На дальней стене висел веер с его гербом, а выше было написано «Славься, сутра Священного Лотоса»

— О... — только и смог протянуть Киёмаса.

— Здесь юноши обучаются воинскому искусству, — поклонившись, сказал Такуми. В его голосе явно звучала гордость.

Юноши, о которых, судя по всему, и шла речь, — шестеро совсем еще мальчишек, разбившихся на пары, и взрослый парень — видимо, старший ученик, синхронно повернулись, опустились на колени и поклонились наставнику.

А может, и Киёмасе тоже?

— Они знают меня? — негромко спросил Киёмаса.

— Я прошу простить меня, но я еще не успел им вас представить.

— Ничего! — радостно рассмеялся Киёмаса. — Знакомиться лучше всего во время тренировки! — он подошел к боккэнам на стене и указал на один: — Я возьму, наставник?

— Конечно, — Такуми поклонился еще ниже, выпрямился и подошел к нише со стойкой. Взял оттуда один из двух боккэнов и протянул Киёмасе:

— Только, прошу вас, возьмите этот. Это мой. Те — ученические.

— Нет, я не стану брать твой, — Киёмаса снял другой боккэн со стены, скинул куртку и встал в стойку, — нападай, наставник, посмотрим, на что ты годишься.

...И едва успел отмахнуться от мгновенного удара. Он даже близко не ожидал от этого почтенного человека, да что там — старика — такой прыти. Сам он даже мальчишкой так не носился! И это не были хаотичные прыжки — каждое движение, которое Киёмасе удавалось замечать, было четким и правильным — ничего лишнего. Он перешел в атаку. И принялся давить, наступая и непрерывно атакуя, почти не отвлекаясь на защиту, — тактика против более быстрого, но менее сильного физически противника.

Вот где пригодились детские тренировки с Сакити. Точно так же, как тогда, нужно было не дать противнику опомниться, обрушивая на него град сильных ударов и вынуждая того уворачиваться, а не отбивать, рискуя потерять оружие и подвижность руки.

И тело. Так же, как в детстве, слушалось просто отвратительно. Он уже пропустил два удара от маленького сухонького старика! Да, скользящих, и по ногам — будь меч настоящим, они бы только порвали одежду, но все же! Сам он задел Такуми только один раз, и тоже едва чиркнул по груди. Хорошо, что есть додзё. И отлично, что есть такой прекрасный партнер для тренировок. Киёмаса отступил на шаг, а потом снова, с удвоенной силой принялся теснить.

Техника Такуми была ему не знакома. Она была сложнее той, к которой он привык, и определенно подходила для выступлений куда больше, чем для реального боя. Но это и было то, что нужно, — тренировки для развития скорости, духа и тела. А не для убийства. Для убийства особых техник и не требуется. Киёмаса размахнулся и, вложившись всем корпусом в удар, выбросил руку вперед.

Боккэн Такуми, вылетев из его рук, громко стукнулся об пол. Киёмаса коснулся кончиком деревянного меча его горла. Некоторое время они так стояли молча в гробовой тишине, а потом Киёмаса отшвырнул в сторону боккэн, подошел к Такуми, присел на корточки и сжал в объятиях.

— Какой же я счастливый-то! Какими внуками наградили меня боги! — Он отпустил Такуми, встал и поклонился ему:

— А тебя благодарю за отличный бой. Надеюсь на регулярное повторение.

— Конечно, — тот поклонился в ответ, — сюда ходят много достойных людей, с которыми будет приятно скрестить мечи.

Такуми повернулся к присутствующим. Юноши выстроились вдоль стены, чтобы им не мешать, и наблюдали за происходящим с огромным интересом.

— Вот, — сказал Такуми, — я хочу представить вам господина Като Киёмасу. Поприветствуйте его.

Все синхронно, как один, вместе со старшим учеником опустились на колени и склонили головы в поклоне:

— Приветствуем вас, мастер.

Киёмаса наклонил голову в ответ.

Такуми отошел в сторону, и Киёмаса последовал за ним.

— Вы говорили, что вам нужно просторное помещение. Это подойдет.

— Конечно, — Киёмаса кивнул и огляделся по сторонам, — только пусть все выйдут, и ты тоже. Тут станет очень холодно. Ты принес заготовку?

— Заготовку?

