Он гордо взглянул на сияющую стену над детьми… а потому своими глазами видел, как это случилось.

Началось все легко и мягко, как часто бывает с самыми ужасными катастрофами. Первое движение было почти неуловимым, и он решил, что ему показалось. Но нет, не показалось. Одна из основных несущих опор – стержень из сплава прочнее титана, установленный в отверстии, просверленном в скале на четырнадцать метров, и залитый сотней тонн керамобетона, – покачнулась, как молоденькое деревце на ветру. Вот только ростком эта опора не была. Она была важной частью цельной структуры купола, и на глазах у изумленного Геррика она начала проворачиваться в своем гнезде, будто ее засыпали там песком, а не запечатали в самый твердый строительный материал, известный человеку. Этого не могло случиться. Это было не то что маловероятно, а попросту невозможно. Геррик знал это твердо, потому что именно он спроектировал и рассчитал структуру купола, – но это происходило у него на глазах.

Он немедленно повернулся к остальным опорам, которые держали тот же участок купола, что и этот стержень. Посторонний даже не знал бы, на что смотреть, но для Геррика это было так же очевидно, как если бы он этим утром изучал схемы. Он с ужасом увидел, что одна из этих опор тоже проворачивается.

Одно ужасное бесконечное мгновение он глядел на нее, как инженер уже представляя себе грядущее несчастье. Это длилось всего лишь мгновение, не больше четырех секунд – возможно, пять, и уж никак не больше шести, – но этот момент ошеломленного бездействия будет потом мучить Адама Геррика всю оставшуюся жизнь. Он ничего не мог изменить. Он знал это, даже не думал, а знал. Слишком большая масса пришла в движение. Неизбежная цепь событий уже не поддавалась человеческому контролю. Никакие его действия ничего бы не изменили, но Геррик так и не простил себя за это мгновение бездействия.

Двигающиеся опоры издали тихий, почти неслышный стон, и панель кристаллопласта отскочила. Она обрушилась вниз, уже не дрейфуя изящно на опорах антигравов, а падая как сверкающая гильотина, и Адам Геррик побежал.

Он бросился вниз с помоста, выкрикивая предупреждения, мчась прямо к кошмару его рушащейся мечты.

Это было безумие, гонка, которая закончилась бы его смертью в случае выигрыша, но об этом он не думал. Он думал только о детях, стоявших в месте, считавшемся самым безопасным на всей стройке… прямо под дрожащими и стонущими опорами.

Если бы он среагировал быстрее, говорил он себе потом, если бы сразу бросился бежать, если бы кричал громче, возможно, это что-то изменило бы. Инженер в нем, та часть его мозга и души, которая оперировала числами, нагрузками и векторами силы, знала, что все было бессмысленно. Но Геррик был отцом двоих детей, и как отец он не простил себя за то, что не смог ничего изменить.

Один ребенок повернулся и посмотрел на него. Это была девочка не старше одиннадцати лет, и она улыбнулась Геррику, не зная, что происходит. Она помахала ему рукой, счастливая и взволнованная всем происходящим, а потом восемьдесят тысяч тонн сверхпрочного сплава и кристаллопласта навсегда стерли эту улыбку.

Хонор Харрингтон сидела в своей каюте и тупо смотрела в никуда. Нимиц свернулся у нее на руках, зарывшись мордочкой ей в бок. Даже он был слишком подавлен, чтобы утешать ее, – он тоже любил детей.

Тридцать, подумала она измученно. Тридцать детей, самому старшему тринадцать, уничтожила кошмарная авария. Их раздавило насмерть, разорвало на куски под восьмьюдесятью тысячами тонн обломков, и все по ее вине. Что бы ни случилось, что бы ни привело к несчастью, это она изначально финансировала «Небесные купола». Ее деньги принесли компании успех, и ее стремление найти работу и новые доходы жителям своего поместья распространили деятельность компании по всей планете.

По ее лицу стекла слеза, странно покалывая искусственные нервы левой щеки, но она не стала ее стирать. Дети, подумала она в отчаянии. Намеренно или нет, она убила детей.

