– Но как их остановить, миледи? – спросил Бэгвелл.

– Я знаю только один способ. – Она посмотрела на офицера по связи. – Говард, свяжитесь с «Великолепным». Узнайте, какое у них наибольшее безопасное ускорение.

– Есть, миледи, – ответил лейтенант-коммандер Бранниган.

Хонор снова повернулась к Сьюэллу.

– Как только мы узнаем максимальное ускорение капитана Эдвардса, Аллен, рассчитайте курс перехвата соединения Зулу по его лучшей скорости.

– Но… – начал Бэгвелл, потом глубоко вздохнул. – Миледи, я понимаю вашу логику, но у нас больше нет необходимой огневой мощи.

– Я думаю, мы сможем хотя бы повредить их линкоры, – ответила Хонор так же негромко. – Тогда они не смогут напасть на легкие силы ни здесь, ни в Эндикотте.

– И при этом, миледи, они уничтожат нашу эскадру, – еще тише сказал Бэгвелл.

Хонор посмотрела на него. Суетливый и педантичный начальник оперотдела ответил ей взглядом, в котором не было ни тени страха за себя, но она видела в его глазах и более глубокий страх. И Бэгвелл был прав, но иногда цена, которую приходится платить за успех, действительно ужасна. Хонор перевела взгляд на экран связи с командным мостиком «Грозного».

– Капитан Ю, – спросила она с усталой улыбкой, – вы согласны с анализом коммандера Бэгвелла?

– Да, миледи, – ответил Ю, глядя ей прямо в глаза.

– Понятно. Скажите, Альфредо, вы читали Клаузевица?

– «О войне», миледи?

Ю был удивлен. Она кивнула, и он задумчиво нахмурился, потом кивнул в ответ.

– Да, миледи, читал.

– Тогда, возможно, вы помните, что он сказал: «Войны ведутся людьми»?

Он долго молча смотрел на нее, и глаза его были почти такими же непроницаемыми, как в тот день, когда Хонор выяснила, что он будет капитаном ее флагмана. Потом он снова кивнул.

– Да, помню, миледи, – сказал он уже другим тоном.

– Ну что ж, капитан, пора проверить, прав ли он до сих пор. Как только коммандер Сьюэлл рассчитает курс, начинайте движение.

– Гражданин адмирал, противник меняет курс.

При этих словах Меган Хатауэй контр-адмирал Тейсман поднял руку, прерывая разговор с адмиралом Черновым через экран коммуникатора. Он резко развернулся к ней, а начальник оперотдела еще раз изучила новые данные. Потом она озадаченно нахмурилась и подняла голову.

– Похоже, они сворачивают примерно на ноль-семь-три ноль-ноль-восемь, гражданин адмирал. Ускорение примерно два-точка-четыре-пять километров в секунду в квадрате, скажем, двести пятьдесят g .

Тейсман сдвинул брови, потом подошел к основному экрану «Завоевателя» и уставился на него. Низкое ускорение доказывало, что корабли Харрингтон серьезно повреждены, как он и думал, но потом он увидел, что центр боевой информации проецирует на экране ее курс, и нахмурился еще сильнее. Это был уже не перехват в лоб, как с боевой группой 14.1, но через сорок семь минут ее эскадра пересечет его линию атаки. А тот факт, что она собирается пересечь ее, а не подойти нейтральным курсом, давал ей больше времени – примерно двадцать шесть минут, по расчетам центра боевой информации,–для стрельбы.

Взгляд Тейсмана стал жестким, и он прикусил губу. Если у нее там четыре целых супердредноута или даже четыре слегка поврежденных, плюс девять линейных крейсеров поддержки, то его двенадцать линкоров и шестнадцать крейсеров не выстоят против них двадцать шесть минут. Но у нее не может быть целых кораблей после кровопролитного боя с Терстоном! А если их нет, то почему тогда она идет таким курсом? Она не просто принимает бой, а сама его добивается!

– Введите курс уклонения в той же плоскости на левый борт при четырехстах семидесяти g и все время уточняйте, – тихо сказал он.

Его астрогатор поговорил с БИЦ, и изображение на экране снова изменилось. От сигнатуры «Завоевателя» протянулась проекция нового курса, и Тейсман ввел с консоли собственную команду. Загорелся зеленый конус с широким основанием, вытягиваясь налево, а рядом возник экран таймера. Верхушкой конуса был «Завоеватель», а перед ним были три четверти сферы янтарного цвета. Таймер начал отсчет, и конус стал уменьшаться, а янтарно окрашенное пространство – расти и двигаться вперед. Тейсман смотрел на экран, что-то мурлыча себе под нос, потом почувствовал, что рядом кто-то стоит, и обернулся.

