Геррик буркнул в знак согласия, потом скрестил руки на груди и стал ждать. Сначала ничего не происходило, но потом он заметил то же крошечное движение, которое видел в первый раз. Оно вызвало ужасные воспоминания, но на этот раз угол зрения был другой… и на этот раз он не стоял там и не смотрел, как умирают дети. Он мог думать о том, что видит, а не просто биться в ловушке жуткой трагедии.

Начала падать первая опора, и, несмотря на отстраненность, сердце Геррика застучало, когда он увидел, как сдвинулась с места еще одна. Потом еще одна. Но потом он прищурился, заметив в происходящем повторяющуюся схему. В первый раз он ее не заметил, да и сейчас толком не мог выделить. Его тренированные инстинкты отметили ее, но разум никак не мог ухватиться. Он наклонился ближе к голограмме, пытаясь выделить элемент, который был так неуловимо, но абсолютно неправилен.

– Вот тут!

Мэтьюс остановил голопроекцию. Падающие кристаллопласт и керамобетон зависли в воздухе, и он показал пальцем на экран.

– Вон там, в альфа-кольце. Видишь? – Он нахмурился, набрал команду, и несколько опор на экране окрасились в красный цвет.

– Да-а-а, – медленно сказал Геррик, напряженно размышляя.

Его собеседник покачал головой.

– Так не могло произойти, Адам. Смотри. – Он ввел еще несколько команд, и рядом с красными столбами засветились векторы анализа. – Смотри, они поворачиваются. Они не просто падают, а проворачиваются в скважинах.

– Но… – начал Геррик, потом остановился и нахмурился, как и Мэтьюс.

Он вспомнил свои первые впечатления на площадке, вспомнил, как падающие стержни выворачивались при падении, и нахмурился еще сильнее.

– Но так оно и произошло, – медленно сказал он наконец. – Я там был, Стью. Я видел.

– Я знаю, – устало сказал Мэтьюс. – Это не модель, это воссоздание на основе записей события. Единственная проблема в том, что это – то, что ты видишь, – невозможно. Анкеры помешали бы вращению.

– Да ладно, Стью. Там большие массы падают, и опорам не обязательно проворачиваться, чтобы получилось такое движение. Под таким давлением даже сплав шесть-девятнадцать не выдержит.

– Но не так быстро. Тут прошло всего три секунды, Адам. Они бы выдержали дольше. А когда начали бы отказывать, то по одиночке, а не каскадом. Кроме того, если ты посмотришь поближе, то увидишь, что опоры очень мало деформированы. Вообще, если ты проверишь доклады после обвала, те опоры, которые я выделил, гораздо менее деформированы, чем любые другие. – Мэтьюс покачал головой. – Нет, Адам. Вращаться эти твари начали раньше, чем падать.

Геррик выдохнул так, будто его ударили в живот. Мэтьюс был прав. То, что случилось в Мюллере, не могло случиться. Там, где скважина достигала скальной породы, накрест высверливались дополнительные каналы примерно в полметра глубиной – для анкерного замка. Таким образом, даже без заливки керамобетоном сваи закреплялись в скале достаточно прочно, чтобы выдерживать штатную нагрузку – и уж тем более не проворачиваться в своих гнездах. То есть если дело в некачественном керамобетоне, то сначала свая должна была начать проваливаться сквозь него, и только когда кончится канал и весь анкерный замок окажется в нижней расширенной конической части скважины – тогда только могло начаться вращение.

И еще, подумал он, напрягаясь сильнее, так двигались только опоры, которые Стью отметил красным. Те, что были между ними, падали именно так, как полагалось согласно моделям, и насчет окончательной стадии деформации он тоже был прав. А на отмеченных опорах – как будто что-то ликвидировало давление… именно это и произошло бы, подумал он, если бы они могли свободно проворачиваться в дырах. Больше того, тут получалась другая модель, которая…

– Мы ввели данные по некачественному керамобетону?

– Конечно, ввели, – сказал Мэтьюс раздраженно. Его профессиональная гордость и без этого замечания была сильно задета.

Геррик сделал успокаивающий жест.

– Выдели желтым опоры с дефектным керамобетоном, – сказал он напряженно.

Мэтьюс поглядел на него, потом пожал плечами и ввел новые инструкции в компьютер. Секунду ничего не происходило – молицирконовый интеллект обдумывал данные ему указания, а потом большая часть красных опор начала мигать по очереди красным и желтым. Но не все, заметил Геррик, и нагнулся посмотреть поближе на те, что не мигали.