И с ними погибли еще пятьдесят два человека, напомнил безжалостный голос в мозгу. Трое из них – учителя, пришедшие со школьной экскурсией, которые наверняка успели на один жуткий момент осознать, что происходит. Остальные были работники «Небесных куполов». Работники Хонор, большинство из ее собственного поместья.

Она глубоко вздохнула и прижала к себе живого и теплого Нимица, отчетливо вспоминая сообщение Адама Геррика. Она видела перед собой его разодранную одежду, израненные руки – он в отчаянии пытался разобрать завалы над детьми, – пятна крови и его измученное, залитое слезами лицо. Он выглядел как человек, заглянувший в ад. Как будто он жалел, что сам не умер под обломками своей мечты. И она его прекрасно понимала.

– Нет, черт возьми! – закричал Адам Геррик, и его израненные руки дрожали от желания придушить стоявшего перед ним ублюдка, лезущего не в свое дело. – Мои люди должны участвовать в расследовании!

– Боюсь, это невозможно, – холодно и язвительно ответил строительный инспектор.

Они стояли один напротив другого на развалинах средней школы Уинстона Мюллера, а за ними, как две враждебные армии, стояли их работники. Уцелевшие рабочие «Небесных куполов» работали как сумасшедшие, вместе со спасателями Мюллера рискуя жизнью и здоровьем, чтобы спасти как можно больше людей Но последнего выжившего вытащили несколько часов назад. Даже с мантикорским оборудованием потребуется несколько дней, чтобы достать все тела. Теперь отчаяние, не позволявшее им задуматься о том, как это все произошло, ослабло, и шок, сделавший их врагами, превратился в жгучий гнев.

– Так сделайте, чтобы это было возможно! – гневно заявил Геррик – Черт, у меня еще двадцать три проекта! Мне надо знать, что тут произошло!

– Произошло вот что, господин Геррик, – сказал инспектор тем же холодным злым голосом. – Ваши работники только что убили восемьдесят два человека, включая тридцать детей из этого поместья – Геррик дернулся, как от удара, и глаза инспектора заблестели от яростного удовлетворения. – Что до причины, я не сомневаюсь, что мы обнаружим некачественные материалы и технологии, которые к этому привели.

– Нет, – почти прошептал Геррик. Он яростно потряс головой. – «Небесные купола» на это не способны! Господи, здесь наших людей погибло пятьдесят! Вы же не думаете, что мы… что мы…

– А мне и думать не надо, господин Геррик! – инспектор кивнул одному из своих помощников.

Тот протянул кусок того, что должно было быть термоупрочненным керамобетоном. Помощник посмотрел прямо в глаза Адаму Геррику и сжал кулак, и «керамобетон» рассыпался, как пересохшая на солнце земля. Пыль просыпалась сквозь пальцы, и ее развеял вечерний ветерок. В обращенном на Геррика взгляде пылала неприкрытая ненависть.

– Если вы, ублюдки , хоть на секунду подумали, что я предоставлю вам возможность прикрыть это, то вы очень ошибаетесь, господин Геррик. – Голос инспектора был особенно страшен из-за ледяной сдержанности тона. – Я лично проверю каждый случай некачественной работы на этой стройке, – сказал он. – А потом я лично прослежу, чтобы вас и каждого члена руководства вашей проклятой компании привлекли к суду за убийство . Если через десять минут хоть один из вас еще будет на стройплощадке, то мои люди пристрелят ублюдка!

– О боже, – прошептал Бенджамин Мэйхью.

Он с побелевшим лицом не отрываясь смотрел репортажи из поместья Мюллер. Рядом с ним у стола стоял канцлер Прествик и тоже смотрел на экран. Лицо у него было еще более бледным и напряженным, чем у Протектора.

– Боже мой, – повторил Мэйхью измученным голосом. – Как, Генри? Как такое могло случиться?

– Не знаю, ваша светлость, – устало ответил Прествик.

Он смотрел, как отодвинули в сторону массивную балку, и в глазах его появилась боль, когда из-под нее осторожно вынули еще одно изломанное детское тело. Прожекторы безжалостно высвечивали все уголки площадки, хотя уже и наступила ночь. Вокруг цепочкой стояли гвардейцы Мюллера. За ними собрались родители погибших детей с искаженными горем лицами, отцы обнимали своих жен. Канцлер почувствовал, что у него трясутся руки, и наконец сел.