним верх. Этого нельзя было допускать. «Не тот трус, кто боится...» Это всегда было его девизом. И он, стиснув зубы, стараясь не смотреть вниз, упорно шел с инструкторами и членами своей команды в такие места, от которых его тошнило даже когда они были изображены на картинках.

...Что если он встретится со своим страхом один на один?

И он пошел один, до рассвета, никого не предупредив. Ему было пятнадцать. И он не был храбрецом, он был идиотом.

Ёситада прикрыл глаза. Не может человек этого знать. Никто не может. Даже его инструктор не знал: когда Ёситада вернулся, то рассказал, что ходил пить чай и смотреть рассвет. Обвязку спрятал в кустах и потом незаметно забрал. Так какого дьявола здесь вообще происходит? Он постарался ничем не выдать своего удивления. Но насколько он в этом преуспел, Ёситада не знал. Сейчас его задачей было — собрать как можно больше информации об этом человеке.

— Что? Вы о чем? — Ёситада уже взял себя в руки.

— Не важно, извини, я задумался. Прошу, садись. Мне, право, очень неловко, что я невольно расстроил тебя, мой мальчик.

Ёситада сел. Кто этот человек? Кто же он такой, черт бы все это побрал?

Иэясу проводил взглядом удаляющуюся спину Ёситады и, прикрыв дверь в кабинет, тяжело плюхнулся на диван. И вытер со лба внезапно проступивший пот. Нет, ни о чем важном они больше не говорили. Юноша наконец сделал вид, что поверил ему, и соблюдал приличия, а он сам... он сам делал вид, что ничего необычного не происходит. Что все идет по плану, он, Токугава Иэясу расслаблен, спокоен и уравновешен.

...Да какое там спокойствие? О чем думал Ёситада в тот момент, когда он процитировал ему ту молитву?

— Нет. Это совпадение. Просто моя кровь, сильная кровь. Вот и все. Не более того.

Или нет?

Иэясу взял со стола недопитую чашку и начал пить, медленно и мелкими глотками. Когда жидкость закончилась, он повертел в руках пустую чашку и нажал на кнопку три раза.

— Пусть приготовят машину, я еду в аэропорт Ханэда, — громко и отчетливо проговорил он.

— Слушаюсь, — ответил из динамика женский голос. — Что именно господин планирует? Нужно заказать билеты?

— Нет, не нужно билетов, — Иэясу улыбнулся то ли голосу, то ли своим мыслям, — я просто хочу посмотреть, как взлетают и садятся самолеты.

— Машина будет готова через шесть минут.

— Замечательно.

Иэясу потер рукой подбородок, сжал его и на несколько мгновений застыл в задумчивости.

Огни вечернего Эдо мелькали за окном автомобиля. Ко многому Иэясу тут привык и многое принял, но никогда он не признает нового имени своей столицы. Нет, не так. Крохотного городка, который он сам сделал столицей. Как же выросло его «дитя». Эдо поглотил десятки, сотни таких городов, каким сам был когда-то. Превратив их в улицы и районы. Иэясу прикрыл глаза. Чтобы чувствовать свой город, ему не было необходимости его видеть. Он дышал им, он жил им. А город… город жил миллионами человеческих душ и судеб, переплетенных в одно сердце.

...Что ждет этот город дальше?

Машина повернула в очередной раз и мягко остановилась.

— Господин? — водитель тихо окликнул его, видимо, сочтя спящим.

— А? Нет, я не сплю. Открой двери, я хочу прогуляться.

Он вышел в теплый уютный вечер, мягко освещенный золотистыми фонарями. Разноцветные ряды машин таинственно поблескивали, и вдали Иэясу разглядел яркое красное пятно. Это автомобиль Ёситады или просто похож? Он свернул направо, в аллею, и неспешно пошел в сторону высоких стеклянных стен. Именно за ними происходило самое важное. И, остановившись на площадке, прислушался. Гул заходящего на посадку самолета нарастал. Иэясу задрал голову, ища его в небе. Вот они, мигающий огонь и тень, которые скоро, очень скоро обретут очертание воздушного корабля.

«— Ты бы хотел научиться летать, а, Тануки?

— Люди не могу летать, ты опять говоришь глупости, Сабуро.

— Люди не могут... а как насчет енотов?!»

Иэясу вздрогнул, очнувшись.

—Токугава всегда сами встречают старых друзей, не так ли, мой мальчик?.. — едва слышно проговорил он.

____________

Фуросики — буквально переводится как «банный коврик» и представляет собой квадратный кусок ткани, который использовался для заворачивания и переноски предметов любых форм и размеров.

Сандер подошел к Ёситаде нарочито небрежной походкой, демонстративно засунув руки в карманы джинсов.

— Ну и что тут у нас, — осведомился он тоном жителя цветных кварталов и смерил товарища взглядом с ног до головы.

— Нет, я бы тебя обнес в переулке. Выглядишь, как конченый мажор.

Ёситада пожал плечами и махнул рукой в сторону выхода.

Сандер наклонился к его уху и вопросил громким шепотом:

— Надеюсь, бар, в котором ты заказал столик, — без караоке?

Ёситада усмехнулся:

— Ты в Токио, друг мой. Здесь нет баров без караоке.

Сандер страдальчески закатил глаза и издал протяжный стон.

— Ну-ну, все не так страшно, — Ёситада похлопал его по плечу. — Как ты заметил уже, я теперь ВИП-персона. Поэтому петь будем только мы с тобой.

Япония встретила Сандера ярким теплым светом уличных фонарей. Воздух был густой и пах странно, но что это за запах, понять никак не получалось.

— ВИП, значит... — Сандер ткнул пальцем в затылок идущего впереди друга и хмыкнул:

— И куда же делся наш скупердяй Токугава? Ты ведь зал зарезервировал? Или вообще весь бар?

—Приватный зал всего лишь, не волнуйся, — Ёситада повернул голову и на мгновение остановился. — Все, забудь старые добрые деньки. Свобода осталась за океаном.

— М... ты как будто расстроен?

— Нет, ничуть, — Ёситада улыбнулся, и свет фонаря отразился в его глазах, не прикрытых линзами, — черном и зеленом.

— Просто есть правила. Их много, но если вырос в этом — только перестав их выполнять, понимаешь, что бывает как-то по-другому. Даже выпивать мне можно лишь в заведениях, соответствующих моему статусу. Если ушлый журналюга сфотографирует меня в дешевом клубе — на следующий день весь интернет взорвется сообщениями о том, что Китахана на грани банкротства.

— Эх, сложно у вас, — рассмеялся Сандер. — Вот я перед отъездом пил с другом в обычном кабачке в центре Питера — и ни одной собаке не было до нас дела. Ты сам все оплатил?

— Да, разбогатеешь, отдашь, — расхохотался Ёситада.

Друзья остановились возле автомобиля.

— А машину тебе самому водить можно? Или положены шофер и красная ковровая дорожка?

— Машина спортивная. Я просто в тренде.

— Я, между прочим, тоже не нищий, вообще-то... О кстати, мне надо же бабло в йены перевести, у меня вот и карта ваша есть... — Сандер захлопал себя по карманам и вдруг ошарашенно вытаращил глаза: — Оп-па... а где бумажник?.. — он еще раз проверил все карманы. — Нету... в задний карман штанов засовывал, точно помню... сперли что ли?