– Что это такое, гражданин адмирал? – Глаза Денниса Ле Пика были спокойны, и хоть лоб у него и вспотел, Тейсман не стал бы его упрекать.

– Леди Харрингтон решила не ждать нас, сэр, – сказал контр-адмирал. – Она решила выйти нам навстречу.

– Нам навстречу? – повторил Ле Пик резче. – Я думал, вы сказали, что ее корабли слишком сильно повреждены для боя с нами.

– Я сказал, гражданин комиссар, что, по моему мнению, ее корабли слишком сильно повреждены, чтобы вступить с нами в бой и победить, и я до сих пор придерживаюсь этого мнения.

– Тогда почему она не пытается скрыться? – напряженно спросил Ле Пик.

– Отличный вопрос, – признал Тейсман и холодно улыбнулся. – Возможно, она не согласна с моей оценкой.

Ле Пик заговорил было снова, потом замолчал, глядя на экран, и прикусил нижнюю губу так, что она побелела. Шли секунды, и наконец он заговорил.

– Что это значит, гражданин адмирал? – Он указал на зеленые и янтарные световые пятна и таймер.

Тейсман невесело усмехнулся.

– Это, гражданин комиссар, наше пространство для маневров уклонения. Если мы пойдем по любому курсу внутри янтарной зоны, то попадем в зону действия ракет леди Харрингтон, но останемся вне зоны действия ее энергетического оружия. Если мы останемся в зеленой зоне, она вообще не сможет атаковать нас.

– А если мы выйдем за границу этих зон?

– Тогда, гражданин комиссар, в какой-то момент нам придется пройти через зону действия ее энергетического оружия.

– Понятно.

Показания таймера сменились с 12:00 на 11:59, и Ле Пик сглотнул.

– Если они не изменят курс в следующие двенадцать минут, миледи, то они вообще не будут его менять, – тихо заметила Мерседес Брайэм.

Хонор кивнула, не поднимая головы от собственного экрана. Доклады о повреждениях все еще поступали, и действительность оказалась даже хуже, чем первоначальные оценки Мерседес. Их шанс нанести хевам серьезный ущерб уже был ниже, чем она рассчитывала, и продолжал уменьшаться. Хонор снова ущипнула себя за переносицу, на этот раз сильнее, надеясь пробиться сквозь туман собственной усталости. Существовала еще какая-то возможность, какой-то способ увеличить давление на противника, но какой?

Ле Пик вытирал лоб, сгорбившись над экраном и глядя на уменьшающийся зеленый конус, потому что пот тек ему в глаза. Янтарная зона тоже уменьшалась, медленно, но постепенно, и Томасу Тейсману, стоявшему за комиссаром, тоже захотелось вытереть лоб.

Черт возьми, он знал, что прав! Его приборы уже подтвердили, что за супердредноутами Харрингтон тянутся хвосты воздуха и водяного пара, что означало наличие серьезных пробоин в корпусе. Для визуального осмотра ее кораблей расстояние все еще было слишком велико, но в этом и не было необходимости. Мощность ее двигателей упала, из кораблей вытекал воздух, параметры излучения изменились – она включала дублирующие системы, чтобы заменить поврежденные первичные, – все указывало на корабли с обширными повреждениями.

И все равно она приближалась, несмотря на все повреждения, хотя не могла не знать, что, проиграв, лишится всех четырех супердредноутов. Зачем? Зачем она это делает, если понимает не хуже его, что он может взять верх?

Ему хотелось шагать взад-вперед, но такое очевидное проявление беспокойства лишит Ле Пика остатков решимости, за которую он пока цепляется, так что Тейсман ограничился покачиванием на каблуках. После провала «Иерихона» он тщательно изучил все данные на Харрингтон. Разведка делала то же самое, конечно, и доступ к информации у них был лучше, но им не хватало личных мотивов, которые были у Тейсмана. Она его победила, взяла в плен его корабль и его самого, и это вооружило его особым взглядом, особым желанием и потребностью понять врага. И сейчас, вспоминая все, что он читал и слышал о ней, он прокрутил последние этапы второй битвы за Ельцин. Он вспомнил, как Хонор Харрингтон повела искалеченный тяжелый крейсер на таран прямо в бок линейного крейсера, зная, что погибнет, но веря, что перед гибелью сумеет нанести врагу достаточно повреждений, чтобы тот не смог продолжить атаку на Грейсон.