— Ну, я не знаю, как это правильно называется. Такой длинный брусок металла. Я его колол силой, а кузнец смотрел по сколам, насколько силен холод и какие металлы надо смешать, чтобы сделать прочнее. В последний раз только с шестой попытки получилось — представляешь, как выросла моя сила?

Такуми кивнул, но не уверенно.

— Господин Като, прошу прощения, я не совсем понимаю, о чем вы говорите, но я взял вот это, — он достал из сумки, которую принес с собой, длинный стеклянный стержень. И протянул его Киёмасе. Киёмаса посмотрел. Внутри были начерчены полоски и стояли иностранные цифры. Он уже выучил их все. В самом низу была нарисована цифра 200.

— Что это такое?

— Это термометр для низких температур. Он измерит даже самый сильный холод и покажет температуру лучше всяких сколов.

— О, — рассмеялся Киёмаса, — забавная вещица. Но ты не понял. Будет такой сильный холод, что эта стекляшка сразу разлетится. Даже металл не выдерживает, я же говорю.

— Нет, что вы, — Такуми улыбнулся и покачал головой, — этот термометр выдерживает погружение в жидкий азот. Да не каждый металл на такое способен — это особенное стекло.

— Жидкий — что?

— М... представьте себе такой холод, что воздух замерзает и становится как вода.

— О-о-о... — Киёмаса вытаращил глаза, — ничего себе. И такое научились делать?

Такуми кивнул:

— Представьте себе самую холодную зиму. Так вот, этот термометр способен измерить холод сильнее в двадцать раз.

— Какая вещь! — Киёмаса сжал стеклянный стержень в руке. — Хорошо, тогда пусть все выйдут. Когда я закончу — я тебя позову.

Оставшись один, Киёмаса некоторое время разглядывал «термометр». Выходит, точка концентрации силы должна быть на этой штуке. Надо сосредоточится, чтобы Такуми увидел его полную мощь, на максимуме. То самое ледяное пламя. И его финальную производную — ледяное лезвие. Это был видимый даже простому глазу поток силы, который образовывался вокруг лезвия его копья и прикосновение которого обращало плоть в лед и крошило камень. И удар достигал любого объекта в пределах видимости Киёмасы.

Стекло... что же, не узнаешь, если не попробуешь.

Он положил прибор в самом центре на пол и протянул руку, указывая на него. Настроился, расслабился, отпуская силу. Пусть она течет свободно, не встречая препятствий. Воздух вокруг заколебался. Киёмаса сам не чувствовал холода, но знал, что воздух остывает и смешивается с тем, который еще остыть не успел, — это и дает появившееся легкое марево. По татами вокруг термометра начало расползаться пятно инея. Киёмаса сосредоточился и ощутил вдруг во всем теле такую невозможную легкость, что расхохотался от внезапно нахлынувшего счастья. Давно, о как давно он не испытывал подобного! Вокруг него цветком полыхнуло голубое сияние, он как будто плыл в нем, летел вверх, купался в этих лучах.

Киёмаса развел руки в стороны и снова рывком свел их вместе, на груди. А потом направил сомкнутые ладони на прибор.

И луч, похожий на хрустальный, потянулся от его рук. Еще миг — и он коснулся лежащего на полу прибора, и воздух вокруг действительно загустел и словно потек. Киёмаса не успел удивиться, как вдруг раздался треск, додзё наполнило нестерпимое сияние, а грохот и звон едва не оглушили его. На пол посыпались осколки стекол из оконных проемов.

«Так это все-таки была не бумага», — ошалело подумал Киёмаса и опустил руки.

Термометр лежал на полу, расколовшись на три части. Киёмаса огляделся по сторонам — все от пола до потолка было покрыто толстым слоем инея, а по краям разбитых окон свисали здоровенные сосульки. Лампы на потолке лопнули, и на додзё опустился полумрак. С ужасом он осматривал помещение и хлопал глазами — как же так? Опять? Почему он опять потерял контроль?..

Сёдзи задергались. Не с той стороны, с которой заходили Киёмаса и Такуми, а с другой. Видимо, там был черный ход. Наверное, дерево от холода перекосило, и оно поддавалось плохо. Наконец створка отъехала. В додзё влетел взволнованный Такуми и остановился в нескольких шагах, совершенно обалдевший. Следом за ним из дверей показались любопытные мордашки учеников.