Он глянул на векторный анализ возле двух перманентно красных опор и снова охнул. Цифры не совпадали с данными по красно-желтым опорам, но если учесть, что тут был хороший керамобетон, а в остальных нет…

А потом сложились остальные части головоломки.

– Черт, – прошептал он. – Вот черт!

– В чем дело? – резко спросил Мэтьюс.

– Посмотри! Посмотри на расположение аварийных отверстий!

– И что с ними такое? – непонимающе спросил Мэтьюс.

Геррик отодвинул его в сторону и сам сел за панель управления. На секунду он задумался, вспоминая нужную ему информацию, потом начал вводить команды. Экран заблестел новыми световыми огоньками.

– На этом проекте работали семь автобуров, – напомнил он коллеге, не отвлекаясь от клавиатуры и голоэкрана. – Каждый из них делает в день пять скважин, верно?

– Верно, – медленно ответил Мэтьюс.

Похоже было, что он почти поспевал мыслями за Герриком. На голограмме загорелись новые огоньки, размечая опоры семью разными цветами, и Геррик подскочил к схеме.

– Видишь? – прошептал он, притянув Мэтьюса за плечо, будто пытаясь затащить его с собой внутрь голограммы. – Теперь ты видишь, Стью? Каждая из этих чертовых вращающихся опор стояла в скважине, просверленной одним и тем же оператором! А посмотри на это! – Он нажал еще несколько кнопок, и на экране загорелись последние значки ядовито-зеленого цвета. – Видишь? – повторил он. – В двух скважинах из тех, что просверлил этот мерзавец, керамобетон хороший, но весь плохой керамобетон залит в те шахты, которые просверлил он!

– Но это значит… – начал Мэтьюс, и Геррик резко кивнул, потом отвернулся от экрана.

– Чет! Дай мне срочную связь с регентом!

– Что? – Менеджер по персоналу «Небесных куполов» был явно обескуражен.

Геррик топнул ногой от ярости.

– Немедленно соедини меня с лордом Клинкскейлсом, черт возьми! – крикнул он. – А потом найди мне имя подонка, который отвечал за… – он наклонился над записями, – автобур номер четыре.

Через бронепласт галереи стыковочного отсека Эндрю Лафолле наблюдал за тем, как пристыковывается гражданский шаттл. Измученный, он лично пришел проводить пассажира шаттла к землевладельцу, надеясь, что на этот раз посреди кошмара проглянут хоть какие-нибудь хорошие новости. Хотя какие тут могут быть хорошие новости? Его собственное отчаяние было бледной тенью страданий леди Харрингтон.

Лафолле был грейсонцем. Он не был женат, и детей у него не было, но он всем сердцем понимал ярость соотечественников. Он не винил их и не мог винить, но он знал, как искусно враги леди Харрингтон использовали эту ярость против нее. Его просто тошнило от бесчувственной манипуляции искренними чувствами, но он ничего не мог поделать. А потому не мог и защитить своего землевладельца от чужого гнева… или от жестоких ран, которые она наносила себе сама.

Он помнил, как тщетны были его усилия, когда леди Харрингтон узнала о смерти Пола Тэнкерсли. Она была потрясена потерей, побелела, сжалась и на три ужасных дня спряталась от всей планеты, даже от Нимица. Лафолле боялся, что они ее потеряют, что она просто угаснет, как свеча, но каким-то образом она выжила. Тогда ей помогла месть за заказанное убийство Тэнкерсли. Этого было недостаточно, чтобы заживить раны, которые кровоточили, и через год, потому что месть не вернула ей любимого – но это помогло.

Но на этот раз мстить было некому, а наказать за то, что сделала ее компания, она могла только себя.

Лафолле старался не думать о том, что с ней происходит. На этот раз она не спряталась, но превратилась в какого-то другого человека, не его землевладельца. Она выполняла служебные обязанности только потому, что этого требовали остатки ее глубоко укоренившегося чувства личной чести. Но выполняла она их как робот, внутренне застряв в своем личном аду и ненавидя себя куда сильнее, чем ненавидели ее люди на планете, вокруг которой кружили подчиненные ей корабли. Никто не мог бросить ей такое злобное обвинение, которого не предъявила бы себе она сама, и страдание разбередило старые раны.